«…Вл.Маковский не громил уже негодующими словами, но однообразно хихикал решительно надо всем, на чем останавливалось его холодное, в сущности, бессердечное внимание. Да и насмехался-то он не во имя какой-либо, хотя бы наивно понятой и даже чисто практической, земной, но все же высшей идеи, но только из горделивого, отталкивающего чувства своего превосходства над другими…»
Конечно, в этом заявлении много фрондерства и бравады, какое всегда бывает у талантливых молодых людей в отношении их наставников и предшественников, и, конечно же неприкрытое желание эпатировать обывателя, который случайно заглянет в его «Историю русского искусства 19 века». Однако примерно о том же, хотя и немного с иной точки зрения пишет и другой младший современник Владимира Маковского, художник Яков Минченков который был неплохо знаком с ним лично. Бенуа представляет новое искусство, Минченков приверженец традиций передвижничества, он даже был в течение некоторого времени уполномоченным Товарищества и заведовал организацией передвижных выставок.
Но вот его мнение:
«…От Маковского академические сторожа приносили закутанные в покрывала картины небольшого размера в богатых золотых рамах. Содержание картин в большинстве известно наперед: чиновники, мелкие служащие на службе, отдыхе. Жанр, анекдот, живая сценка, юмор без надуманности, талантливо переданный. Но бывали и потуги, придуманные сцены, контрасты, от которых становилось скучно. Самодовлеющей живописи, как и рисунка в них не было Но была яркость красок, до иллюзии верная передача материала, которая признавалась за живопись большой публикой, приходившей в удивление от натуралистической передачи блеска стекла, золота и пр. А где не было сюжетности рассказа, так и живопись у Маковского как будто исчезала, картина казалась вялой, какой-то доморощенной…»
Но и у таких художников бывают иногда настоящие прорывы, когда кисть, будто сама по себе запечатлевает на холсте нечто большее и, возможно, иное, чем то, что изначально собирался изобразить художник.
Именно таким странным для творчества Владимира Маковского пророчеством кажется картина «Вечеринка». Он работал над ней необычайно для него долго. Первый известный карандашный эскиз к «Вечеринке» относится к 1875 году, а окончательно работа была завершена только в 1897 году. Судя по всему, за эти более чем двадцать лет работы, Маковский поднялся от простой фиксации типичной для второй половины 19 века ситуации, когда компания молодых людей собирается за самоваром и скромным столом, и их вечеринка оказывается лишь прикрытием для «опасных бесед», до создания гораздо более обобщенного образа поколения молодых радикалов, не важно, народников 1870-х или марксистов 1890-х годов.
Маковский, возможно, и сам не сознавал того, что главный его талант заключался в умении зафиксировать самое типичное и узнаваемое в окружающей действительности, так что его картины впоследствии могли служить самыми достоверными иллюстрациями к любому учебнику или монографии по русской истории второй половины 19 века. Впрочем, он и сам отдавал первое место среди прочих жанров живописи именно бытовому жанру:
«… Жанр, как выразитель современной жизни во всех ее проявлениях, ярко преследующий правду и искренность, что самое главное во всех родах искусства, должен быть поставлен в школах на самое видное место и, так сказать, послужить фундаментов для всех остальных видов живописи».
Итак, в окончательном варианте «Вечеринки», перед нами предстает компания молодых по большей части людей, которые собрались в небольшой скудно освещённой комнате вокруг стола, накрытого для довольно скромной, если не сказать убогой трапезы.
Старательный зритель может пересчитать персонажей картины и обнаружить, что их тринадцать человек. Стол и тринадцать участников трапезы – такое сочетание сразу наводит на мысль о Тайной Вечере, и тогда «Вечеринка» Маковского из обычной жаровой сценки превращается в нечто более серьезное, заставляя внимательнее присмотреться к ее персонажам и изучить их более пристально.
В центре композиции (там, где в сцене Тайной Вечери традиционно помещается фигура Христа) у Маковского появляется девушка в простом коричневом платье с белым воротничком, которая держит за спинку венский стул с круглым сидением, оперев его только на две передние ножки. Девушка подняла голову вверх, ее глаза прикрыты, щеки разрумянились, похоже, что она находится в экстатическом состоянии от собственного выступления. Это не просто снижение или циничное переосмысление евангелической сцены в духе новых общественных веяний, это настоящий вызов.
