28 июня 1919 года: война закончилась… война началась…

Как уже писалось ранее, в статье Уставшая Великобритания: проигрыш победителя, Первая мировая стала для Европы не просто ещё одной большой войной, но концом эпохи. Причём эпохи прекрасной и по-своему романтической. Конец XIX – начало XX вв. ознаменовались невероятным по динамике техническим прогрессом, новыми социальными идеями. Мир менялся быстро и решительно, причём дальнейшие изменения обещали расцвет техники, победу гуманизма и торжество сияющего разума.

В августе 1914-го сказка закончилась. За считанные месяцы удивительный мир будущего рассыпался, обратившись ужасной обыденностью, где техника и творческий гений не возносили человечество к высотам, а швыряли его в грязь окопных боёв. Как столетия назад, солдаты вели инженерные работы по рецептам, идущим из XVII века, сходились в рукопашных схватках, используя гнутые гвозди и дубинки. Новейшие достижения механики, химии и других наук осветили поля сражений дымными выхлопами огнемётов, вывели на бой танки, подняли в небо армады самолётов.

Красивая сказка стала страшной и злой реальностью, а наука превратила войну в конвейер смерти, методично превращавший людей в мертвецов. Неудивительно, что после четырёх лет этой «сказки» состояние всех участников можно охарактеризовать просто и однозначно – «безмерная усталость». Устали люди, устала экономика, и хотя состояние обозначившихся победителей, стран Антанты, разумеется, отличалось от состояния проигрывающих, но не столь существенно, как можно было бы ожидать.

В 1918 году процесс достиг кульминации. Попытка немцев воспользоваться Брестским миром и перенести все усилия на запад, а также последующий контрудар Антанты показали, что финал близок и он будет однозначен. Следует отметить, что германское военное руководство в массе своей совершенно не чувствовало себя проигрывающей стороной. Например, начальник штаба главнокомандующего Восточным фронтом Макс Гофман ещё 17 июня писал: «Будем надеяться, что у нас скоро будет готово ещё несколько дальнобойных орудий. Тогда пара-другая хороших бомбардировок Парижа произведёт большое моральное впечатление».

И это было отнюдь не единичное высказывание сумасшедшего поджигателя войны, подобные настроения владели умами немецких штабистов. Но страна уже подошла к пределу, за которым физически не могла вести боевые действия. Буквально через месяц Эрих Людендорф пришёл к выводу, что «…германский боевой механизм утратил свою полноценность. Надежда на победу окончательно рухнула. Надо было кончать войну».

Первые попытки сделать что-то в этом направлении начались уже в августе 1918 года, на фоне продолжающихся сражений и яростных атак Антанты. 13 августа на собрании в ставке верховного главнокомандования Людендорф отметил положение дел – Германия не в силах наступать и не может измотать противника в оборонительных сражениях, неограниченная подводная война неэффективна. Было решено начать переговоры о мире с Антантой через посредничество нейтральных государств. К этому решению с энтузиазмом присоединились австрийцы.

Однако понимание «мира» в немецком видении оказалось очень своеобразным. Стоя на краю поражения, Германия не только не рассматривала вопрос капитуляции, но и претендовала на определённый профит. В смелых планах рассматривались даже контроль над Польшей и территориальные претензии к Бельгии.

Вопрос затягивался, а тем временем Антанта продолжала серию ударов. 29 сентября 1918 года военное командование «второго Рейха» сообщило кайзеру и его окружению, что Германия больше не в состоянии вести войну никак и ничем – все резервы исчерпаны, экономика стоит на грани коллапса, стратегическое положение безнадёжно. На тот момент Людендорф измерял возможное существование фронта в сутках. Несколько позже кронпринц Рупрехт описывал ситуацию следующим образом: «Наши войска истомлены, дух войск серьёзно пострадал. Солдаты сдаются толпами при каждой атаке неприятеля, и тысячи мародёров шатаются поблизости от военных баз. Чего бы это ни стоило, мы должны добиться мира, прежде чем неприятель прорвётся в пределы Германии, если это случится – горе нам».

