Особенности укрепления дисциплины в русской армии 1830–50-х годов

Николай Палкин

Традиционно считается, что в России времён Николая I военные суды были чрезвычайно жестокими. Шпицрутены (палки) стали нарицательным названием для военных судов времён Николая, и с лёгкой руки Льва Толстого за русским царём даже укрепилось прозвище Николай Палкин: «А уж палками — недели не проходило, чтобы не забивали насмерть человека или двух из полка. Нынче уж и не знают, что такое палки, а тогда это словечко со рта не сходило, Палки, палки!.. У нас и солдаты Николая Палкиным прозвали. Николай Павлыч, а они говорят Николай Палкин. Так и пошло ему прозвище».

Тут надо понимать две вещи: во-первых, не нужно полностью доверять художественной литературе; во-вторых, стоит сравнить систему наказаний в русской армии с системой наказаний других стран — например, Англии и Франции, — чтобы посмотреть, была ли она более жестокой и насколько такие наказания были в порядке вещей.

Поэтому давайте предметно разберём системы наказаний в разных странах, чтобы определить вышеназванные параметры. Начнём, конечно, с России.

Свод военных постановлений

Итак, в России меру вины и степень наказания до Николая I определяли сами командующие или же царь. Основополагающим документом был Устав военного производства, принятый в 1812 году. Тогда же появился военный суд, который стал основным органом по части изобличения и положения наказаний, однако всю полноту власти суд получил лишь в 1827 году. Основные виды наказания для солдат: смертная казнь, плеть, палки (те самые шпицрутены), высылка в Сибирь, каторга. Для офицеров: лишение дворянства, разжалование в рядовые, каторга. Помимо военных суд мог решать вопросы и некоторых гражданских лиц, как-то: лесничих, лиц без определённого места жительства, служащих департамента государева имущества, дезертиров и уклонистов, бунтовщиков, рубщиков государственного леса, купцов, продававших опиум в Китай, и некоторых других.

В 1838 году был издан «Свод военных постановлений», где были подробно отражены как сами преступления, так и наказания за них. Этот Свод с поправками просуществовал до 1917 года.

Управление системой наказаний в российской армии осуществлялось Аудиторским департаментом Военного министерства. Этот департамент в 1839 году разработал первый военно-уголовный устав, однако в 1845 году его изменили, дабы привести в соответствие с общероссийским «Уложением о наказаниях уголовных и исправительных».

Отредактированная версия этого устава просуществовала до 1867 года.

Преступления и наказания

Теперь о самих наказаниях. За 25 лет, с 1825-го по 1850 год, под суд попали 229 711 солдат и офицеров. Из них более половины — за дезертирство или самоволки. Что касается пресловутых шпицрутенов, то их назначали за:

1) «Нерадивость на строевых учениях» или неаккуратность форменной одежды (100 ударов);
2) Пьянство (300-500 ударов);
3) Воровство (500 ударов);
4) Побег (первый побег — 1500 ударов, второй — 3000, а третий — 5000 ударов).

Но тут стоит сделать оговорку — наказание могло растягиваться во времени. Так, например, рядовой лейб-гвардии Литовского полка Ковтуненко, присуждённый к шести тысячам шпицрутенов, выдержал в один раз только четыре тысячи и, пробыв в госпитале две недели, проходил потом через остальные две тысячи.

Максимум наказания составлял шесть тысяч ударов шпицрутенами.

Это было реальное смягчение наказания, поскольку в уставе Петра Великого максимальное число ударов определялось в 12 тысяч.

Наказание шпицрутенами было обыденностью не только в эпоху Николая I. Как пример — 1812 год, наказание восставших ополченцев в Инсаре: «Военный суд присудил прогнать сквозь строй, к кнуту, каторжным работам, к ссылке на поселение и к отдаче навсегда в солдаты, в дальние сибирские гарнизоны, в общей сложности более 300 человек. „Три дня лилась кровь виновных ратников, и многие из них лишились жизни под ударами палачей“, — пишет очевидец Шишкин, к сожалению, не уточняя в этом месте своё повествование.

