Магия огня: тактическая революция в нидерландской армии XVI столетия

Двойное рождение

Залповая стрельба из огнестрельного оружия была изобретена в XVI веке дважды: в Японии и в Нидерландах. Первыми иностранцами, прибывшими в Японию, оказались португальцы, которые в 1543 году привезли с собой аркебузы. На земле сынов Аматерасу в это время гремели гражданские войны, поэтому новинка, привезённая «западными дьяволами», пришлась ко двору. Многие дайме приобретали огнестрельное оружие для своих войск, а затем налаживали собственное производство уже в Японии.

В 1560-е годы японский военачальник Ода Нобунага решил применить принцип ротации при стрельбе из луков к отрядам своих аркебузиров, чтобы те могли вести непрекращающийся огонь, меняя шеренги для выстрела и перезарядки. В 1575 году в битве при Нагасино Ода развернул около трёх тысяч воинов, вооружённых огнестрельным оружием, что и принесло ему решительную победу над силами клана Такеда. Во время осады замка Хара в 1638 году примерно у 30 % войск сёгуната Токугава было огнестрельное оружие, а сама осада стала последним крупным военным столкновением в Японии вплоть до середины XIX века.

А как же залповая стрельба появилась в Европе? В 1579 году англичанин Томас Диггс, служивший в армии Нидерландской Республики, записал в своём трактате, названном «Стратиотикос», что мушкетеры должны

«подобно старой римской традиции сформировать три или четыре линии, оставляя пространство для первой, чтобы она могла отступить и соединиться со второй, а они обе, если придётся, с третьей».

Таким образом, по задумке Диггса, пехота могла вести непрерывный огонь, постоянно меняя шеренги мушкетёров: когда одна линия отходила для перезарядки, в дело вступала другая и так далее. В 1588 году аналогичный принцип использовали английские мушкетёры, которые ожидали высадки десанта с испанской Армады. В 1590 году, во втором издании «Стратиотикос», Диггс предложил несколько другой вариант: после залпа первая линия передавала свои мушкеты во вторую и третью, которые должны были бы их перезаряжать, пока первая делает залп из других мушкетов. В 1592 году Мартин де Эгилус, испанский ветеран с 24 годами службы в активе, опубликовал книгу, в которой указывал, что мушкетёры должны строиться в три линии по пять человек в каждой и эти линии должны меняться местами после залпа, чтобы огонь был непрерывным.

Но ни один автор того времени, включая Диггса, не описывал подробно процесс тренировок мушкетёров. Диггс писал:

«Я знаю, что моё мнение, отличное от общепринятого, потонет в голосах таких же людей войны, которые не могут ничего изменить и получают неприязнь, презрение и осмеяние».

Тяжело в учении…

Огнестрельная революция в Нидерландах началась с письма, написанного 18 декабря 1594 года Вильгельмом Людвигом Нассау-Дилленбургским, губернатором провинции Фрисландия и командующим местными войсками, своему двоюродному брату, графу Морицу Оранскому, главнокомандующему нидерландскими войсками. Кузены, которые вели затяжную войну с испанцами, понимали необходимость реорганизации армии, чтобы та могла на равных сражаться с опытными габсбургскими ветеранами.

В своём письме Вильгельм Людвиг обращал внимание брата на опыт, описанный в византийском военном трактате «Тактика», авторство которого приписывается императору Льву VI, и в одноименном римском трактате Элиана Тактика, написанном на рубеже I–II веков н. э. В частности, внимание заострялось на действиях пехоты, которая строилась линиями. Каждая из них метала во врага копья и отходила за спину товарищей, которые, в свою очередь, продвигались вперед. Таким образом, пехота наступала, непрерывно атакуя врага на расстоянии. В завершающей части письма Вильгельм Людвиг доводил до сведения брата, что решил внедрить похожий принцип для своих мушкетёров и, более того, уже начал обучать их вести огонь подобным образом:

«Я обнаружил способ заставить мушкетёров и солдат, вооружённых аркебузами, не только хорошо стрелять, но и делать это в боевом порядке, а не только вести перестрелку или стрелять под прикрытием палисадов: как только первая шеренга делает залп, она, как учили, отходит назад. Вторая шеренга или продвигается вперёд, или остаётся на месте, делает залп и тоже отходит назад. После этого третья и последующие шеренги делают то же самое. Таким образом, до того, как выстрелит последняя шеренга, первая успеет перезарядиться».

