Воевали ли эсэсовцы во французском Иностранном легионе

С 1871 года и до конца Первой мировой войны подданные Германской империи в Легион не слишком рвались. Однако немецкая речь в нём всё равно звучала. Выходцы из захваченных Германией Эльзаса и Лотарингии говорили по-немецки, но многие из них оставались патриотами Франции — и службой зарабатывали себе утраченное гражданство.

«Настоящие» немцы снова хлынули в Легион после 1918 года. Версальский договор, сокративший численность рейхсвера до символических величин, оставил на улице множество солдат и офицеров кайзеровской армии.

Кто-то погрузился в пучины национализма и реваншизма, а кто-то решил, что лучше прибиться к победителям. Особенно, если они платят.

Уже в 1921 году 51% легионеров составляли немецкие ветераны Первой мировой. Принимали далеко не всех желающих. Как указывал один из отчётов, «72% желающих вступить в Легион в 1920 году — граждане стран, воевавших против Франции».

Бо́льшая часть офицеров и сержантов Легиона были французами. Травмы войны были свежи, «дух легионеров» не всегда оказывался сильнее памяти. Тевтонцев гнобили, редко повышали в званиях и давали понять, что их только терпят. Те обижались.

Уже в начале 20-х серьёзной проблемой стало дезертирство немцев-легионеров к мятежным племенам Северной Африки. Поднявшиеся против французов и испанцев арабы и берберы отчаянно нуждались в специалистах по современной войне и оружию, и даже агитационные листовки с призывами к дезертирству печатали на немецком.

Ушедшие к ним гансы воевали до конца, в плен старались не сдаваться, справедливо ожидая петли. Даже при штурме последнего укрепрайона повстанцев в 1933 году в легионеров кроме пуль и арабских ругательств летели крепкие немецкие фразы.

«Выгнать фашистов, нанять антифашистов!»

Несмотря на все сложности, и к 1930-м годам до половины состава Иностранного легиона составляли немцы. После прихода к власти нацистов это стало пугать французское командование. Контрразведка хваталась за головы, фиксировала рост нацистских симпатий в среде легионеров-немцев и предлагала в случае войны оставить всех фольксдойче в Северной Африке — подальше от фронта.

Выяснилось, что в состав соединения действительно проникли агенты нацистов. Начались «чистки». Число тевтонцев в частях Легиона быстро «просело» с 37% в 1934 году до 19% в 1935-м и 11% к 1937 году. Желающих податься в легионеры немцев тоже стало гораздо меньше: теперь можно было строить военные карьеры в вермахте и СС.

К тому же нацисты запретили гражданам рейха поступать на службу к врагам-французам.

Вернувшихся в Германию легионеров преследовали как предателей германской расы, с позором конфискуя французские награды даже у тех, кто зиговал всеми конечностями сразу.

Вторая мировая: Легион против Легиона

На полях сражений 1940 года Легион проявил себя отважно, но несколько бестолково и не слишком успешно. Из микроскопа получается неважный молоток, даже если нужно забивать гвозди. Прекрасная лёгкая пехота, специализирующаяся в пустынной и горной контрпартизанской войне, имела слабое представление о боях с бронетехникой и авиацией и почти не умела пользоваться противотанковым оружием.

После разгрома Франции в 1940 году оставшиеся в Легионе «правые» немцы покинули службу. Они и те, кто ушли в 30-е, всё же пригодились рейху: как обладатели внезапно понадобившегося опыта войны в пустыне. Бывшие легионеры составили 361-й Африканский полк дивизии специального назначения «Африка», преобразованной в 90-ю легкопехотную. Они отправились воевать под знамёнами Роммеля: Геббельс объявил, что тем они реабилитируют себя в глазах германской нации.

При режиме Виши по требованию немцев начались чистки «левых» легионеров. Те примыкали к Сопротивлению или перебирались в Британию, чтобы сражаться с нацистами под знамёнами де Голля в 13-й полубригаде Легиона.

В частях Легиона при режиме Виши остались в основном правые или политически индифферентные бойцы. Летом 1941 года они успели повоевать с сослуживцами из 13-й полубригады под Дамаском — и исполниться враждебности к голлистам и британцам.