Считается, что прототипом центральной героини в картине Маковского была сама Софья Перовская, активная участница революционной организации «Народная воля», которая была организатором убийства царя Александра II. Между прочим, Перовская была первой женщиной, казнённой в России по политическому делу. То есть она сознательно принесла себя в жертву во имя идеи, которая по убеждению народовольцев должна была способствовать установлению совершенного общества на земле.
Если учесть все это, то получается, что на полотне Маковского образ Иисуса воплощается в виде женщины-террористки. Это уже не добродушная ирония жанриста, а какое-то зловещее пророчество, знаменующее скорый приход эпохи, в которой все привычные устои будут искажены или перевернуты на 180 градусов. Кстати, венский стул в руках главной героини, который изображён вполне обыденно, вполне можно трактовать как символ виселицы.
За спиной главной героини стоит юноша в белой рубашке, который восторженно аплодирует ее выступлению. Если продолжить евангелические аналогии, то можно сравнить его с любимым учеником Христа, Иоанном. А оппонентом девушки является высокий молодой человек с трубкой в зубах, которого художник изобразил в профиль справа на переднем плане картины. Он сосредоточенно слушает речь своей единомышленницы, но вся его фигура выражает скептицизм (апостол Петр, или, может быть, Фома неверующий).
В принципе можно продолжать искать прототипы персонажей с картины Маковского среди участников Тайной вечери, но скорее всего, художник не ставил целью высмеять или спародировать ключевой эпизод Священной истории. Вероятно, он старался показать, что в революционное движение уже оказались втянуты абсолютно все слои населения тогдашней России.
На конспиративной вечеринке мы видим офицера (и, вероятно, дворянина) в мундире с золотыми погонами, разумеется, студентов, представителей мещанского сословия, работяг, и, возможно, семинариста в черном подряснике, комментирующего или возражающего выступающей девушке (он стоит напротив нее у стены, и его рука создает определённую линию сопряжения между ними). Кстати, кроме нее в компании можно заметить еще двух дам, одна из которых на заднем плане прикуривает сигарету (скорее всего модную в то время в соответствующих кругах «пахитоску»), а вторая, постарше, имеющая вид профессиональной революционерки, сидит совершенно по-мужски, широко расставив ноги у правого края полотна. У торца стола дремлет на стуле благообразный внешне старик с белоснежной бородой. Скорее всего, это старый анархист, патриарх революционного движения, представитель того поколения, которое, так сказать, разбудили декабристы, прототипом которого мог быть сам граф Петр Кропоткин.
Если продолжать ассоциации с Тайной Вечерей, то в картине присутствует и явный Иуда. Это молодой человек, который не присоединился к общей трапезе и не участвует в обсуждении выступления. Он сидит за отдельным столом, перед ним – стакан с водкой (остальные пьют только чай из самовара). Впрочем, возможно, что на собрании обсуждают как раз его прегрешения перед организацией. Что именно он натворил, можно только предполагать. Но если исходить из евангелических параллелей, то вероятнее всего его уличили в предательстве. Возможно его товарищи узнали, что он сотрудничает с охранкой, или изобличили его как провокатора, или же оказалось, что он принципиально не разделяет основные принципы революционного движения. Его мрачный вид, свидетельствующий о тягостных и пессимистических размышлениях, вполне закономерен, поскольку с предателями члены революционных организаций обычно не церемонились, и ничего хорошего в ближайшем будущем этому герою ждать не приходилось.
Мрачное настроение дополняет крайне неприятный коричневато-красноватый колорит картины, который к тому же создает ощущение действительно тайного конспиративного собрания. Любопытно, что с единственной лампы, которая освещает комнату, свисает салфетка, вероятно необходимая, чтобы еще больше приглушить освещение.
Можно предположить, что «Вечеринка» Владимира Маковского стала своего рода его ироническим ответом на богоискательство его современников и коллег по Товариществу. Похоже, что будучи, так сказать, певцом современности, художник как будто перенес известный всем сюжет в свою эпоху и посмотрел, что из этого может получиться. И получилось что-то довольно неприятное, даже жутковатое, особенно если знать, что произойдет в нашей стране дальше.
P.S. Ну, почему революцию обязательно нужно было делать в таком жутком свинарнике? У меня при взгляде на эту картину всегда возникала тошнота при виде загаженного пола с окурками и каким-то другим мусором. Впрочем, вполне возможно, что здесь есть какая-то психологическая связь, и если бы молодые люди с картины подмели пол, побелили стены, аккуратно разложили угощение и делали освещение поярче, то им бы уже не захотелось готовить бомбы для царя.