К письму Вильгельм приложил схему построения, согласно которой должен был выполняться этот манёвр. Рисунок изображал пять шеренг мушкетёров, которые выполняли описанные выше действия. Однако сам губернатор Фрисландии понимал, что нововведение может быть отвергнуто современной ему военной традицией, и добавлял:

«потому что это может стать поводом для насмешек, умоляю, делайте это только наедине или с друзьями».

Само письмо было написано на нескольких языках: первые строчки на французском, затем немецкий, латынь и голландский. Как мы видим, Нассау-Дилленбург прибегал к такой конспирации не из боязни, что испанцы прознают о его революционном нововведении. Причина была куда прозаичнее и смешнее (по крайней мере для нас, смотрящих с высоты прошедших веков): он опасался, что опытные вояки осмеют новую странную пехотную тактику.

Сам же Вильгельм Людвиг продолжал втайне тренировать своих мушкетёров во Фрисландии. О трактатах Льва и Элиана он узнал благодаря знатоку классической латыни Юсту Липсию, который в 1589 году издал шеститомник, посвящённый политике. Данная работа включала целый раздел о том, как правители могли учиться на примере войн, описанных античными авторами. Липсий восхищался римской военной машиной и полагал, что будущее войн — за пехотой, которая должна была учиться действовать небольшими подразделениями (в качестве примера он приводил римские манипулы) и действовать в унисон во время передвижений. Липсий утверждал, что

«во всех битвах именно мастерство и подготовка, а не число и отчаянное мужество приносят победу».

Вильгельм Людвиг заинтересовался этой идеей и решил развить её на практике. Его секретарь Эверхарт ван Рейд записал:

«Видя, что древнее искусство войны, преимущества боевых порядков и скорости движения, разворотов, смыкания и растягивания рядов, благодаря которым греки и римляне совершили такие великие дела, исчезли из мира и оказались погребены в забвении, и так как он не мог найти ветеранов из числа полковников и капитанов, у которых он мог бы этому научиться, Вильгельм Людвиг использовал всё отпущенное неприятелем время, чтобы взять всё что можно из старых книг, особенно сочинений греческого императора Льва, и потому постоянно муштровал свой полк, выстраивая широкие и тонкие шеренги вместо больших квадратов, и обучал их маневрировать различными способами».

Что касается Морица Оранского (также известного в историографии как Нассауский, то есть из Нассау), то он в прошлом был студентом Липсия, лекции которого слышал во время обучения в университете Лейдена. Именно тогда он взял на карандаш некоторые идеи своего ментора, которые решился применять впоследствии на практике. В октябре 1594 года Мориц и Вильгельм Людвиг встретились в Арнеме (городе на берегу Рейна на востоке Нидерландов), где люди Оранского продемонстрировали кузену то, чему научились. Вильгельм, видимо, был не особо впечатлен, поскольку посоветовал брату внести некоторые коррективы: подробно имитировать построения, описанные в трактате Элиана Тактика. Мориц попросил уточнить, что именно кузен имеет в виду, и тот написал ему уже упомянутое нами письмо от 18 декабря, в котором подробно изложил свои идеи.

Весной 1595 года Мориц провёл манёвры под Гаагой, чтобы разобраться самому и показать другим, чему научились его солдаты. 60 человек, вооружённые пиками, двигались в плотном строю под прикрытием другой группы из 40 человек, наступавших с тяжёлыми щитами. Данная картина, должно быть, выглядела весьма комично в эпоху пушки и мушкета, и наблюдавшие за ней люди не были впечатлены. Липсий, которого бывший ученик пригласил в качестве эксперта, разнёс Морица в пух и прах, заявив, что тот вообще ничего не понял и делать нужно по-другому. В итоге он пообещал прислать графу экземпляр своей новой работы De Militia Romana, в которой был целый раздел, посвящённый пехотной тактике и упражнениям. Книгу отпечатали летом того же года в Антверпене тиражом в 150 экземпляров. Некоторое их количество отправили в Северные Нидерланды, в том числе к Оранскому.

Как заметил очевидец, на протяжении всего лета граф был занят двумя вещами: он или читал De Militia Romana, или гонял своих солдат по плацу, руководствуясь почерпнутыми из книги принципами. Антоний Дайк, один из сподвижников графа, оставил нам любопытное описание таких учений, прошедших 6 августа 1595 года. Мориц разделил своих людей на две «армии». Одна из них изображала испанцев, против которых вышли люди, вооружённые большими щитами «в римском стиле». Граф хотел понять, смогут ли они прорвать строй неприятельских пикинёров. Численность голландского отряда составляла несколько сот человек — полноценный батальон. Однако вскоре зарядил ливень, который продолжался три дня, и лишь 9 августа учения возобновились. На этот раз численность участвовавших войск увеличили до нескольких тысяч, а сами солдаты выполняли сложные маневры, на ходу меняя построения, разворачиваясь, смыкая и размыкая порядки батальонов.

