Цитаты из писем Петра Чайковского: об удавах и крокодилах, «музыкальных блинах», трагической женитьбе и селедках в масле

Петр Ильич Чайковский (1840–1893) довольно рано осознал, что его письма и дневники, скорее всего, будут опубликованы. Он сам любил читать издан­ные дневники, письма и биографии великих людей и записал в своем собст­венном дневнике 27 июня (9 июля) 1888 года: «Мне кажется, что письма никогда не бывают искренни. <…> Когда я читаю письма знаменитых людей, печатаемых после их смерти, меня всегда коробит неопределенное ощуще­ние фальши и лживости».

Чайковский почти всю жизнь вел переписку — всегда сам, без секретарей и посредников, пунктуально отвечая на все письма. Среди его адресатов тысячи людей: родные, близкие, друзья, коллеги-музыканты, артисты, писа­тели, поэты, художники, издатели, видные деятели культуры, поклонники. Особое место в этом ряду занимает меценатка Надежда фон Мекк. За 14 лет они обменялись 1220 письмами, в которых обсуждаются самые разные темы: исторические события, книги и сокровенные мысли. Это обще­ние никогда не выходило за рамки переписки: Мекк поставила условие, что они никогда не станут встречаться лично.

Письма Чайковского фиксируют все подробности его жизни: обычного человека со своими страстями, переживаниями, тревогами и бытовыми заботами — и великого композитора, создававшего на этом фоне шедевры.

1. О женитьбе

«<…> Прежде всего скажу Вам, что я самым неожиданным для себя обра­зом сделался женихом в последних числах мая. Это произошло так. За несколько времени перед этим я получил однажды письмо от одной девушки, которую знал и встречал прежде. Из этого письма я узнал, что она давно уже удостоила меня своей любовью. Письмо было написано так искренно, так тепло, что я решился на него ответить, чего прежде тщательно избегал в подобных случаях. Хотя ответ мой не подавал моей корреспондентке никакой надежды на взаимность, но переписка завязалась. Не стану Вам рассказывать подробности этой переписки, но результат был тот, что я согласился на просьбу ее побы­вать у ней. Для чего я это сделал? Теперь мне кажется, как будто какая-то сила рока влекла меня к этой девушке. Я при свидании снова объяснил ей, что ничего, кроме симпатии и благодарности за ее любовь, к ней не питаю. Но, расставшись с ней, я стал обдумывать всю легко­мыслен­ность моего поступка. Если я ее не люблю, если я не хочу поощрить ее чувств, то почему я был у нее и чем это все кончится? Из следующего за тем письма я пришел к заключению, что если, зайдя так далеко, я внезапно отвернусь от этой девушки, то сделаю ее дейст­ви­тельно несчастной, приведу ее к трагическому концу. Таким обра­зом, мне представилась трудная альтернатива: или сохранить свою свободу ценою гибели этой девушки (гибель здесь не пустое слово, она в самом деле меня любит беспредельно), или жениться. Я не мог не из­брать последнего. Меня поддержало в этом решении то, что мой старый 82-летний отец, все близкие мои только об том и мечтают, чтоб я женился. Итак, в один прекрасный вечер я отправился к моей будущей супруге, сказал ей откровенно, что я не люблю ее, но буду ей во всяком случае преданным и благодарным другом; я подробно описал ей свой характер: свою раздражительность, неровность темперамента, свое нелюдимство, — наконец, свои обстоятельства. Засим я спросил ее, желает ли она быть моей женой? Ответ был, разумеется, утвердительный. <…>
     Теперь скажу Вам несколько слов о моей будущей супруге. Зовут ее Антонина Ивановна Милюкова. Ей 28 лет. Она довольно красива. Репутация ее безупречна».

Из письма Надежде фон Мекк. 
3 (15) июля 1877 года

6 июля 1877 года Чайковский обвенчался с Антониной Милюковой. Отношения складывались непросто: композитор не испытывал приязни ни к жене, ни к ее родным и знакомым. Вскоре он оставил ее, уехав из Москвы сначала в Петер­бург, а потом за границу. Женитьба спровоцировала тяжелый душевный и творческий кризис. На протяжении нескольких лет Чайковский пытался развестись, но безуспешно. Драматично сложилась и судьба Антонины Ива­новны. С 1880 года она жила в гражданском браке с юристом Александром Шлыковым, от которого родила троих детей. Отсутствие денег, постоянные болезни Шлыкова и по сути полулегальное положение в обществе вынудили ее отдать детей в Московский воспитательный дом как незаконнорожденных. Последние десять лет жизни Чайковская провела в доме призрения душевно­больных.

