Исторический контекст
После сокрушения Наполеона монархи-победители перекраивали карту Европы, расширяя свои государства за счет владений французского императора и его союзников. Герцогство Варшавское, плод трудов Бонапарта, также не избежало этой участи. Основная часть его территории с более чем половиной населения досталась России, герцогство Познанское отошло Пруссии, а Величка с ее соляными копями – Австрии. Краков с окрестностями был превращен в вольный город под «покровительством» этих трех государств.
Было оговорено, что поляки, «как российские подданные, так равномерно и австрийские и прусские, будут иметь народных представителей и национальные государственные учреждения, согласные с тем образом политического существования, который каждым из вышепоименованных правительств будет признан за полезнейший и приличнейший для них, в кругу его владений». В этом и была загвоздка. Правительства государств, разделивших Герцогство Варшавское, с одной стороны, и сами поляки решительно расходились во взглядах о полезности.
Император Александр I после огромных потерь и расходов на целую серию наполеоновских войн (не забудем о сожжении Москвы и разорении нескольких западных губерний) жаждал мира и стабильности. Поэтому Царство Польское всячески задабривалось. 13 мая 1815 года его жителям было объявлено о даровании им конституции, самоуправления, собственной армии и свободы печати. Польский язык становился государственным и обязательным в администрации, суде и армии. Раз в два года для обсуждения законов должен был собираться сейм из двух палат. В нижнюю палату сейма могли избираться депутаты от дворянства и городов, причем количество избирателей в Польше превысило число таковых во Франции того времени (100 000 против 80 000).
Если в 1815 году население Царства составляло 2,7 млн человек, то в 1830-м — уже 4 млн. Почти вдвое выросло и население Варшавы. Пошлины на ввозимое в Россию сукно из Польши уменьшались до 1%. Польская армия мирного времени достигла численности в 35000 человек, и при этом получала оружие из России. Благодаря сроку службы в 8 лет на основе конскрипции (выборочного призыва) большое число жителей Царства постепенно получило опыт военной службы, что, при необходимости, позволяло удвоить армию.
Но часть поляков желала гораздо большего — восстановления независимости Польши, причем в границах 1772 года. А назначение в августе 1826 года наместником Польши великого князя Константина Павловича вместо умершего Юзефа Зайончека выглядело в их глазах угнетением. Константин не любил служивших ранее Наполеону польских офицеров, всячески их оскорблял и наказывал.
Польским патриотам казалось, что стоит только начать восстание в Варшаве, как городу на помощь придет своя армия и части из польско-русских губерний. Оказавшаяся после раздела в Пруссии Познань считалась «горнилом пламеннейшего патриотизма», поэтому считалось, что и ее народонаселение тоже восстанет разом. За считанные дни численность армии благодаря резервистам и волонтерам увеличится до 180000 человек при 276 орудиях. Поэтому восставшие смогут начать наступление на Киев, Бобруйск, Динабург (Двинск, будущий Даугавпилс) и Ригу. Более умеренные предлагали не сражаться против Пруссии и Австрии, а ограничиться восстанием только в польско-русских губерниях.
Начало восстания
В ночь с 29 на 30 ноября в Варшаве вспыхнуло восстание. Константин Павлович только чудом не был убит в Бельведерском дворце. Первыми жертвами восставших поляков стали… восемь польских же генералов — военный министр, начальник Генерального штаба, начальник школы подхорунжих и другие. Был захвачен арсенал и другие учреждения. По позднейшим словам пленных офицеров, избивали и евреев.
Константин Павлович не только не подавил восстание, а наоборот — после нескольких стычек вывел русские войска (порядка 7000 человек) из Варшавы, а затем и вообще из Царства Польского – за пограничную реку Буг. Причем польским частям, оставшимся верным присяге (около 4000 человек), Константин письменно разрешил вернуться к «своим» — тогда за что же они сражались? Возможно, Константин не хотел уличных боев в огромном мятежном городе, где всего несколько тысяч верных ему людей могли понести большие потери, помня, что в 1794 году русский отряд в Варшаве был вырезан почти полностью. А расширение восстания угрожало и вовсе отрезать город от России. Даже капля крови, пролитая русскими войсками, могла надолго затруднить умиротворение страны. Как бы то ни было, время на подавление мятежа в городе было упущено.
Главнокомандующим польскими войсками после некоторых уговоров стал генерал Юзеф Хлопицкий. Аппетиты восставших разгорались. 21 декабря к Николаю I отправилась делегация во главе с подполковником Вылежинским (в прошлом – офицером наполеоновской армии). Делегация ехала с предложениями соблюдать конституцию 1815 года, объявить амнистию, присоединить к Польше Правобережную Украину, Белоруссию и Литву. Австрийскую Галицию поляки, так уж и быть, присоединили бы сами — а Николай должен был с этим согласиться. Нетрудно догадаться, что эти предложения были отвергнуты.
Николай, не так давно имевший личный опыт знакомства с восстанием декабристов, назвал восстание «гнусной изменой» и предложил польской армии добровольно подчиниться законной власти. Польский сейм не остался в долгу и принял акт о детронизации Романовых, после чего примирение стало фактически невозможным.
Фельдмаршал граф Иван Иванович Дибич-Забалканский, победитель турок, рвался закончить войну как можно быстрее. Поэтому его армия в 80 000 человек шла без осадной артиллерии и с небольшими обозами, с продовольствием всего на 15 дней, а фуражом — на 12. Внезапные оттепели привели к тому, что солдаты шли по колено в месиве из воды и снега. После быстрых маршей войскам пришлось дать отдых.