Одной из проблем кузенов было то, что античные теоретики нередко противоречили друг другу, а более поздние авторы отрицали использование огнестрельного оружия. Тот же Липсий утверждал, что нужно вернуться к тактике, проверенной веками: к холодному оружию, лукам и камнемётным машинами, отказавшись от пушек и мушкетов как средств ненадёжных и малоэффективных. Хотя современному читателю это может показаться дикостью, во времена, когда огнестрельное оружие было ещё далеко от совершенства, такие взгляды действительно имели распространение. Более того, они были популярны до второй половины XVIII века.

Профессор Лейденского университета француз Жозеф-Жюст Скалигер, напротив, утверждал, что появление пороха на полях сражений поставило крест на античной тактике, и заявлял, что «если принц Оранский полагается исключительно на советников, которые не могут выйти за рамки Тита Ливия, то его испанские враги в скорости вырвут ему бороду». У Скалигера был застарелый конфликт с Липсием, и он демонстративно наделал кучу едких ремарок на полях поданной ему самим автором книги. Противостояние профессоров дошло до того, что Скалигер на лекциях открытым текстом говорил, что Юст Липсий не более чем плагиатор античных авторов.

Тем не менее со временем, анализируя опыт предыдущих столкновений с испанцами и описания античных авторов, братьям Нассауским удалось выработать принципы, которые они могли применять в современной армии, взяв всё лучшее от античности и адаптировав под реалии XVI столетия. Очевидец так описывал учения, проходившие в Гааге в 1599 году:

«новобранцы в голландской армии собираются два или три раза в неделю, чтобы научиться сохранять строй при движении, разворачиваться и маршировать как солдаты, и если капитан не давал нужной команды или не понимал, что делать, Его Превосходительство наставлял его, а иногда и показывал, как сделать это правильно».

Велась работа и над тем, чтобы увеличить огневую мощь пехоты. Каждая рота состояла из 135 человек, из которых 45 были пикинёрами, 44 — аркебузирами, 30 — мушкетёрами. Руководство ротой осуществляли 13 офицеров, при которых было два знаменосца. Другим важным шагом стала стандартизации оружия, использовавшегося нидерландской армией. После долгих испытаний были утверждены единые модели для мушкета и аркебузы, образцы которых отправили всем оружейникам Нидерландов со строгим приказом впредь изготовлять оружие лишь по ним.

Вся программа подготовки армии нового образца и её полного перевооружения влетела Нидерландам в копеечку. Однако Мориц Оранский понимал, что это лишь прелюдия перед решающим испытанием, на котором голландцев должен был экзаменовать старый и опытный противник.

…легко в бою

В 1600 году Нидерланды выставили свои войска на военную кампанию против испанцев. Наступило время для апробации всех преобразований, совершённых Морицем и Вильгельмом Людвигом. Ещё в 1568 году Вильгельм I Оранский, или Вильгельм Молчаливый, поднял восстание против испанского правления в Нидерландах, однако на протяжении последующих двух десятков лет повстанцы чаще терпели поражения, в то время как испанская Армия Фландрии постепенно теснила их.

В 90-е годы XVI века ситуация изменилась: испанские власти в Нидерландах оказались вовлечены в конфликт с Францией, туда же были направлены многие опытные и наиболее боеспособные части, поэтому Морицу Оранскому удалось выбить их из ряда стратегически важных крепостей и городов. Однако он по-прежнему опасался встречаться с донами в открытом поле, поскольку испанская пехота на тот момент считалась едва ли не лучшей в Европе, что признавали, пусть и нехотя, даже её противники.

Но в 1599 году испанцы, заключившие мир с Францией, захватили остров Боммель, находившийся всего в одном дне пути от голландской столицы. Мориц тут же попросил у Генеральных штатов отправить к нему их представителя, дабы тот проконсультировал его относительно дальнейших действий. Оранский, с одной стороны, хотел таким образом получить подле себя опытного советчика, а с другой — избавлялся от необходимости брать всю ответственность на себя. Генеральные штаты, состоявшие из представителей всех семи провинций, ведших войну против Испании, откликнулись, отправив к Оранскому делегацию из нескольких своих представителей во главе с Великим пенсионарием Йоханом ван Олденбарневелтом. Делегация посетила штаб Морица, затем съездила к Боммелю, оценила обстановку, потом снова к Морицу — и так ещё пару раз, прикидывая, что делать дальше.