После занятия Алжира союзниками Легион с другими частями вишистских войск примкнул к ним — но «осадочек остался». Идейно сражались за дело союзников в основном бойцы 13-й полубригады, воевавшие плечом к плечу с британцами с Норвежской кампании 1940 года.

Про остальных даже в конце 1944 года один из старших офицеров мрачно констатировал: «можно забрать Легион у Виши, а вот вытравить Виши из Легиона…».

Первые эсэсовцы Иностранного легиона, или Немного зрады

Вишистами дело не ограничилось. Солдаты СС оказались в рядах Иностранного легиона уже в конце августа 1944 года. Ими стали несколько сотен дезертиров из 30-й гренадёрской дивизии ваффен СС под Везулем в Франш-Конте.

Правда, это были не немцы, а украинцы.

Два составленных из них батальона под руководством штурмбанфюрера Льва Глоба 27 августа вырезали немецких офицеров и в полном составе, с пушками и пулемётами, ушли к Сопротивлению. Уже второго сентября в совместной операции с местными отрядами Сопротивления украинцы у городка Мелин окружили и перебили бывших сослуживцев — два казачьих эскадрона СС той же дивизии.

Их распропагандировали заброшенные во Францию агенты американской УСС. К тому же финал войны уже был «немного предсказуем», и вся 30-я дивизия, составленная из русских, белорусских и украинских коллаборационистов, разбегалась от немцев впечатляющими темпами.

Когда фронт откатился на восток, украинцы вышли к американцам. Те передали их французам из Легиона, где нехватка личного состава становилась опасной. Двадцать шестого сентября их в первый и последний раз в истории Иностранного легиона зачислили в состав его 13-й полубригады не на индивидуальной основе, а сразу двумя батальонами: 1-м и 2-м украинскими.

Со снабжением у Легиона было туго — и под французским триколором воевать они продолжили в униформе ваффен‑СС.

В таком виде они участвовали во взятии Бельфора, после чего командование батальоны всё же расформировало, распределив украинцев между разными частями 13-й полубригады. Дабы проникались антифашизмом.

После войны СССР потребовал их выдачи как военных преступников, до переброски во Францию участвовавших в карательных операциях и актах геноцида на территории Советского Союза. Некоторые согласились репатриироваться и предстать перед советским правосудием. Несколько сотен предпочли остаться в Легионе, где на их прошлое закрыли глаза и в СССР отдавать не стали. Насколько известно, некоторые из них спустя десяток лет воевали в Индокитае и в Алжире.

После войны

К концу войны Легион пришёл в печальном состоянии. На полях сражений Второй мировой он не снискал большой славы и побед, оставаясь всё той же лёгкой контрпартизанской пехотой, плохо пригодной для битв моторов и стали. Хуже того, личный состав всё ещё был слишком правым и вишистским.

Довоенный ореол легенды вокруг Легиона исчез. Французы, увлечённо отыгрывавшиеся на коллаборантах, смотрели на него косо.

Желающих вступить в него иностранцев тоже было мало: навоевались. На повестке встал вопрос о целесообразности существования соединения.

Однако Париж хотел сохранить свою колониальную империю, которую пошатнула война. От Индокитая до Африки подняли голову национально-освободительные движения, считавшие, что французам стоит убраться домой вслед за немцами и японцами. Переубедить их предполагалось военной силой. А именно — Легионом и колониальными войсками марин.

В феврале 1946 года 13-я полубригада Легиона высадилась в Сайгоне и приступила к контрпартизанским действиям против повстанцев Вьетминя. Следом за ней туда прибыли и другие его части — которым предстояло воевать в Индокитае долгих десять лет.

Уже в марте 1945 года военное министерство Франции тихо сообщило командованию Легиона: после войны никто не будет возражать, если вы снова начнёте вербовать людей в Германии. Алжир и Сайгон стоят мессы!

В первые же послевоенные годы немцы составили около 60% личного состава легионеров. Как вспоминал поступивший на службу в 1951 году британец Адриан Лидделл Гарт, сын знаменитого военного историка, — даже приказы в это время порой отдавались на немецком. На немецкий же переводили и различные наставления.

СС или дети войны?

Популярная легенда и целый ряд книг не слишком ответственных авторов утверждает, что бо́льшая часть этих немцев были матёрыми головорезами из СС и вермахта. Нашедшими в Легионе укрытие от правосудия и применение военно-карательным навыкам.

