Как на Руси насмехались над чужеземцами

Не ходите, дети, в баню.

Существует предание, о том, что апостол Андрей гостил в наших местах. Он то, по легенде, и стал первым иноземцем, испугавшимся суровой российской действительности. Разыгрывать его никто не собирался, но он сам сделал из фактов неверные выводы. «Удивительное видел я в Славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и разожгут их докрасна, и разденутся, и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя молодые прутья, и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студеною, и только так оживут. И творят это всякий день, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то совершают омовенье себе, а не мученье». Слушали его в Риме и пугались: «Дикари!» То, что делается это не для муки, а здоровья ради, никто и не подумал. Кстати, осталась традиция в день Андрея Первозванного ходить в парную и наслаждаться ее целебным духом.

Лечит да калечит.

Но были мы далеко не дикари, а вовсю грамотные люди. Потому, что не ограничивались обычными розыгрышами, а облекали шутки и в печатную форму. Так, в XVII веке был издан потешный «Лечебник для иноземцев». Купив сие творение юмористических умов, занедуживший странник мог с изумлением прочитать, что от запора надо: «Филинова смеху 4 комка, сухово крещенского морозу 4 золотника и смешать все вместо в копченом пиве, на одно утро после полден, в одиннатцатом часу ночи, а потом 3 дни не етчи, в четвертый день ввечеру, на зоре до свету, покушав во здравие от трех калачей, что промеж рожек, потом взять москворецкой воды на оловянном или на сребряном блюде, укрошить в два ножа и выпить». Встречалась и «черная» ирония: «А буде которой иноземец заскорбит рукою, провертеть здоровую руку буравом, вынять мозгу и помазать болная рука, и будет здрав без обеих рук».

Большая деревня.

То, что «земля обильна, а порядка нет», думали большинство заморских гостей. Но попадались и те, кто даже в размахе земле российской отказывал. Едут, бывало, такие в Москву, а сами в голос переживают: «Попал в глушь я!» По сговору, не добравшись до столицы, завозили такого «гуся» в темную, бедную деревеньку и говорили: «Ну вот, барин, Белокаменная!» В ужасе озирался прибывший - действительность превосходила самые его худшие ожидания: избы, мужики хмельные, дороги грязнущие. В довершение всего появлялся либо ручной медведь с бутылкой, полной сладкой воды, либо местный кузнец, злобный и нетрезвый, коего представляли, как царя. Слабонервные, говорят, лишались чувств, а то и слезами заливались.

Как играть в дурака.

Любили потешиться и над деловыми «немцами». Немцами, кстати, называли не выходцев из Германии, а вообще всех иноземцев, не говоривших и не понимавших по-русски – то есть, «немых». В лавочку, полную диковинами заграничными, вваливался человек в странном одеянии, лохмотьях, лентах, да еще и с диким взглядом. Импортный торговец уже знал о трепетном отношении русской нации к «юродивым» и боялся вытолкать взашей странного гостя (ели такое случалось, на «негодяя» за порогом набрасывалась толпа людей, кричащая непонятное). Но ведь и за товар куда как страшно. И вот он дурачка и уговаривает, и копеечку ему дарит, а тот, знай себе, по лавке гуляет и вещей в охапку набирает. Когда хозяин добра уже был близок к нервному срыву, «юродивый» с хохотом вынимал откуда-то пачку денег и кидал на стол. Так иногда развлекались богатые горожане, да и толпа на улице была не просто так, а за гривенник.

Невербальное общение.

Насмешки над иностранцами в 16-17 вв приняли в Москве такой масштаб, что последние были вынуждены обратиться к царю за защитой. Был издан закон, запрещающий оскорблять гостей столицы. Но голь на выдумки хитра, а веселая голь – там более. Москвичи при виде смешно, по их мнению, одетого приезжего просто показывали ему кукиш, то есть шиш. Причем, уверяли, что это делается от сглаза – мало ли что там умеет «немец» колдовать. На самом деле, ставшая привычной сегодня фигура из пальцев, имела смысл самый неприличный.

Однако!

А это розыгрыш не массовый, а совсем даже единичный, но какой изящный! Александр Сергеевич Пушкин и его друг Кюхельбекер были отчаянными сорвиголовами Царскосельского лицея. Посему, их редко отпускали в увольнение. Особенно сыпал наказаниями и доносами француз-преподаватель по фамилии Трико. Друзья, зная что несносный воспитатель следит за ними, удрали в Петербург, взяв двух извозчиков. Так и помчались – впереди Пушкин, немного погодя – друг его, а, еще поотстав, исполненный благородного гнева Трико.

На заставе перед въездом в город нужно было назвать себя.

- Александр Однако! – представился поэт.

- Вильгельм Двако! – несколько минут спустя отрекомендовался Кюхельбекер.

Только и успел француз раздраженно крикнуть свою фамилию… Разъяренный постовой поволок его в участок разбираться, почему насмехаются над представителем силовых структур. А откуда было иноземцу разобраться в тонкостях русского языка? Не поэт, однако!

Ученые шутки.

Нобелевский лауреат, советский физик Лев Ландау делал доклад в Московском государственном университете. Послушать его приехали и иностранцы, в том числе один английский профессор, ярый критик системы образования СССР. После блестящего выступления двое ученых, беседуя, шли по коридору университета. В одной из аудиторий невзрачная девушка мыла пол. Сын Альбиона снова начал восхвалять заграничное образование, напоминая, что специалисты Оксфорда и Гарварда котируются выше, чем русские выпускники. «Ну, что вы такое говорите? – возмутился Ландау, - Вы, светила науки приезжаете слушать мой доклад, а у нас, между прочим, эти вещи любая уборщица знает!» И он окликнул девушку и попросил ее набросать на доске аудитории один из пунктов своей работы. Та, подумав, исписала всю доску сложными формулами. Иноземец был посрамлен и долго извинялся. Он же не знал, что барышня была одной из лучших студенток МГУ.