Пока голландские депутаты гадали на кофейной гуще, испанцы обустроились на острове и возвели там два форта. Граф Оранский решил всё-таки взять инициативу на себя и в апреле 1600 года захватил один из этих фортов. Затем он вновь пригласил в свой штаб представителей Генеральных штатов, чтобы обсудить, что делать после того, как падёт второй испанский форт.

Делегаты от Зеландии потребовали атаковать Фландрию, которая по большей части была занята врагом, и предложили на выбор две цели: город Слейс, расположенный недалеко от устья Шельды и представлявший собой базу для испанского галерного флота, и Дюнкерк — известное пиратское гнездо, располагавшееся на сто морских миль (185 км) к юго-западу. Обе цели считались важными, поскольку были постоянными угрозами для голландского судоходства. После голосования решили атаковать Дюнкерк: более 1200 судов различного водоизмещения должны были перевезти десант из 10 тысяч пехоты и 1200 конницы, чтобы напасть на пиратское гнездо и расположенный неподалёку город Ньюпорт.

19 мая пал второй испанский форт на Боммеле, и Мориц, руки которого были развязаны, приступил к реализации амбициозного плана. 5 июня начался сбор необходимых солдат, кораблей и средств обеспечения экспедиции.

Нужно сказать, что цели графа и Генеральных штатов различались. Депутаты от провинций хотели ликвидировать каперство у Дюнкерка и тем самым снизить экономические потери для голландских морских перевозок. Также они рассчитывали стрясти с захваченных городов Фландрии существенную контрибуцию и тем самым поправить финансовые дела Республики. Наконец, они полагали, что успешные действия армии Оранского спровоцируют всеобщее восстание в южных Нидерландах и поспособствуют их объединению с северными провинциями.

Мориц же рассчитывал укрепить своё личное положение и добавить в список достижений две крупные победы. Это позволило бы улучшить обороноспособность Республики и проверить на деле военные преобразования, которые он осуществил. 16 июня Оранский обратился к Генеральным штатам с просьбой отправиться в поход вместе с его армией. Так он мог быть уверен, что депутаты окажутся лично заинтересованы в успехе похода и не будут отвлекаться на другие задачи. Штаты же рассчитывали лично проконтролировать наложение контрибуций на каждую территорию, по которой пройдет армия, чтобы извлечь максимально возможную прибыль из похода. Поэтому 30 депутатов (практически полный состав Штатов) присоединились к походу и 17 июня армия начала грузиться на корабли.

Однако, как это нередко бывает, вмешалась погода. Подул сильный встречный ветер, и на море разразился шторм, так что 20 июня Мориц провёл с депутатами совет, на котором заявил, что им следует отказаться от идеи морской атаки на Дюнкерк и либо двигаться к своей главной цели по суше, либо атаковать другую важную цель — город Слейс. Политики решили подождать до утра, до последнего надеясь, что погода изменится. Но, когда этого не произошло, всё же согласились наступать на Дюнкерк по суше.

Представители Генеральных штатов шли вместе с армией, отправляя по пути послания во все населённые пункты, в которых угрожали местным властям жестокими расправами в случае, если те откажутся немедленно заплатить контрибуцию. Так они добрались до Остенде — единственного порта на побережье Фландрии, подконтрольного голландцам, в который армия прибыла 27 июня. После короткого отдыха Мориц вместе с войском продолжил движение по побережью к Ньюпорту, который находился в 20 милях, а депутация Генеральных штатов осталась в Остенде, чтобы на расстоянии наблюдать за исходом кампании.

Всё складывалось неплохо. Голландцам удалось собрать крупные силы в рекордно короткие сроки и перебросить их к месту назначения. К тому же они рассчитывали, что успеху операции поспособствует неспокойная ситуация в испанских Нидерландах, где из-за задержек с жалованием испанским солдатам периодически вспыхивали бунты. В 90-е годы XVI века здесь уже произошло два десятка мятежей солдат. Вот и теперь, в 1600 году, взбунтовались две тысячи испанцев в городе Дист в Брабанте. Но Мориц не знал, что под угрозой голландского вторжения испанская администрация в Брюсселе сумела воззвать к чувству долга мятежников и теперь они вместе с лояльной испанской короне армией тоже двигались к Ньюпорту.