Военные настоятельно рекомендовали не только обдумать вопрос капитуляции, но и приступить к немедленной глубокой реформации основных правящих институтов Германии, чтобы смягчить условия сдачи и разделить ответственность за поражение между армией и новыми политическими силами. Перед лицом неизбежной катастрофы, в страхе личной ответственности решения принимались быстро, поэтому маховик политических решений закрутился стремительно.

Уже 3 октября в Германии сменился рейхсканцлер (то есть глава правительства, назначаемый непосредственно кайзером), который начал переговоры о перемирии через посредничество американцев. Процесс, впрочем, почти сразу забуксовал: президент Вильсон выставил жёсткие условия, в том числе безусловное отречение кайзера, оставление всех оккупированных Германией территорий без дополнительных условий и т.д. При этом уже упомянутый Макс Гофман 29 октября писал: «Австрия полностью капитулировала. Я надеюсь, что, по крайней мере, немецкие провинции Австрии будут присоединены к Германии. Это послужило бы компенсацией за то, что мы должны отдать».

Впрочем, несмотря на всё политическое сопротивление, выбора у Германии не было, и в ноябре произошло подписание перемирия в Компьенском лесу, то есть фактическая капитуляция, принятая у немецкой делегации английским адмиралом и французским маршалом. Согласно каноничной легенде, процесс был обставлен предельно унизительно для немцев и заранее давал понять, что это не договор равных сторон, а диктат сильного. Маршал Фош не подавал немцам руки, поворачивался к ним спиной, а предшествующий диалог при вручении условий перемирия (7 ноября) выглядел следующим образом:

– Что вас привело сюда, господа, чего вы желаете от меня?

– Мы хотим получить ваши предложения о перемирии.

– О, у нас нет предложений о перемирии, нам очень нравится продолжать войну.

– Но нам нужны ваши условия, мы не можем продолжать борьбу.

– Ах, так вы пришли, значит, просить о перемирии? Это другое дело.

Перемирие вступило в силу 19 ноября в 11 часов утра. Считается, что в этот час отгремели последние залпы мировой войны, которая тогда ещё не была Первой. Фактически война закончилась, но процесс перехода к миру только начался. Реальные итоги общеевропейского и общемирового противостояния подводились весной-летом 1919-го, на фоне молчания орудий и яростного скрипа перьев в высоких кабинетах. Всеобщее настроение Антанты наиболее чётко и однозначно выразил премьер-министр Франции Жорж Клемансо в чеканной фразе: «Час расплаты настал!»

7 мая 1919 года немецкая делегация была вызвана в Версаль, с тем чтобы предъявить условия, на которых Антанта готова обратить перемирие в настоящий мир. С самого начала стало очевидно, что о планах относительно компенсаций и прочих австрийских провинций следует забыть – Германия не получит ничего и заплатит за всё. Союзники отказались от каких-либо устных дискуссий, то есть, по сути, указали, что опции «торг» в любом виде не предусмотрено. Тем не менее, немцы попытались-таки осторожно поторговаться – судя по всему, не столько в надежде что-то выгадать, сколько для, так сказать, «внутреннего пиара». Ведь несмотря на военную катастрофу и реальную угрозу большого голода, бурное негодование шествовало по Германии в ответ на условия мира. Граждане собирались на массовые демонстрации, а политики слали делегации десятки телеграмм с требованиями смягчить условия – как будто немцы ещё были в силах что-то требовать.

Раскол пролёг даже среди высшего руководства Рейха – часть министров, обладая всей информацией о бедственном положении страны, категорически отказывалась принять жёсткие условия победителей. Военным снова пришлось отметить, что у Германии нет никаких возможностей для сопротивления, поэтому альтернативой в данном случае может стать лишь оккупация.

23 июня 1919 года Национальное собрание Германии согласилось принять требования и подписать мир. 28 июня историческое событие свершилось в так называемом «Зеркальном зале» Версальского дворца.

Великая война была в полном смысле мировой, включала в себя многих участников и, соответственно, не могла закончиться единомоментно. Это оказалось довольно затяжное действо, растянувшееся даже не на месяцы, а на годы. Взаимоотношения между победителями и побеждёнными фиксировались в шести договорах – Версальском, Сен-Жерменском, Нейиском, Трианонском и Севрском. Последний, формально завершивший войну между Антантой и Турцией, был подписан в августе 1920 года. Однако далее Севрский договор был сменён так называемым Лозаннским мирным договором в 1923 году, который урегулировал отношения между Турцией, а также девятью другими странами, в числе которых оказались Франция, Япония, Румыния и т.д. Поэтому можно сказать, что формальное завершение войны заняло примерно столько же времени, сколько сами военные действия.