Французские источники предпочитают считать, что если среди легионеров и были эсэсовцы, то случайно просочившиеся несколько десятков человек, потерявшиеся среди многотысячного личного состава.

Архивы по этому вопросу для историков недоступны. Где же правда?

Вероятно, истина лежит посредине. И к ней близок взгляд историка Дугласа Порча, автора книги «Французский иностранный легион: полная история легендарного подразделения».

С одной стороны, официальной политикой послевоенного Легиона было «никаких эсэсовцев!». По этому поводу в ответ на статью ТАСС с обвинением в массовой вербовке СС французское правительство даже дало официальное разъяснение: Легион не закрывает двери перед бывшими солдатами и сержантским составом вермахта. Однако принятие в его ряды бывших офицеров рейха и членов СС всех званий категорически запрещено.

С другой — есть не слишком «бьющиеся» с этим утверждением воспоминания и факты.

Венгр Янош Кеменчеи рассказывал, что на вербовочном пункте было много людей с подозрительно одинаковыми шрамами. Именно на том самом месте, где в СС делали татуировки.

Кого-то из них отфильтровывали, кого-то принимали: системы он так и не заметил. Ветеран-легионер, знаменитый авантюрист-наёмник Рольф Штайнер, вспоминал, что в едущем в бараки Легиона поезде с ним помимо «толпы молодняка» ехали старые эсэсовцы, а также итальянцы, русские и поляки.

Надо полагать, неофициальной практикой в Легионе стало «не спрашивай, не говори». Если татуировки нет и рекрут не зигует публично, рассказывая о службе фюреру и рейху, — на подозрения можно закрыть глаза, ибо Франции срочно нужны опытные и небрезгливые солдаты для контрпартизанской войны в колониях.

«Мамзели в белых кепи»

Однако о «большинстве эсэсовцев» речи не шло. Основная часть кандидатов-немцев были очень молодыми людьми, которые в войну имели отношение разве что к гитлерюгенду. Они выглядели тощими и недокормленными. В отличие от прежних рекрутов Легиона их в первую очередь интересовала не выпивка, а еда. К французам они подавались не в бегах от правосудия, а от голода и безработицы, свирепствовавших в Германии в первые послевоенные годы.

Это приводило к обмену дипломатическими нотами между Парижем и Бонном: в 1953 году оказалось, что 43% немецких рекрутов Легиона были несовершеннолетними, что нарушало законодательство ФРГ. Социал-демократы ФРГ даже развернули агитационную кампанию против массовой вербовки молодёжи французами на войну в Индокитае.

А опытные офицеры ругались, что от недокормленных, запуганных и не рвущихся в бой немецких «мамзелей в белых кепи» для Легиона больше проблем, чем толку.

Впрочем, выбирать не приходилось: соединение вело бои по всему Индокитаю, его численность стремительно росла и к 1953 году достигла 36 тысяч бойцов. Потому на вербовочных пунктах на многое закрывали глаза и брали разных желающих — от матёрых эсэсовцев с удалёнными татуировками до несовершеннолетних дистрофиков. Мясорубка в джунглях требовала всё больше и больше солдат.

Как и в Северной Африке в 20-е, от тягот службы и обид на командиров некоторые немцы убегали к врагам, переходя на сторону Вьетминя и даже достигая среди партизан заметных постов. Самым известным из них стал Генрих Петерс, превратившийся в киллера на службе «дядюшки Хо» в форме офицера Легиона. Уже к началу 1949 года бегство немцев из Легиона стало проблемой: известно о более 700 таких случаях.

Три гибели первого парашютного батальона

Единственное подразделение Легиона времён войны в Индокитае, в котором было явно повышенное число немецких ветеранов Второй мировой, — 1-й парашютный батальон. Элита элит Иностранного легиона, куда старались брать наиболее опытные и качественные кадры. Никаких дистрофиков и «мамзелей», только отборные кадры, головорезы и сорвиголовы.

До 1948 года в Легионе парашютистов не было — а опытные в этом деле люди были нужны для сложного ТВД Индокитая «уже вчера». Выбор был очевиден. Естественно, подробности этой истории скрыты завесой тайны, но Дэвид Джордан в «Истории Французского иностранного легиона с 1831 года до наших дней» пишет на сей счёт вполне определённо.