1 июля испанская армия, к ужасу голландской разведки, достигла прибрежной полосы между Остенде и Ньюпортом, оказавшись у Морица в тылу и преграждая ему путь возможного отступления. Депутаты Генеральных штатов, сидевшие в Ньюпорте, в тот же день отправили Оранскому несколько писем, в которых буквально умоляли его проявить благоразумие и не разделять армию ни под каким предлогом, дабы она не была разгромлена по частям опытным врагом.

Мориц ответил, что это депутаты «так яростно настаивали на кампании, будто в противном случае Республика не могла быть сохранена». Но раз уж так вышло, то он не будет стоять и ждать врага, а вместо этого сам проявит инициативу и атакует. Фактически же он дал понять, что текущие проблемы — следствие желания депутатов начать боевые действия, а он сам как будто и не при делах. Но, поскольку всё так скверно оборачивается, он попытается спасти положение и разбить неприятеля. Он также написал, что даст сражение, что в этот день должна пролиться кровь и ему не нужно другой защиты, кроме пик и мушкетов его армии.

2 июля армии сошлись на песчаном побережье неподалеку от Ньюпорта и ожесточённо сражались в течение двух часов. По словам одного из очевидцев, звук, издаваемый огнестрельным оружием, был «пугающе громким, так что не были слышны [отдельные] выстрелы, крики, барабаны и трубы». Итальянский пехотинец на испанской службе Марио Стививе впоследствии записал, что Мориц расположил свои войска

«очень хорошо, поставив впереди корпус из 4 тысяч мушкетёров, а впереди этих мушкетёров — шесть орудий. Позади мушкетёров стояли два отряда пикинёров общим числом в тысячу человек — по 500 «пик» в каждом, а по флангам располагалась кавалерия. Все они находились в прекрасном состоянии. Кроме того, он поместил 70 или 80 мушкетёров на некоторые песчаные холмы, чтобы они били во фланг нашим войскам. Затем, скрытая большим дымом от мушкетов, голландская кавалерия, которая выполнила свой долг превосходно, атаковала нашу пехоту, и наши пикинёры выступили против их мушкетёров».

Граф Людвиг Гюнтер Нассау, командовавший голландской конницей в той битве, так описал произошедшее после:

«Наша пехота наступала на врага. Кавалерия неприятеля, видя, что наши люди продвигаются в таких хороших порядках, поскольку их поддерживали остальные, решила укрыться позади своей пехоты в дюнах, но их собственные ряды сломались, и видя, что их всё ещё преследует наша кавалерия, они обратились в бегство. Тогда гул залпов начал затихать».

Регулярные тренировки сделали своё дело: нидерландские мушкетёры стали живой машиной смерти, работавшей без сбоев. Потери испанцев в тот день составили 2,5 тысячи убитыми и несколько сотен пленными, голландцы потеряли около двух тысяч человек.

Эта победа доказала жизнеспособность новой нидерландской армии, однако враг не был разгромлен. Испанский командующий очень быстро привёл свои войска в порядок, и они отступали организованно и без паники. В то же время у Морица практически не осталось провизии — и он счёл за благо отступить в Остенде, чтобы дать войскам отдохнуть и пополнить запасы.

Процесс пошёл

Генеральные штаты были возмущены этим решением и настаивали на осаде Ньюпорта. 4 июля они приказали графу придерживаться плана и начать осадные работы, и тому ничего другого не оставалось, кроме как повести своих людей под проливным дождём к городу. Солдаты приступили к рытью траншей, однако пополнять запасы провианта оказалось ещё сложнее, чем предполагалось. Поэтому уже 8 июля Мориц вновь написал депутатам письмо, в котором говорил, что армии будет трудно полностью блокировать защищённый сильным гарнизоном город, находясь под угрозой удара побеждённой, но не разгромленной испанской армии. Депутаты ответили, что

«Его Превосходительство должен взять город после сильного обстрела в течение нескольких дней, не окружая его многочисленными валами и траншеями».

На следующий день, 9 июля, представители Генеральных штатов прибыли в ставку Морица, чтобы убедить его атаковать город. Делая оговорку, что якобы оставляют всё на его усмотрение, поскольку он лучше разбирается в военном деле, они всё же настаивали на штурме, аргументируя это тем, что взятие Ньюпорта будет наиболее благоприятным исходом кампании, поможет закрепить достигнутый успех и позволит выбить из Фландрии ещё больше денег в качестве контрибуции. Под этим давлением граф был вынужден продолжить осаду, однако вскоре испанский гарнизон, который не сидел без дела, совершил отчаянную вылазку, ставшую сюрпризом для голландцев, понёсших существенные потери.