Тем не менее, именно Версаль стал общепринятой исторической вехой, концом одной войны и, как отмечалось уже в те времена, очень вероятным запалом для другой, последующей.

Условия оказались для Германии крайне тяжёлыми и однозначно унизительными. На страну были наложены «штрафы» как территориальные, так военные и экономические. Они общеизвестны, не будем их перечислять – отметим лишь, что Германия в общей сложности передала территории (с учётом колоний) Франции, Бельгии, Дании, Польше, Литве, Чехословакии, Португалии, Австралии, Новой Зеландии, и Южно-Африканскому союзу. Рейх потерял все колонии и около 13% европейских территорий, лишившись примерно 7 миллионов бывших граждан. Тяжёлым ударом для Германии стали фактический погром вооружённых сил и экономические обязательства – по сути, специально для немцев был придуман новый институт так называемых репараций, то есть компенсаций государства за военный ущерб.

Казалось, павший Рейх больше никогда не восстанет из праха. И, тем не менее, весьма разумные люди уже в то время отмечали, что «…это не мир, это перемирие на 20 лет» (маршал Фердинанд Фош).

Германия оказалась унижена и ограблена, однако не была уничтожена. Страна сохранилась как государство с собственной экономикой и оказалась заряжена реваншизмом чудовищной концентрации, всеобщей жаждой мести за несправедливости. Маршал Фош ошибся, а его прогноз оказался слишком оптимистичным – чтобы предъявить свои счета к оплате, немцам понадобилось меньше двух десятилетий. Таким образом, в Зеркальном зале Версаля закончилась одна война, и были посеяны ростки другой…

Была ли альтернатива? «Формат» завершения Первой мировой критиковался часто и много. Вполне справедливо указывалось, что прежде проигравшей стороне предоставлялась возможность сохранить больше достоинства, а расплата оказывалась более скромной. Тем более что Германию трудно назвать однозначным и безусловным «поджигателем войны» – этим с равным усердием занимались практически все участники «европейского концерта», ожидая, что будущий конфликт в любом случае окажется быстрым и не слишком обременительным.

Однако необходимо учитывать две вещи. Во-первых, это была война уже ХХ века – когда в противостояние вкладывались все силы, а ослабевшего противника не укоряли, но затаптывали до конца. Новая война не могла закончиться по рецептам предшествующего столетия, независимо от того, на чьей стороне оказалась бы победа. А во-вторых, реваншизм и отрыв от реальности были характерны для немецкого общества задолго до 1918–1919 гг. Вспомним ещё раз сентенции Гофмана – а ведь он был не самым радикальным и сумасшедшим милитаристом в среде германской военщины. Исцелился бы дух немецкого общества при более мягких условиях капитуляции?.. Вряд ли. Скорее уж подзарядился бы, как чудовище Франкенштейна дополнительным электрозарядом – если расплата относительно терпима, то отчего бы не попробовать ещё раз?

Поэтому, по скромному мнению автора, если победителей в чём-то и можно упрекнуть, то скорее в непоследовательности и недостаточной решительности. Особенно дальше, когда взаимное недоверие и погоня за временной выгодой привели к пересмотру послевоенных условий, открыв просторную дорогу пресловутому реваншу.

В целом же итоги Первой мировой войны предельно наглядно проиллюстрировали простую мысль – идя ва-банк, решая «разрулить» все вопросы с помощью оружия, нужно быть готовыми к последствиям. И абсолютная уверенность в победе не является смягчающим обстоятельством при поражении. Жаль, что один малоизвестный тогда ефрейтор со своими подельниками этих уроков не извлекли...

Безусловно, оценивая финал Первой мировой и Версаль, нельзя обойти стороной Брестский мир и судьбу Российской Империи. Однако этот вопрос представляется слишком объёмным и в целом достойным самостоятельной истории. Мы вернёмся к нему несколько позже, в отдельной статье.