Детская писательница Сельма Лагерлеф: первая женщина, получившая Нобелевскую премию по литературе, не оценила любовь нацистской Германии

Конечно, Лагерлёф далеко не ограничивала своё творчество детскими книгами. Среди её книг — множество исторических романов. Но в России её помнят и любят, прежде всего, за «Чудесное путешествие Нильса Хольгерссона по Швеции», которое чаще вспоминают как «Путешествие Нильса с дикими гусями». Да, эта книга по нынешним временам смотрится немного странно: в ней можно встретить националистические пассажи, далеко не идеальные по современным меркам отношения в семье, наконец, сцена с городом, который утонул потому, что мальчик не успел сбегать за монеткой, чувствительных детей буквально подавляет.

И всё же в детстве то была книга о сказочных приключениях, настоящей дружбе и, конечно, взрослении.

Сельма написала книгу, думая не столько позабавить шведских детей, сколько захватить их воображение шведскими пейзажами и историей, сделать изучение родной страны чем-то притягательным и интересным. Лагерлёф была учительницей в школе для девочек и очень огорчалась, поняв, что большинству детей не так уж интересны истории и виды родного края. Ей, когда она сама была девочкой и не могла нормально бегать, прыгать и играть из-за паралича, интересны были все рассказы, которые только удавалось услышать.

Временные трудности

Сельма родилась в старинной дворянской семье, в родовой усадьбе Морбакка. Несмотря на древность рода, семья давно уже была небогата. Но Лагерлёфов это ничуть не тяготило. Они жили в одной из самых живописных областей Швеции, а усадьба была таким сказочным местом, что Сельма годы спустя не уставала описывать её в своих воспоминаниях.

Отец Сельмы, Эрик Густав, был отставным офицером и жил на пенсию, мать, Элизабет Ловиса — работала учительницей. Они нежно любили друг друга и детей. Когда в три года Сельма тяжело заболела и оказалось, что после болезни её разбил паралич, семья окружила её заботой. Отец, бабушка, тётя Нана — все с ней возились.

По счастью, никому не приходило в голову требовать от ребёнка чудес силы воли, издеваться для закалки духа или часами пытаться сделать простое, но недоступное парализованным ручкам действие вместо того, чтобы потратить эти часы на массаж, посильные развивающие упражнения или обычные уроки, такие же, на каких сидят в школе другие дети. Маленькой Сельме растирали ручки и ножки и рассказывали тысячу и одну историю. Особенно много их знала тётя Нана: сказок, крестьянских преданий, сюжетов из жизни семьи в дремучие древние времена.

Нравилось Сельме и «гулять» — смотреть вокруг, когда кто-то из родственников выносил её на руках на улицу в те дни, когда мягкое северное солнце не ленилось прогревать воздух, а трава и листья зеленели. Шведскую природу Сельма полюбила в детстве навсегда. В любви она вообще была очень постоянна.

В девять лет, когда девочка достаточно окрепла, её положили на лечение в клинику в Стокгольме.

Вот тут уже пришло время проявить твёрдость характера, начать тратить всю ту силу, которая выросла на питательной почве семейной любви. Девочка каждый день несколько часов тренировалась вставать и ходить, опираясь на палку. Конечно, ей по-прежнему делали массаж и давали между тренировками как следует отдохнуть: сидя в удобном кресле, она продолжала учить уроки. Каждое движение требовало огромных физических усилий, каждый навык осваивался на огромном стремлении души овладеть, наконец, своим телом и своей жизнью. Родные покрывали поцелуями за каждое достижение и обмирали от счастья, когда девочка делала первые шаги.

Хотя Сельме не удалось «совсем выздороветь», реабилитация прошла настолько успешно, что в двадцать три года она своими ногами (не без помощи трости) начала ходить в Высшую учительскую семинарию. Отец был против, но у девушки выработалась такая твёрдость характера, против которой не пойдёшь. На лечение Сельмы ушло столько денег, что семья задыхалась от долгов. Чем раньше девушка приступила бы к работе, тем скорее Лагерлёфы могли надеяться рассчитаться с кредиторами. Увы, когда Сельме было тридцать два, её отец умер, так и не закрыв всех долгов, и родную Морбакку, сказочную усадьбу её детства, забрали и продали с аукциона. Это было страшным ударом для Сельмы.

Писательница и спасательница

Совершенно простая на вид, даже неказистая из-за странноватой походки, Лагерлёф казалась и детям, и их родителям, и своему начальству ничем не примечательной учительницей. Трудно представить их удивление, когда Сельма в тридцать четыре года получила свою первую премию — от газеты «Идун», за романтическое произведение с элементами мистики, воспевающее христианские добродетели. В роман вошло немало преданий родного для Лагерлёф края. В наше время его отнесли бы к жанру фэнтези.

В том же стиле Лагерлёф написала ещё несколько книг. Они нравились и публике, и критике, издатели охотно платили за публикацию, и вскоре Сельма смогла оставить работу в школе. Эта работа была по‑прежнему физически тяжела для неё, так что освоение новой профессии значительно улучшило жизнь.

После нескольких вполне взрослых книг Сельма, наверное, и не ожидало, что главную порцию общественного восторга получит за детскую, написанную не столько для широкой публики, сколько с педагогическими целями. Но «Нильс» понравился взрослым настолько же, насколько и детям! В неполные пятьдесят лет Лагерлёф обнаружила себя почётным доктором Уппсальского университета — за детскую книгу. А через два года она получила Нобелевскую премию. Официально — за высокий идеализм и яркое воображение в своих романах и рассказах, но ясно было, что «Нильс» сыграл тут не последнюю роль.

Нобелевская премия была спасением. Спасением главного, единственного для Сельмы настоящего дома — усадьбы Морбакка.

Лагерлёф выкупила её, не торгуясь, и поспешила въехать в родные стены. Да, многое уже в них изменилось: новые владельцы сменили обои и мебель. Но в окнах была вся та же игра света и тени от листьев и летнего шведского солнца, и комнаты были всё те же, всё там же, и сад был тот самый, куда выносили на руках «погулять» маленькую Сельму.

Лагерлёф продолжила писать, и каждая её книга становилась большим или маленьким хитом. «Император Португальский», об обезумевшем крестьянине, чья связь с реальностью держалась только на его любви к единственной дочери. «Тролли и люди», захватывающий сборник народных преданий. «Изгнанник», бичующий войну, и «Лёвеншёльды», мистическая семейная сага.

В тридцатых годах нацисты Германии включили Лагерлёф в список хороших, правильных арийских писателей, её звали «поэтессой Севера».

Однако очень быстро нацистам пришлось разовароваться. Белокурая нордическая дама активно помогала спасать нехороших и неправильных, а порой и неарийских писателей Германии, в том числе вырвала из рук гестапо поэтессу-еврейку Нелли Закс — кстати, в будущем тоже нобелевскую лауреатку.

Но если подумать, что вообще могло вызвать чувство родства у Лагерлёф с Третьим Рейхом? Его политика по отношению к инвалидам? (Тут должна быть саркастическая улыбка). Преследования гомосексуалов? (Лагерлёф сорок лет состояла в любовной связи с женщиной). Один только факт их помешательства на Скандинавии? Да ладно!

Лагерлёф не увидела краха Третьего Рейха. Она умерла в сороковом году — в восемьдесят один год — от перитонита. Но она всё равно знала, что нацистская Германия падёт. В её книгах всегда добро побеждало, а зло оказывалось повержено. Ни в какой другой конец Сельма не верила. Наивно. Но разве она не оказалась права?