Городецкая глухая резьба
«Уже за Балахной начинают строить любимые волжские суда — расшивы расписные и размалеванные, по носу и корме разукрашенные разными чудовищами. Строят их зимой, а весной продают хлебным торговцам».
Сергей Максимов. «Куль хлеба и его похождения». 1873 год
По легенде, глухая резьба появилась из-за пароходов. Плотники, работавшие на парусных судах, остались без дела — так им пришлось сменить профессию и заняться отделкой домов.
Изначально «разными чудовищами» украшали военные корабли. К XIX веку резчики взялись и за торговые суда, которые, однако, быстро ломались и расходились на строительные материалы. Судя по всему, резные доски покупали для украшения домов — так промысел постепенно перебрался на берег.
Глухая резьба — это объемный рисунок без прорезей, с орнаментом из ростков, побегов, листьев, ветвей, цветов, ягод и шишек. Встречаются изображения полурыб-полудев, львов, коней, сиринов. Эти образы мастера видели на резных иконостасах и в рукописных старообрядческих книгах — и оттуда заимствовали.
Больше всего домов с глухой резьбой сохранилось в Городце, поэтому ее и называют городецкой. Считается, что промысел зародился в начале XIX века: самый ранний образец датирован 1814 годом. Его привезли из Варнавинского уезда Костромской губернии, и сейчас он хранится в Русском музее. Расцвет глухой резьбы пришелся на 1850–70-е годы, а с 1880-х ее начала вытеснять пропильная резьба со сквозным фоном, которая была проще в исполнении и доступнее по цене.
Хохломская роспись
«Я выехал на заре. Впереди на деревне заиграл в рожок пастух… Почти перед каждой избой сидел ложкарь и долбил ложки. Ярко-белые стружки в изобилии лежали кругом, свидетельствуя о том, что работа тут началась раньше солнышка».
Анатолий Леман. «Ложки и ложкари. Впечатления и заметки». 1902 год
Говорят, хохломская роспись началась с ложкарного дела, которое занесли сюда старообрядцы из села Пурех.
Ложкари жили отдельными селениями и уже с десяти лет начинали осваивать ремесло. В работе участвовала вся семья: старики, дети и подростки делали заготовку, мужчины обрабатывали ее с помощью резца, женщины скоблили.
На ложках рисовали деревья, цветы, птиц, барынь, башни и колокольни. Делали их, как правило, из березы, реже — из клена, осины и других пород дерева. Обычная, знакомая нам ложка называлась межеумок, а были еще «носатые», чайные, сливочные, горчичные, даже складные — до сорока видов разных форм и окрасок. Тысячи ложек грузили в короба и везли продавать в село Хохлома.
Но торговали там, конечно, не только ложками. Хохломская роспись украшала блюда, миски, ковши, горшки — все, что стояло на столе. Покрытая черными, алыми и золотыми узорами хохлома напоминала драгоценную посуду. Ценили ее и за практичность: дерево не трескалось от высоких температур, поэтому такой ложкой было удобно есть горячие щи.
Балахнинское кружево
«…В самой Балахне мещанки занимаются изготовлением шелковых блонд и нитяных кружев весьма замечательной отделки.
Я не берусь сравнивать здешние кружева с брюссельскими кружевами и с валансьенскими блондами, но, сколько мне случалось видеть на своем веку этого товара, балахнинские произведения далеко обогнали саксонские изделия этого рода; а что касается до цен, то, по всей вероятности, балахнинские кружева не уступят, а еще превзойдут по своей дешевизне цены французских и бельгийских кружев».
Павел Небольсин. «Рассказы проезжего о странствованиях по Заволжью, Уралу и по Волге». 1853 год
По легенде, кружево с алыми розами на золотисто-бежевом фоне заказала у местных мастериц Екатерина II, а век спустя королева Виктория купила балахнинские кружева, чтобы украсить свое свадебное платье (впрочем, по другой версии, оно было из британского Девона).
Кружево из Балахны, уездного города в Нижегородской губернии, считалось лучшим в Российской империи. Не очень добросовестные торговки в XIX веке зарабатывали тем, что закупали московское кружево, разъезжали по городам и продавали его под видом балахнинского.
Чего только не делали нижегородские мастерицы — рюши, шарфы, шапочки, перчатки, галстуки, кофты, платья и косынки с виноградным узором, пользовавшиеся особой популярностью. В орнаменте преобладали растительные элементы — деревья, цветы, плоды. Главными мотивами стали «балахнинская роза» и «огурец».
Мы привыкли к светлому кружеву, но в Балахне его плели преимущественно из черных нитей. Белые и кремовые использовали только в 30 процентах случаев. Больше всего ценилось кружево из шелка. В качестве материала также закупали хлопок и лен.
Промысел зародился в конце XVII века, когда Петр I направил в Балахну иностранцев-кораблестроителей, которые привезли с собой моду на европейский костюм с кружевами. Местные жительницы перерабатывали французские и бельгийские орнаменты — и так постепенно сложился «балахонский манер», особый местный стиль плетения кружев. По другой версии, — правда, не подтвержденной документами, — вместе с мастерами приехали их жены, умевшие плести кружева и обучившие этому ремеслу местных жительниц.
В 1880 году в Балахне трудились более тысячи кружевниц — почти каждая взрослая женщина из мещанского или духовного сословия. Летом женщины стояли за станком с 5 утра до 8 вечера, зимой — с 8 утра до полуночи. Тонкая работа требовала напрягать зрение, и со временем оно ухудшалось — приходилось носить очки. Отсюда поговорка: «Балахонки до слепу кружева плетут».
Павловские ножи
«Кому не известны павловские изделия? Почти всякий из нас обедает с павловским ножом и вилкою, чинит перо павловским ножичком, носит платье, скроенное павловскими ножницами, запирает свои пожитки павловским замком; с некоторых пор и бриться стали павловскими бритвами».
Павел Мельников-Печерский. «Павловская промышленность». 1851 год
Есть такая легенда. Черт задумал устроить ад на земле, обернулся немцем, явился к графу Шереметеву, который владел селениями в Павловском округе, и предложил устроить железный завод. Граф согласился, построил завод и как-то решил посмотреть на работу крепостных. Увидев чудовищные условия, Шереметев велел разрушить завод, чтоб «камня на камне не осталось от этого адского здания». Прежде чем выполнить приказ, крестьяне запаслись материалами — так в Павлове стал развиваться кустарный промысел по обработке металла.
Первые кузницы появились здесь еще в XVI веке. Три столетия спустя сложился Павловский сталеслесарный район: если раньше «ножички» делали только в Павлове и Ворсме, то теперь этим занимались в 33 окрестных селениях (позже их будет более 100, включая уезды Владимирской губернии). Павлово стали называть русским Шеффилдом — по аналогии с английским городом, известным своим сталелитейным производством.
Павловцы ковали ножи на все случаи жизни — перочинные, складные, садовые, сапожные, рыбацкие, хлебные, поварские… На ручках красовались перламутр, яшма, кость.
В Павловском районе мирно сосуществовали фабрики и кустарное производство. Дело в том, что они ориентировались на разные группы покупателей: кустари делали ножи для простых людей, а заводы выпускали изящные изделия. Крупным павловским фабрикантом был Федор Варыпаев: единственный из местных предпринимателей, он имел звание поставщика двора Его Императорского Величества. Кроме того, он трижды (в 1865, 1882 и 1896 годах) удостаивался права ставить на своих изделиях печать с гербом Российской империи. Впрочем, тут его обогнали фабриканты Завьяловы, уроженцы села Ворсма: в 1896 году на XVI Всероссийской промышленно-художественной выставке они получили право ставить на свою продукцию государственный герб в пятый раз.
Арзамасское золотное шитье
«…Из рукоделий в общине особенно замечательно и наиболее развито шитье золотых и серебряных плащаниц, облачений и других церковно-богослужебных вещей и отделка и украшение образов золотым шитьем, жемчугом, фольгой и цветами».
«Историческое описание Алексеевской женской общины». 1866 год
Есть такая история: швея Александра Подсосова, дочь богатого арзамасского купца, полюбила простого приказчика. Отец не дал согласия на брак. Влюбленные решили сохранить верность друг другу и приняли постриг: он ушел в Саровскую пустынь, она — в Алексеевский монастырь. Одна из работ Александры — чудотворная икона Казанской Божьей Матери, расшитая золотом и камнями, — до сих пор хранится в арзамасском Воскресенском соборе.
Золотным шитьем занимались не только в Алексеевском монастыре. Долгие годы в Спасо-Преображенском мужском монастыре хранилась архимандритская шапка из малинового бархата. Она была расшита золотом и бахромой, украшали ее девять серебряных образов, восемь изображений херувимов, 850 жемчужин, 45 целых камней и 123 половинки. После революции шапка исчезла, но известно, что вышили ее мастерицы из Николаевского монастыря в Арзамасе. Мастерские находились в специально отведенных кельях, при монастырях обучались жительницы города и ближайших сел.
Вышивали «золотной нитью» — металлической, покрытой сусальным золотом, или серебряной. Фоном служили самые дорогие ткани — парча, бархат, шелк, кисея. Для декора использовали бахрому, бисер, блестки, тесьму, камни-самоцветы. У каждой швеи был свой собственный стиль, но орнамент оставался типичным — цветы и травы среднерусской полосы. Вышивали двумя способами: «влом» (узор заполнял все) или «на проем» (ткань виднелась сквозь рисунок).
Заказы поступали со всей России — от Вятской губернии до Сибири. Рубашки, платки, оклады к иконам отправляли и за границу — в Молдавию, Грецию, Иерусалим, Константинополь. Для церквей монахини вышивали облачение, плащаницы, покрывала на престол. Украшали они и крестьянскую праздничную одежду: кокошники, платки, передники, сарафаны.
Городецкие пряники
«Под Нижним село Городец печет пряники, о которых слава идет далеко, они уступают только вяземским, которые привозят сюда, но чаще выпекают здесь на тот же манер и с таким же безграмотным надписанием „коврышка вяземска“; Городецкие испечены на меду и сохраняются долго».
Сергей Максимов. «Куль хлеба и его похождения». 1873 год
Городецкий пряник преподнесли на свадьбу последнему русскому императору. Николай Александрович и Александра Федоровна получили от местных старообрядцев огромную ковригу с государственным гербом, которая весила почти 20 кг.
«Ой, пряники медовые, мягкие, фунтовые! То и малым ребятишкам, то и старым старикам! Сами печем, отдаем нипочем — с пылу, с жару, алтын за пару!» — так зазывали покупателей на пряничном ряду в Городце. Выпечка лежала в коробах, которые потом отправляли на восток (по Волге) и на север к охотникам области Коми для обмена на меха.
Точное время возникновения выпечки печатных пряников в Городце неизвестно, но определенно о местном пряничном промысле можно говорить применительно к концу XVIII века. Выпекать пряники местных научили соседи из Василёвой слободы (современного Чкаловска). Технология была довольно простой: тесто замешивали в кадках и раскатывали на широких столах, а затем вдавливали в резную доску, чтобы отпечатать нужный рисунок. Небольшие пекарни располагались при жилых домах.
В Городце готовили до 30 разных пряников — медовые, сахарные, ореховые, фруктовые, вишневые… Больше всего их любили дети, поэтому изделия часто выпекали с изображениями птиц, рыб и фантастических зверей. Маленький круглый пряник называли жемкой, — видимо, потому что тесто для него скатывали на ладони. Пряник в форме трапеции был известен как «городецкий косяк». Особо выделяли «битые» пряники весом до пуда (16,4 кг) — такие делали только в Городце, и это было характерной чертой местного промысла.
Пряники на Руси сопровождали любое значимое событие. На свадьбе пряник дарили невесте, а на следующий день молодожены отправлялись с пряником к ее родителям — те должны были положить на него подарки и деньги. На ярмарках в них играли — соревновались, кто дальше бросит и не разобьет. Пряниками традиционно завершали поминки.
Пурехские колокольчики
Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Гудит уныло под дугой.
Федор Глинка. «Тройка». 1825 год
Колокольчики привязывали к колечку под дугой, которое называлось зга. Темной ночью или во время вьюги разглядеть ее было трудно — так и появилось выражение «не видно ни зги».