2. О смерти матери

«<…> Я, несмотря на победоносную силу моих убеждений, никогда не помирюсь с мыслью, что моя мать, которую я так любил и которая была таким прекрасным человеком, исчезла навсегда и что уж никогда мне не придется сказать ей, что после 23 лет разлуки я все так же люблю ее… <…> Мать моя скончалась в 1854 году от холеры. Она была превосходная, умная и страстно любившая своих детей женщина».

Из письма Надежде фон Мекк. 23 ноября (5 декабря) 1877 года

Смерть Александры Андреевны Чайковской стала для 14-летнего Петра первой большой потерей и потрясением. Семья Чайковских была большой и дружной. Илья Петрович, отец композитора, был горным инженером, генерал-майором и директором Технологического института в Санкт-Петербурге. Александра Андреевна была младше мужа на семнадцать лет. К моменту знакомства он уже был вдовцом и воспитывал дочь Зинаиду. В семье Чайковских родилось шес­теро детей: Николай, Ипполит, Петр, близнецы Анатолий и Модест, а также дочь Александра. Описывая смерть матери в письме к своей воспитательнице Фанни Дюрбах, Чайковский также сообщил и о болезни отца: «В день маминых похорон папа в свою очередь заболел холерой, так что его смерти ожидали с минуты на минуту, но, слава богу, через неделю он поправился». От холеры по трагической случайности умер и сам композитор.

3. О крокодилах и удавах

«<…> Из всего, что я видел в Берлине, всего более мне понравился здешний аквариум. Вчера я присутствовал при кормлении крокодилов, а сегодня будет кормление змей и удавов, и мне хотелось бы сходить и посмотреть, но я боюсь впечатления, производимого удавами, когда им дают живых кроликов. Однажды мне случилось это видеть, и зре­лище это произвело на меня ужасное впечатление. Если Вы останови­тесь в Берлине, посетите аквариум, милый друг!»

Из письма Надежде фон Мекк.
7 (19) марта 1879 года

В марте 1879 года, возвращаясь из Парижа в Россию, Чайковский задержался в Берлине. Там он посещал концерты, музеи, театры и зоопарк, который осо­бенно ему понравился. Чайковский очень интересовался природой, животным миром и естественными науками. В его библиотеке были книги по зоологии и ботанике, в том числе зачитанные до дыр «Муравьи, пчелы и осы. Наблюде­ния над нравами общежительных перепончатокрылых» британского ученого Джона Лёббока и «Млекопитающие» немецкого зоолога Карла Фогта.

4. Об убийстве Александра II

«<…> …Ко мне явился один русский знакомый моряк, сообщивший страшное известие о трагической смерти государя. Известие это так поразило меня, что я едва не заболел. В такие ужасные минуты все­народного бедствия, при таких позорящих Россию случаях тяжело находиться на чужбине. Хотелось перелететь в Россию, узнать под­робности, быть в среде своих, принять участие в сочувственных демонстрациях новому государю и вместе с другими вопить о мще­нии. Неужели и на этот раз не будет вырвана с корнем отвратительная язва нашей политической жизни? Ужасно подумать, что, быть может, последняя катастрофа еще не эпилог всей этой трагедии».

Из письма Надежде фон Мекк.
3 (15) марта 1881 года

Чайковскому с детства прививали уважение к государственной власти — и в семье, и в Императорском училище правоведения. До того как стать композито­ром, он успел послужить в Министерстве юстиции и всю жизнь внимательно следил за политикой, остро переживая как перипетии Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, так и то, что происходило внутри страны. 14 (26) марта 1878 го­да он писал фон Мекк:

«Я, как и Вы, большой сторонник нашей династии, люблю Государя всем сердцем, питаю большую симпатию к наследнику, — и, как Вы, сокрушаюсь об образе правления, от которого и происходят все слабости, все темные стороны нашего политического развития. <…> Как бы оживилась Россия, если б Государь закончил свое удивительное царствие дарованием нам политических прав! Пусть не говорят, что мы не дозрели до конституционных форм».