Это вынудило Оранского снова вступить в полемику с депутатами. «Прения сторон» продолжались до 16 июля. Сам граф за это время успел съездить в Остенде, где устроил государственным мужам форменный скандал, заявив, что их упёртость и нежелание видеть очевидное могут повлечь за собой гибель всей армии, на подготовку которой было потрачено столько средств и времени. Наконец, Генеральные штаты с неохотой санкционировали снятие осады, после чего депутаты дружно взошли на корабль и по-быстрому убрались в Гаагу, оставив графа одного решать проблему быстрого отступления с неприятельской территории под угрозой подходивших испанских сил.

Оранский спешно свернул осаду, приказав сжечь всё, что не представляется возможным унести с собой, и увёл армию к Остенде, где ещё раз попытал удачу, атаковав располагавшуюся неподалёку испанскую крепость. Однако приступ был отбит, и граф приказал войскам грузиться на корабли. Последние нидерландские солдаты отплыли домой 1 августа.

Реакция, которую вызвала в Нидерландах победа при Ньюпорте, была неоднозначной. Вильгельм Людвиг Нассауский записал:

«Господь всемогущий заботится о нас больше, чем мы сами».

Эверхарт ван Рейд был менее оптимистичен. 6 июля он записал:

«Опасность, в которой сейчас пребывает вся страна, настолько ужасна, что когда я думаю об этом, я меньше радуюсь исходу битвы».

Ван Рейд проехался и по главным действующим лицам:

«Олденбарневелт и гражданские втянули нас в это, но Бог не хотел, чтобы мы погибли».

Мориц же, по его мнению, «был скорее удачлив, нежели мудр». Он продолжал:

«Даже когда мы восхваляем решимость и дисциплину Его Превосходительства, мы не можем полностью оправдать его за то, что он позволил себе быть доведённым до такого состояния этими неумехами. Он должен был игнорировать их».

Именно события 1600 года разожгли долгоиграющий конфликт между Оранским и Олденбарневелтом. Этот конфликт с годами усугублялся, пока, наконец, в 1619 году Оранский не обвинил великого пенсионария в государственной измене и не отправил его на эшафот.

Битва при Остенде оказала существенное влияние и на сам рисунок войны. В 1602 году Вильгельм Людвиг утверждал, что испанцы

«многому научились у Ньюпортской битвы, и теперь они будут иметь преимущество, только если займут позиции, на которых будет удобно защищаться».

В 1616 году дон Луис де Веласко, прослуживший в испанской армии во Фландрии три десятка лет, писал королю Филиппу III, что

«поразительно наблюдать, насколько лучше стали голландские солдаты со времён герцога Альбы и других, управлявших этими провинциями — один из них сейчас стоит двадцати наших тогдашних солдат».

Сам король писал своему наместнику на Гоа в 1617 году:

«Мы много раз пытались реорганизовать наши войска в Индии по европейскому образцу, поскольку опыт показал, что без этого мы несли большие потери. Но теперь, когда мы воюем с голландцами, которые являются дисциплинированными солдатами, это важнее, чем когда либо».

После кампании 1600 года Мориц стал всё больше полагаться на советы Вильгельма Людвига, так как считал, что это брат когда-то натолкнул его на верную мысль. В феврале 1601 года Оранский писал кузену, приглашая того приехать

«до того, как придет весна, чтобы мы могли вместе решить, что мы будем делать во время предстоящей летней кампании. Кроме того, я чрезвычайно заинтересован, чтобы вы отправились со мной в поход этим летом».

Но кузен был слишком осторожным. Он всё ещё не мог до конца поверить, что испанцев можно бить в открытом поле, и уговаривал брата воздержаться от решительных действий. Он писал: «Прощу вас не обращать внимание на лживые упреки тех, кто ничего не понимает в войне», имея в виду, очевидно, Генеральные штаты. Мнение брата было для Морица настолько определяющим, что он, хоть и продолжал командовать армией, до самой своей смерти в 1625 году лично не дал более ни одного сражения. Тем не менее новый подход к обучению и тактике пехоты постепенно завоёвывал мир. Вскоре, на полях сражений Тридцатилетней войны, ему предстояло раз и навсегда похоронить старую тактику терций и заложить новый виток эволюции военного искусства.