Русский героизм времен Великой войны

Однако в общественном сознании ситуация не слишком изменилась по сравнению с советским периодом. Тогдашний скромный пантеон из Брусилова, Нестерова и еще нескольких персоналий сменился коллективным образом защитников крепости Осовец. До последнего времени даже не было внятного ответа на тривиальный вопрос: что представлял собой русский героизм времен Первой мировой?

Впервые исчерпывающий ответ на него исследователь Константин Пахалюк, выделивший следующие объективные признаки героизма:

• формальный – факт наличия Георгиевской награды;
• моральный – готовность героя к самопожертвованию;
• результативный – успех, как итог совершенного подвига.

При этом подвиг необязательно должен был соответствовать каждому элементу данной триады. Его могла отличать и отдельно взятая черта.

Конечно, самым известным героем 1914 года стал приказный 6-й сотни 3-го Донского казачьего полка Козьма Крючков. Образ первого Георгиевского кавалера Великой войны стал следствием масштабной PR-кампании, создавшей в буквальном смысле «лубочного героя».

«Численность противника повышалась до 27 и даже до 32 человек, причем противник поголовно истреблялся. Чаще всего на счету Крючкова называлось 11 убитых врагов. Были и совершенно фантастические комментарии, например, как одним движением руки Крючков вырвал у врагов сразу две пики, которыми стал действовать, как обратил в бегство целый эскадрон или даже целый гусарский полк»,

– пишет историк С. Г. Нелипович.

Сегодня мы располагаем достоверной картиной произошедших событий. Четверо казаков разъезда (Василий Астахов, Михаил Иванков, Козьма Крючков и Иван Щегольков) у фольварка Александрово настигли кавалеристов 2-го эскадрона 9-го конно-егерского полка. Произошел бой при соотношении сил 3:1 в пользу немцев. Крючков завладел неприятельской пикой и умело защищался ею от нескольких врагов. Командир разъезда Астахов прикончил вражеского офицера, Крючков тоже убил одного из конных егерей. Иванков и Щегольков ранили по одному противнику. Серьезную помощь разъезду оказала огневая поддержка русской пехоты. Казаки действовали храбро и успешно. Все они были серьезно ранены в ходе боя – тот же Крючков «получил шестнадцать колотых пикой ран в спину, плечо, предплечье, ухо, и у него разрублены палашом три пальца правой руки».

Рассказ об этой стычке долго ли, коротко ли, но достиг ушей командующего 1-й русской армией генерала от кавалерии П. К. фон Ренненкампфа. Он и наградил Крючкова Знаком отличия Военного ордена (Георгиевским крестом) 3-й степени. Впрочем, последний и сам не лез за словом в карман, живописуя обстоятельства подвига и умножая число врагов… Однако нет никакого смысла и необходимости попрекать этим смелого казака. Его подвиг исказили до неузнаваемости другие.

Но случались и обратные ситуации. Подчас геройские действия русских войск находили выдуманными, а потому не заслуживающими наград. Например, в 1916 году 11 казаков захватили австрийскую артиллерийскую батарею из четырех орудий с расчетами и пехотным прикрытием. Командир разъезда подъесаул Скворцов вспоминал, что они выехали на позицию врага, одолев бугор, на склоне которого находилась батарея. «Считая, что живыми им уже не выбраться, сняв папаху и перекрестившись, командир повел казаков в атаку: «Айда, хлопцы, в Царство Небесное!». И бросились на врага…».

Австрийцы побросали оружие и сдались в плен. Георгиевская Дума отказала подъесаулу Скворцову в ордене. Описание подвига и вправду вызывает вопросы: почему охранение батареи не сопротивлялось? Выходила ли она на закрытую позицию, или уже была развернута? И если так, то где были корректировщики и наблюдатели? Увы, им суждено остаться риторическими. Но и отказать казакам в отваге никак нельзя.

Однако героизм исчерпывался не только успешными действиями в атаке. Порой он заключался в стойкости перед лицом неминуемой смерти. 14 (27) июля 1916 года подпоручик 21-го Сибирского стрелкового полка Александр Вараксин в бою у деревни Линевка (ныне – Волынская область) был со своей ротой окружен превосходящими силами противника…

«…Предложения сдаться Вараксин отверг… словами «Русский солдат не сдается», открыл огонь из револьвера и приказал своей небольшой кучке храбрецов живыми в плен не сдаваться. Расстреляв все патроны, подпоручик Вараксин угрозой штыком не давал возможности противнику проникнуть в окоп, тогда немцы открыли ураганный огонь и стрелки во главе со своим командиром пали мертвыми. Только тогда противник осмелился атаковать окоп, защищаемый уже мертвыми, и тело убитого подпоручика Вараксина было поднято на штыки».

Об этой «обороне мертвецов», не в пример «атаке…» в Осовце, широкому кругу доселе было неизвестно. Мы не знаем продолжения этой истории, но, вероятно, тело героя не оставили на поругание врагу. В годы Крымской войны матрос Петр Кошка прославился на всю Россию, когда под ливнем французских пуль спас кощунственно выставленное в траншее тело русского сапера. Полвека спустя герои под стать ему не перевелись:

«Рядовой КРЮЧКА Михаил Матвеевич в бою с германцами 6-го марта 1916 года на позиции у ф[ольварка] Харанжишки и д[еревни] Клипы при очень трудной обстановке под сильном артиллерийском, пулеметным и ружейным огнем противника вынес из под германских окопов труп убитого штабс капитана Глоба-Михайленко».

Наконец, являлся ли геройством любой смелый поступок, совершенный на фронте? Нет, такое обобщение было бы неверным. Здесь между лихостью и геройством проходит неочевидный кровораздел.

«Вчера оседлал своего любимца «Янычара», так зовут мою лошадь, и поехал вдоль германских позиций по железной дороге, настроение было грустно тяжелое, небольшой лес закрывал меня от взоров врага, мне захотелось подразнить его (что я делаю когда у меня тяжело на душе). Я поехал к разрушенной станции, откуда начиналось открытое место, замаскированное искусственно весьма плохо. Около меня был доктор, который поехал со мной, но при первом разрыве снаряда быстро ретировался восвояси. Я качнул своего «Янычара» и помчался вперед, снаряды рвались, перелетая и не долетая, наконец, заработал пулемет и под хохот смерти я вышел из под обстрела. Моим партнером теперь я имею смерть, но пока жизнь побеждает…»,

– писал некто Новиков своему родственнику в станицу Смоленскую Кубанской области в марте 1917 года. Он испытывал судьбу, а, возможно, что и сознательно искал гибели в условиях разложения армии. Описанный сюжет ярок и достоин запечатления в искусстве. Но если прапорщик Григорий Печорин был героем своего времени, то Новиков вряд ли притязал на этот титул. Впрочем, и время было уже совсем иным…

Упомянутые в статье имена и поступки – лишь единицы из тысяч примеров, сохранившихся в истории Первой мировой войны. Пахалюк, кроме присущих героизму черт, предложил и классификацию героев: «Можно говорить о существовании отдельных образов героев-полководцев, героев-офицеров, героев-нижних чинов, героев-женщин, героев-православных священников и героев-детей». Каждая из этих категорий заслуживает раскрытия в отдельных статьях.