Конечно, Чайковский не мог оставаться равно­душным к многочисленным покушениям на жизнь Александра II и террори­сти­ческим актам. 13 (25) апреля 1878 года он писал ей же в связи с делом тер­ро­ристки Веры Засулич: «Мы переживаем очень критическую эпоху, и Бог знает, чем это все кончится. <…> И как жаль нашего бедного, доброго Государя, так искренно желающего добра и встречающего такие убийственные разочаро­вания и огорчения!» При этом композитор понимал и несовершенство системы государственной власти, и необходимость реформ: «Мне кажется, что Государь поступил бы хорошо, если б собрал выборных со всей России и вместе с пред­ста­ви­телями своего народа обсудил меры к пресечению этих ужасных прояв­лений самого бессмысленного революционерства. До тех пор, пока нас всех, т. е. русских граждан, не призовут к участию в управлении, нечего надеяться на лучшую будущность».

5. О безденежье и долгах

«<…> И вот меня осенила мысль дерзнуть просить государя, чтобы он повелел из казенных сумм выдать мне три тысячи рублей серебром заимообразно, т. е. так, чтобы долг мой казне постепенно погашался причитающейся мне из Дирекции императорских театров поспек­такль­ной платой».

Из письма Константину Победоносцеву.
19 (31) мая 1881 года

Чайковский всю жизнь мучился денежным вопросом. В 1877–1890 годах композитору помогала Надежда фон Мекк, благодаря которой он имел ежегодное содержание в размере 6000 рублей. Со временем Чайковский стал получать приличный доход за издания и исполнения своих сочинений. Но мно­го­численные траты, бесконечные родственники и стипендиаты, чье обучение Чайковский оплачивал, не позволяли ему выбраться из долгов. Через два месяца после вступления Александра III на престол Чайковский написал письмо обер-прокурору Священного синода Победоносцеву. Тот тут же передал императору просьбу композитора:

«Зная его [Чайковского] лично, могу засви­детельствовать, что денежное его затруднение происходит не от беспорядка в жизни. Он не игрок и не мот, и не мастер наживать деньги. Он ведет жизнь вполне скромную и порядочную. Кажется мне, что Высочайшая милость в настоящем случае уместна».

Через несколько дней император сообщил Победоносцеву: «Посылаю Вам для передачи Чайковского — 3000 р. Передайте ему, что деньги он может не возвращать. А[лександр]». Получив телеграмму, композитор выписал на ее обратной стороне все свои долги. Впрочем, чтобы их покрыть, не хватало еще 600 рублей.

6. О Баку и нефти

«По Каспийскому морю я плыл на хорошей паровой шхуне… <…> Баку произвел на меня весьма симпатичное впечатление. Оригинальный и в своем роде очаровательный и милый городок. Ездил в Балханы (где нефть добывают) и видел этот сущий ад кромешный, в котором, не го­во­ря о нефтяных фонтанах, целые нефтяные реки, нефтяные озера, нефтяной воздух, нефтяные люди. Ей-богу, это совершенный кошмар, грандиозный и поражающий».

Из письма Николаю и Александре Губерт. 
20 июня (2 июля) 1887 года

Чайковский часто бывал в музеях, посещал Помпеи и Ниагарский водопад, забирался на недавно построенную Эйфелеву башню и вообще очень живо интересовался всем тем, что видел. В Баку композитор оказался в конце мая 1887 года: он приплыл по Каспийскому морю из Астрахани, завершив таким образом свое путешествие по Волге. В городе он пробыл всего сутки, ожидая поезда в Тифлис, куда должен был отправиться по недавно построенной железной дороге. За это время композитор успел посмотреть Баку — о своих впечатлениях он сразу написал в дневнике:

«Пошел один погулять. Базар. Михайловский сад. Все выгорело. <…> Чтение газет. Цирк. Оттуда в сад. Опять цирк. <…> Вышки, или лучше сказать лес вышек. Фонтан. Бурение. <…> Вокзал. Беспорядок».

Письмо написано друзьям композитора музыкантам Николаю и Александре Губерт спустя почти месяц после описываемых событий.