Парашютное искусство в Легион принесли не кто иные, как десантники Третьего рейха. Как Fallschirmjäger воздушно-десантных дивизий люфтваффе, так и эсэсовские диверсанты Отто Скорцени, служившие в SS-Jäger-Bataillon 502 и SS-Fallschirmjägerbataillon 500.

Сколько именно их было, могут сказать только закрытые архивы. И то не факт, что подобные вещи фиксировались. Формально приём эсэсовцев был запрещён, но отборные парашютисты требовались в Индокитае немедленно и много.

Впрочем, там они и остались: 1-й парашютный батальон как лучшую «пожарную команду» раз за разом бросали в самые опасные и важные мясорубки, которые только находились. Осенью 1950 года в сражении за 4-е колониальное шоссе близ китайско-вьетнамской границы отряды Вьетминя окружили парашютистов и устроили на них в джунглях настоящую охоту. После общения с «гуками на деревьях и вообще везде» из 500 человек основного состава батальона и заброшенных в подкрепление 120 бойцов резервной роты к французским позициям живыми вышли всего 28 десантников.

Батальон воссоздали почти с нуля, снова набрали самые отборные кадры — и отправили в ключевой форт крепости Дьенбьенфу. Там он сражался лучше всех прочих французских частей — и снова погиб почти целиком: кто в бою, кто в плену.

Именно эти бои некоторые публицисты называют «последней битвой СС». Достоверных подтверждений или опровержений этой гипотезы нет — но, вероятно, это всё же сильное преувеличение.

1-й батальон третьего формирования 1955 года, затем развёрнутый в 1-й парашютный полк Легиона, долго и жестоко воевал в Алжире, высаживался против египтян в Порт-Саиде. Неизвестно, было ли это хоть как-то связано с гипотетическими бывшими эсэсовцами или дело в годах взаимно жестоких боёв с алжирскими повстанцами — но крайне правые настроения в этом подразделении зашкаливали до начала 60‑х.

Двадцать первого апреля 1961 года 1-й парашютный полк стал главной ударной силой путча генералов из ультраправой организации ОАС, пытавшихся принудить Париж и президента де Голля к продолжению войны за «исконно французский Алжир».

Парашютисты выступили с оружием против армии и правительства Франции, захватили ключевые объекты в Алжире — но путч провалился. Французское общество категорически не желало воевать дальше, бо́льшая часть вооружённых сил выступление не поддержала.

Полк с позором расформировали навсегда. «На прощание» парашютисты сожгли свои казармы.

Часть солдат и офицеров дезертировали и ушли на нелегальное положение, став террористами ОАС.

С тех пор и по сей день единственным действующим парашютным полком Иностранного легиона является 2‑й.

Традиционно массовое присутствие немцев в Легионе тихо растворилось по мере превращения ФРГ из разгромленных руин в страну немецкого экономического чуда.

Изменилось и общество Германии: из социально-политического кризиса 70-х годов оно вышло уже не формально, как в 50-е и 60-е, а глубоко переосмыслив произошедшее во Второй мировой войне. Милитаризм стал не слишком приличным даже перед лицом стоявшей на границе советской танковой армады.

По мере того как ФРГ обгоняла в экономическом развитии Францию, для большинства её граждан исчезали и экономические соображения заработать французское гражданство службой в Легионе. Некоторое количество немцев влилось в его ряды после роспуска армии ГДР — но они уже были не слишком заметны среди огромного количества выходцев из славянских стран бывшего соцблока.

Такой ситуация остаётся и по сей день: в 2017 году почти половина личного состава Легиона была представлена выходцами из Восточной Европы и стран бывшего СССР.

Ну а СС… те эсэсовцы — немецкие, украинские и прочие, — которые всё же сумели скрыться в Иностранном легионе после войны, с большой вероятностью остались на полях сражений Индокитая и Алжира.

Легион нёс в последних колониальных войнах серьёзные потери. Ибо и был создан для того, чтобы граждане задавали меньше вопросов правительству о потерях французских солдат. А если бывшие враги любезно готовы сделать это за них — тем лучше для Франции, n’est-ce pas?