Некоторые уточнения относительно жертв расправы мы находим в архивном деле: оказывается, что засечено до смерти из числа приговорённых к кнуту и шпицрутенам было в Инсаре 34 человека, в Чембаре — два, а затем попозже ещё два из чембарских осуждённых и четыре из инсарских, а в каторгу пошло 43 человека».

Тысяча восемьсот девятнадцатый год, военные поселенцы в Чугуеве: «Аракчеев переехал в Чугуев, откуда 24 августа направил Александру I подробное донесение о принятых им мерах к подавлению восстания и расправе над восставшими. Он писал: „Определённое наказание произведено в Чугуеве 18-го августа, и к оному приведены из Волчанска все арестанты и из Змиева главнейшие бунтовщики. При оном находились и все арестанты, содержавшиеся в Чугуеве, и депутаты, бывшие у меня в Харькове. Ожесточение преступников было до такой степени, что из сорока человек трое, раскаявшись в своём преступлении, просили помилования; они на месте же прощены, а прочие 37 наказаны; но сие наказание не подействовало на остальных арестантов, при оном бывших, хотя оно было и строго и примерно“ (до половины из наказанных были забиты на месте; сохранился список наказанных с пометками Аракчеева против имён умерших „умре“)».

Но наказывались не только солдаты. Так, в 1830 году после «чумного бунта» в Севастополе были казнены семеро зачинщиков мятежа, около тысячи жителей и матросов попали на каторгу, а ещё 4200 человек — депортированы во внутренние регионы России.

Генерал-лейтенанта Турчанинова «за малодушие и за совершенное нарушение всех обязанностей по службе» лишили званий и наград и разжаловали в рядовые.

Прочие офицеры получили дисциплинарные наказания.

Одесская губерния, 1827 год: «Во время отсутствия графа Воронцова из Одессы в 1827 году новороссийскими губерниями управлял тайный советник граф Пален. Во всеподданейшем рапорте от 1-го октября 1827 года граф донёс о тайном переходе двух евреев через реку Прут и привосокуплял, что одно только определение смертной казни за карантинные преступления способно положить предел оным. Император Николай на этом рапорте написал нижеследующую собственноручную резолюцию: „Виновных прогнать сквозь тысячу человек двенадцать раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало и не мне её вводить“».

В 1843 году потомственный дворянин, прапорщик Угличского егерского полка Соколов попал под трибунал за двойное убийство. Следствие установило, что Соколов, находясь с полком в Москве, задумал ограбить сигарный магазин Шлезингера. Двадцать восьмого марта 1843 года Соколов совершил нападение на приказчика магазина мещанина Попова, которому нанёс удар по голове принесённым с собой железным молотком.

Попов, несмотря на полученный удар, сумел выскочить из магазина и стал звать на помощь. Обратившись в бегство, «Соколов столкнулся с 12-летним мальчиком Архиповым и дворником Егоровым, которые попытались его задержать. Имея по-прежнему в руках молоток, Соколов нанёс названным лицам несколько ударов, от которых оба они впоследствии скончались. В тот же день Соколов пришёл на исповедь к полковому священнику, который убедил его сознаться в содеянном. После увещевания священника Соколов явился с повинной к полковому командиру. Военным судом Соколов был приговорён к лишению дворянства, чина и пожизненной ссылке на каторгу».

Генерал-лейтенант Тришатный за коррупцию и воровство в Кавказском корпусе был лишён дворянства и разжалован в рядовые.

Директор канцелярии Инвалидного фонда Политковский похитил за 12 лет просто фантастическую по тем временам сумму — 1,2 миллиона серебром. В ходе проведённого разбирательства выяснилось, что Политковский и его подельники подделывали сотни документов об инвалидности военнослужащих. Из оформленных мошенниками фальшивых бумаг следовало, что военнослужащий, увольняясь из армии, уезжал к постоянному месту жительства для дальнейшего лечения, хотя на самом деле он продолжал проходить службу в своей части, ничего не подозревая. Деньги, перечисляемые как пенсион по инвалидности, дельцы присваивали.В период проведения следственных действий тайный советник Политковский скончался, а по указанию Николая I посмертно был лишён чинов и наград. Не умри он — ему бы грозил эшафот. Всех остальных членов Комитета о раненых предали военному суду.