7. О гостях и застольях

«В субботу утром пошли к Лапину купить и привези ко мне нижепоименованные вещи:
Селедки в масле (на манер сардинок).
Селедки обыкновенные один бочоночек.
3 фунта превосходнейшего швейцарского сыра.
2 фунта превосходнейшей паюсной икры.
Какой-нибудь превосходнейшей колбасы.
Десяток превосходнейших апельсинов.
Фунта 2 или 3 превосходнейшей клубники (из апельсинов и клубники будет у нас превосходнейший напиток на белом вине). Заплати за это несколько превосходнейших рублей.
Надеюсь, что мы превосходнейшим образом проведем время».

Из письма Петру Юргенсону.
12 (24) июня 1890 года

Чайковский любил принимать гостей, часто участвовал в застольях и «куте­жах». В 1872 году, зазывая своего друга, архитектора Ивана Клименко, на один из таких вечеров, он отправил ему следующее приглашение:

«Мы хотим сегодня вечером поиграть с Кашкиным в 4 руки, но под непременным усло­вием, чтобы и ты был. Отвечай немедленно, можешь ли быть и как рано? Я полагаю часов в восемь. Игра будет у меня.

Как только кончится игра,
Подастся свежая икра,
А к ней очищенная водка
И даже (может быть) селедка».

Письмо остроумно подписано: «Петр Великий».

8. О драгоценном подарке

«Голубчик! Потрудись распорядиться, чтобы в таможне получили 24 бутылки превосходнейшей водки, посланной мне гофратом Поллини. Боюсь, что придется чертову сумму по тарифу заплатить, но делать нечего».

Из письма Петру Юргенсону. 
9 (21) марта 1892 года

7 (19) января 1892 года в Гамбургской опере состоялась премьера оперы «Евгений Онегин». Дирижировал 32-летний капельмейстер Густав Малер, величайший композитор и дирижер рубежа XIX–XX веков. Присутствовал на событии и сам композитор, получивший от импресарио и директора оперы Бернхарда Поллини в подарок ящик водки. Однако получить его оказалось непросто: на таможне возникли проблемы, и Чайковский попросил своего друга, издателя Петра Юргенсона, который вел его дела, помочь разобраться. В ответном письме Юргенсон сетовал: «Твоя водка отправлена как-то таинст­венным путем: „Тут все есть, коли нет обмана“». И только через два месяца Чайковский получил радостное известие: «Водка получена наконец, кажется, бутылок 30, я не вынимал их из ящика. Я вытащил одну бутылку, сгорая от желания узнать чудодейственную силу этого эликсира».

9. О творчестве за деньги

«Продолжаю печь мои музыкальные блины! Сегодня печется десятый. Замечательно, что чем дальше, тем легче и охотнее я занимаюсь этим делом. Сначала шло туго, и первые две-три вещи суть продукт напря­жения и воли, а теперь я не успеваю справиться с мыслями, которые одна за другой во всякие минуты дня мне являются. Так что если бы и я, и мой издатель могли: я — прожить безвыездно в деревне, а он — всю эту массу нот издать и гонорар уплатить, то, работая à la Лейкин, я в один год мог бы нажить 36 тысяч с половиной!!! Недурно бы».

Из письма Владимиру Давыдову. 
15 (27) апреля 1893 года

В середине марта 1893 года, вернувшись после длительных разъездов по Европе, концерта в Брюсселе и двухнедельных гастролей в Одессе, Чайков­ский завершает работу над эскизами Шестой «Патетической» симфонии, принима­ется за сочинение фортепианных пьес и романсов. В письмах компо­зи­тор не раз отмечает, что пишет ради заработка, называя свои опусы «скоро­спе­лыми и неважными чадами». Чайковский надеялся получить больше денег за большее количество сочинений при их издании. В результате на свет появились два цикла — Восемнадцать пьес для форте­пиано, соч. 72, и Шесть романсов на стихи Даниила Ратгауза, соч. 73. Эти вещи, созданные за полгода до смерти, стали последними сочинениями композитора. Принципиально поправить свое материальное положение у Чайковского не вышло: несмотря на востребованность и всемирную славу, он так и не смог приобрести собст­венное жилье, а умер, будучи должным крупную сумму собственному слуге.