Валдай был первым и главным центром колокольчико-литейного промысла, но колокольчик, звенящий в романсе на музыку Алексея Верстовского, вполне мог оказаться и пурехским. Первые мастера села Пурех, крестьяне Трошины и Веденеевы, отливали на своей продукции надпись «дар Валдая», чтобы товар лучше расходился на рынке: пурехские колокольчики появились позже остальных, только в 1830–40-х годах. К тому моменту в Касимове, Рязани, Тюмени, Слободском уезде Вятской губернии и селе Павлове производство давно было налажено. Однако к концу XIX века пурехские колокольчики вытеснили с рынка всех конкурентов.
Ассортимент был огромный: бубенчики, «подшейники», «парные», «рыбацкие», «сибирские», «новосибирские», «московские», «казанские», «на заграничный манер»… Но больше всего прославились «поддужные» — миниатюрные копии церковных колоколов. Продукцию украшали растительным орнаментом, изображениями двуглавых орлов, а бывало, и портретами императоров. Самым популярным героем рельефа был Георгий Победоносец. Печатными буквами или старинной вязью делали надписи: «Купи, не скупися, езди, веселися!» На свадебных или подарочных колокольчиках писали: «Кого люблю, того дарю» или «Подай голосок тому предмету, кого милее нету».
Но главным, конечно, было звучание — оно зависело от формы, размера, толщины и качества отливки. Как правило, колокольчики делали из меди и олова в соотношении 4/1. Различали множество оттенков звона — малиновый, серебряный, шиллеровский, глинкинский, валдайский… Ямщики выбирали колокольчики не случайно, а так, чтобы басы, альты и теноры дополняли друг друга. Тональность зависела от случая: свадебная тройка звенела мажорно, рекрутская — минорно.
Городецкая роспись
«В годы своего ученичества я постоянно сравнивал роспись Мазина с работой моего наставника Игнатия Клементьевича Лебедева. Наблюдая работу Мазина, приметил, что он никаких предварительных разметок композиции не применял. Детали он тщательно не прорисовывал, но старался выявить характеристику каждого персонажа, выделяя что-то главное. Он умел, например, передать фигуру девушки, изображая несколькими мазками ее платье, или лихо крутануть мазком, рисуя залихватские усы у жениха».
Аристарх Коновалов. «Городецкая роспись. Рассказы о народном искусстве». 1988 год
Промысел сложился в Балахнинском уезде во второй половине XIX века. Городецкая роспись выросла из резьбы по дереву: именно резчики ввели в народное искусство Поволжья городские сюжеты, которые заменили картины крестьянского быта — охоту, рубку леса, прядение на посиделках.
Городецкие мастера расписывали лукошки, дуги, детские стульчики, но особую известность получили нарядные прялки. Они состояли из двух частей — донца и гребня. Донце представляло собой широкую доску, к которой прикреплялся гребень — с его помощью женщина фиксировала пучок льна или шерсти. Затем она клала донце на скамейку, садилась на него и пряла, наматывая нить на веретено. После работы гребень вынимали, а донце вешали на стену в качестве картины.
Однако в быту прялки почти не использовали — они стоили очень дорого. Крестьянки хранили их всю жизнь как подарок от родителей или жениха, а бедные девушки занимали у подруг. Красивая прялка была символом достоинства невесты. Собираясь на посиделки, крестьянка несла ее так, чтобы роспись могла оценить вся деревня. Во время святочных гуляний прялки вешали на жердочку или выкладывали в ряд на так называемой девичьей лавке.
Благодаря точным деталям по городецкой росписи можно изучать крестьянскую жизнь Поволжья второй половины XIX — начала XX века. Если изображали чаепитие или застолье, то на картине обязательно присутствовали большие стенные часы, картина в раме или самовар — атрибуты богатого городского дома. Другой популярный сюжет — гулянье барышень с кавалерами — фиксировал изменения моды: от пышных юбок к приталенным платьям, от маленьких шляпок к кофтам со стоячим воротником. Пирушка в трактире, поездка в бричке, женский хор — эти сценки, вероятно, навеяны Нижегородской ярмаркой. События Русско-турецкой войны 1877–1878 годов отразились в работах художника Гаврилы Полякова.
Новинская игрушка
Он бодро шел, жевал калач,
В подарок нес жене кумач.
Сестре платок, а для детей
В сусальном золоте коней.
Николай Некрасов. «Кому на Руси жить хорошо». 1863–1877 годы
Считается, что деревянная игрушка в Нижегородской губернии начиналась с ложкарного дела. Ложкари отлично умели работать с деревом, и у них оставалось много обрезков. По легенде, чтобы дети не отвлекали родителей от работы и не мешались под ногами, взрослые начали вырезать им деревянные фигурки. Их делали с помощью топора и деревянного ножа. А уже с пяти-шести лет дети вырезали игрушки сами.
В древности люди верили, что солнце может принимать облик коня. Изображение лошади использовали как оберег: коней рисовали на предметах и вырезали из дерева, чтобы они охраняли дом от несчастий. Эти представления нашли отражение в новинской игрушке. В начале XIX века в окрестностях села Новинки вырезали плоских двуглавых коней, фигурки людей и животных, которые имели много общего с изделиями Древнего Египта и средневековой Европы.
Мастерили в Новинках и другие игрушки: каталки-колески, каталки-вертушки, каталки-меленки и кузнецов на подвижных планках. Все они приводились в движение с помощью простых механизмов: в каталке-вертушке вращались дощечки с конями, а в каталке-меленке — два барабана, к которым крепились птички на палочках.
Во второй половине XIX века возник новый тип деревянной игрушки — кони, запряженные в яркие коляски и кареты. Материалом служила сосна, ель или осина. Новинские кони отличались круто выгнутыми шеями. Упряжь и седло были зеленого, желтого, розового цветов, гриву красили сусальной позолотой, сама повозка снаружи была лиловая, вишневая, малиновая, коричневая или черная, а внутри — ярко-красная.
Игрушки расписывали ромбами, кругами, волнистыми линиями, крестами. Когда-то это были символы (солнца, земли, воды и ветра и так далее), но со временем эти смыслы забылись.
Павловские замки
«Весь город состоит почти только из кузнецов, их подмастерья разносят в округе на продажу разные железные вещи и между ними маленькие, как горошины, замочки и другие небольшие, как белый турецкий боб. Все они с ключами и очень чисто и тщательно сделаны, так что их можно отпирать и запирать».
Филипп Иоганн Страленберг. «Северная и восточная часть Европы и Азии». 1730 год
Ходили слухи, что местные мастера умели отливать замочки размером в горошину: 320 штук весили не больше золотника, то есть 4,2 грамма.
В XVII веке павловские кузнецы производили в основном огнестрельное оружие. Однако в XVIII веке Петр I взялся за создание регулярной армии, и у них появились слишком серьезные конкуренты — тульский и уральские заводы. Тогда павловские кустари переключились на мирный промысел — в первую очередь висячие замки, а также ножи и ножницы.
XIX век стал временем расцвета замочного производства в селе, а к началу XX века ассортимент расширился: всего появилось до 150 видов замков. Самым старым был тульский, или винтовой, замок, напоминающий цилиндр. Большой популярностью пользовался шведский замок, который ценили за надежность: к нему невозможно было подобрать дубликат ключа. Со Швецией, правда, его связывало только название. Округлый замок, которым мы пользуемся до сих пор, называли репчатым — считалось, что он похож на разрубленную репу. Часто встречались фигурные замки в виде коньков. Плоским силуэтным замкам придавали более сложные формы — птицы сирин, двуглавого орла, уробороса, скрипача.
Но больше всего павловские мастера славились «маленькими, как горошины, замочками». Самый крохотный из них весил всего 0,7 грамма. Такие замочки называли ошейными, потому что на них запирали собачьи ошейники. Говорят, их использовали и как звенья цепочки для карманных часов.
Интересно, что вплоть до революции замки мастерили только вручную — в отличие от ножей, которые производили и на фабриках. Дело в том, что процесс изготовления замка было сложнее разделить на операции. Один кузнец в неделю вырезал до 75 замков. На деле вместе с ним трудилась вся семья — и женщины, и дети от восьми лет. Почвы здесь были неплодородные, поэтому крестьянам приходилось зарабатывать на жизнь ремеслом.