Понятно, что для нас, людей XXI века, такие наказания считаются безумно жестокими, на грани садизма. Но стоит понимать, что мораль не только правителей или дворянства, но и простых людей в XVIII–XIX веках была совершенно другая, и отношение к жестокости, как и само определение этого слова, были совершенно отличными от нашего.

Сомневающимся стоит почитать оригиналы столь полюбившихся нашим детям сказок Шарля Перро или братьев Гримм. Мы читали эти сказки адаптированными, тогда как в деревнях XV–XVII веков их рассказывали детям на ночь как есть, без каких-либо адаптаций.

Считалось, что хороший хоррор на ночь способствует крепкому и здоровому сну.

В некоторых местах этих сказок кажется, что фильмы «Кошмар на улице Вязов» или «Техасская резня бензопилой» — невинные рассказики, которые только легчайше щекочут нервы.

К жизни и смерти тогда относились легче, и те же «палочки» считались несравненно более мягким наказанием нежели кнут, четвертование, колесование и тому подобное.

Ну и кроме того, это была аберрация сознания не только русских, но и англичан, французов, немцев, американцев — вообще всех без исключения людей.

Вот, к примеру, обсуждение в Палате общин от 26 марта 1826 года. Мистер Юм предложил рассмотреть возможность отмены порки в армии, упирая на опыт Франции и Вюртемберга и вопрошая: «Неужели наш солдат может сражаться эффективно только в случае, когда ему грозит жестокое наказание?».

Были и другие примеры. Так, сэр Уилсон приводил опыт Нидерландов, где в 1815 году в армии отменили телесные наказания. Как он утверждал — вполне без ущерба для самой армии. Так почему же мы не следуем этому передовому опыту?

В ответ господа Смит и Мюррей утверждали, что порка вполне эффективна, и не стоит отменять то, что хорошо работает. Кроме того, говорили они, «хотя официально телесные наказания во французской армии отменены, реально в той же французской кавалерии довольно часто используется прогон сквозь строй провинившихся и удары их кнутами. Офицеры всё так же избивают солдат, только отличие с нами есть всего одно — французские офицеры делают это тайно, тогда как наши — явно и по приговору суда.

Поэтому в нашей системе злоупотребления невозможны. В прусской армии офицеры проводят экзекуции тростью, часто с железным набалдашником. Про армию Вюртемберга сказать ничего не могу, но, например, в Бельгии практикуется привязывание провинившихся солдат к перекладине, при этом на ноги подвешивается 32-фунтовое ядро. Разве это не вид телесного наказания? Да, вроде обошлись без порки, но выломанные суставы и сломанные фаланги пальцев — это разве не истязания?

Именно дисциплине нашей армии мы обязаны империей, а дисциплину поддерживают жестокие телесные наказания. Отказаться от последних — это первый шаг к гибели империи.

Кроме того, в нашей армии есть процент людей, которых можно охарактеризовать как низких и бессердечных, и на них ничем, кроме плетей, повлиять невозможно».

Полковник Джонстон добавил, что «получить нормальное поведение от солдата можно только тогда, когда его предварительно хорошенько высекли».

Ах да, тот же Уилсон заметил, что в русской армии для порки используют трости, которые гораздо гуманнее английских плетей-девятихвосток («кошек»), поскольку «один удар „кошкой“ равен пяти ударам палкой».

Конец дискуссии положил лорд Пальмерстон, который отметил, что наказание плетью позорит только безвинно наказанных, виновных же «плеть заставляет вставать на путь исправления. Телесные наказания преобладают как эффективные в любой армии, неважно, отменены они там официально или нет. Наша армия формируется на добровольных началах, поэтому порка помогает в кратчайший срок создать из кучки совершенно разных людей единый военный механизм, который потом эффективно выполняет свою задачу. Кроме того, как ранее отметил генерал Тауншенд, если во времена войны с Наполеоном телесные наказания применялись очень часто, теперь частота их применения значительно уменьшена, а значит, мы на правильном пути».