После жестокого боя под Гроховым (восточнее предместья Варшавы Праги), где был ранен Хлопицкий, поляки отошли за Вислу. Но взять Варшаву Дибич не смог, а перейти Вислу где-нибудь еще — тоже. Обремененный массой больных и раненых, с недостатком в боеприпасах и фураже, главнокомандующий решил отступить. Мирные переговоры окончились ничем, и в марте боевые действия возобновились. Теперь польской армией командует генерал Ян Скржинецкий.
Поляки, пользуясь туманом, в ночь на 31 марта 1831 года внезапно перешли через Вислу и смяли русский корпус Розена. Русская армия попыталась было отрезать противника, но из-за недостатка продовольствия вынуждена была отойти к своим складам в Седльце и Бресте. Отрезать никого не удалось. Эпидемия холеры, начавшаяся в марте и разбушевавшаяся в апреле, также не способствовала активности. Так, в Новоингерманландском полку 1 марта (по старому стилю) было на лицо 1536 строевых чинов, а к 20 числу осталось 935. К 1 мая, несмотря на прибытие выздоравливающих, в полку насчитывалось 835 всех чинов, к 8 мая — всего 744.
Сражение под Остроленкой
После долгих маневров польская армия (около 33000 человек) расположилась у города Остроленка на левом берегу реки Нарев. Две дивизии занимали город, а основные силы расположились за рекой, поддерживая связь по двум мостам — на сваях и наплавному, на плотах. Эти силы прикрывала насыпь дороги высотой в рост человека. Поляки предполагали громить переплавляющиеся через реку русские войска артиллерией, а затем ударом с нескольких сторон сбросить их в Нарев. Но поляки не ожидали скорой атаки. А русская армия, преодолев за 32 часа 70 верст, с ходу пошла в бой.
Русские войска внезапно атаковали передовые отряды поляков и после недолгого ожесточенного боя отбросили их за Нарев. Но попытки русских прорваться через реку по основному мосту были отражены польской картечью. Поляки пытались поджечь мост, но в свою очередь попали под огонь артиллерии и не успели его разрушить. Гренадеры Астраханского и Суворовского полков по балкам моста и по наплавному мосту перешли на другую сторону реки, захватив два орудия из польской батареи. Но тут мост обрушился окончательно. Поляки попытались сбросить гренадеров в реку. Русские солдаты, сбившись в кучу, отбивали атаки польской конницы залпами и штыками.
Оказавшихся в отчаянном положении гренадеров спасла своя артиллерия, вовремя выставленная правее и левее города. Наконец мост удается восстановить, и на другой берег пошли резервы. Одна сильнейшая польская атака следовала за другой. Но поляки атаковали по частям, и все красноречие Скржинецкого, кричавшего: «Здесь мы должны победить или погибнуть все. Здесь решается судьба Польши!» пропало бесплодно. Половина польской армии была выведена из строя. А русских на левом берегу становилось все больше. Наконец, поляки отступили.
Русские потеряли до 5000, поляки — до 9500 человек. Только Новоингерманландский полк в ходе сражения потерял свыше трети состава, Суворовский — свыше 300 человек.
Со стороны поляков в сражении участвовал Кароль Маланкевич, подпоручик 2-й бригады 3-й пехотной дивизии. После поражения восстания он уехал во Францию и в 1838 году написал там картину о битве под Остроленкой. На этом батальном полотне изображен первый этап сражения. Справа, на восточном берегу реки, изображен горящий город, занятый русскими частями. Выше Остроленки, на песчаной косе, расположены русские батареи, обстреливающие польских повстанцев на западном берегу.
Через реку наведены два моста. Верхний мост на сваях защищают от наступающих русских гренадеров полки польской пехоты из бригады генерала Богуславского. Ниже находится наплавной мост, по которому прорываются русские солдаты. Часть их уже на левом берегу. В левой части картины виден Скржинецкий в окружении штаба и эскорта легкой кавалерии — кракусов.
Эпилог
Вскоре после сражения Дибич заболел холерой и умер. Новый командующий, Паскевич-Эриванский, взял дело в свои руки. Попытки поляков раздуть восстание в Литве и Подолии провалились, а лучшие части армии были уже обескровлены под Остроленкой. Осенью Паскевич после упорного штурма взял Варшаву, хотя сам получил контузию руки.
Польша в результате восстания потеряла сотни тысяч людей, 600 млн. злотых, и все недавние привилегии.
Сражение под Остроленкой было отмечено Пушкиным в переписке:
«Ты читал известие о последнем сражении 14 мая. Не знаю, почему не упомянуты в нем некоторые подробности, которые знаю из частных писем и, кажется, от верных людей: Кржнецкий находился в этом сражении. Офицеры наши видели, как он прискакал на своей белой лошади, пересел на другую бурую и стал командовать — видели, как он, раненный в плечо, уронил палаш и сам свалился с лошади, как вся его свита кинулась к нему и посадила опять его на лошадь. Тогда он запел «Еще Польска не сгинела», и свита его начала вторить, но в ту самую минуту другая пуля убила в толпе польского майора, и песни прервались. Все это хорошо в поэтическом отношении. Но все-таки их надобно задушить, и ваша медленность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря; мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей».