Как крестоносцы потеряли Иерусалим

Идея «вооружённого паломничества» или «покаянной войны» при самом её зарождении поддерживалась мощной пропагандой, от вдохновенных проповедей благочестивых монахов до трубадурской поэзии. Крестоносное движение породило особую культуру, которая, очевидно, имела мало общего с реальной действительностью, но способствовала романтизации образа крестоносца.

Соответственно, и историки занялись этой темой сравнительно рано, причём в романтическую эпоху. Труд Мишо по крестовым походам, переведённый на русский язык (возможно, тоже каким-нибудь романтиком, который не давал себе труда разбираться ни в терминах, ни в именах, и временами просто отдавался во власть вдохновения), очевидно, был переиздан репринтом исключительно с целью лишний раз порадовать публику патетическими иллюстрациями Густава Доре.

Другие работы зачастую написаны весьма неопределённо: в ряде случаев факты не говорят читателю абсолютно ни о чём. Например, в книге Жана Ришара, «известнейшего современного французского историка» (середина ХХ века), можно прочесть о претензиях Филиппа де Монфора на город Тир. Претензии эти, заявленные с 1239 года на едва ли не единственный оставшийся у христиан крупный укреплённый город, были весьма существенными и сыграли немалую роль в тогдашней истории Латинского королевства на Востоке. Автор так и пишет: «Филипп задумал овладеть Тиром, богатейшим городом, который оставался единственным значительным владением Иерусалимской короны».

Спрашивается: а откуда вообще, собственно, взялась у Филиппа такая фантазия? О самом Филиппе можно прочесть, что родился он около 1202 года от брака Ги де Монфора, герцога Нарбоннского, и Эльвис, вдовы Рено Сидонского, и что мать его скончалась через пять лет после этого. Весь этот набор фактов соответствует действительности: и Ги был герцогом Нарбоннским, и Филипп родился около 1202 года, но откуда всё-таки претензия на Тир? Нельзя же, в самом деле, предположить, что как-то утром Филипп, выпив кофе, изрёк: «А не завладеть ли мне городом Тир?» – и дал телеграмму королю Гуго де Лузиньяну. А король ответил резолюцией: «Не возражаю»…

Приходится подолгу вникать в творения самых разных авторов, каждый из которых роняет «с барского плеча» то один, то другой фактик – самим этим авторам представляющийся, видимо, малосущественным, – чтобы картина выстроилась, и недостающие звенья встали на своё место.

Один из самых известных крестовых походов был не против мусульман в Святой земле, а против греков-«схизматиков» в Константинополе. Закончился он, как мы знаем, падением Константинополя в 1204 году. Осталось аж два письменных свидетельства – Жоффруа де Виллардуэна и Роббера де Клари. Оба эти участника разграбления византийской столицы дружно называют «трусом» одного из сеньоров, отказавшегося воевать против христиан, хоть и схизматиков, а именно – Симона IV де Монфора. Он со своим братом Ги де Монфором в числе прочих немногочисленных «отступников» на Константинополь не пошёл, а отправился в Святую землю и провёл там год.

Где и как они воевали? Информации нет или же она очень скудна; однако Ги де Монфор задержался в Святой земле надолго. Немецкий историк Бернард Куглер мельком, вскользь, называет его «сеньором Тира»… Следовательно, Ги де Монфор в какой-то момент получил Тир в своё владение. Сопоставим даты: 1204 год – падение Константинополя; в это время братья Монфоры уже в Святой земле, и Ги женился на местной даме, вдове Рено Сидонского; от этого брака родился Филипп. Теперь всё гораздо понятнее: Филипп де Монфор не просто так претендовал на Тир – его отец некогда владел этим городом. Поэтому-то «король Гуго де Лузиньян признал право Монфоров на Тир».

Ситуация осложняется тем, что в русской традиции не устоялось написание многих имён. Впрочем, в Средние века имена тоже писали не единообразно. Поэтому приходится просто запоминать, что Гонфред – это Онфруа, Вильгельм – Гильом, Амальрих – Амори, а Елизавета, Изабелла и Иоланта вполне могут оказаться одним и тем же лицом, но не обязательно…

Однако вернёмся в те времена, когда Симон V Монфор (сын Симона IV Монфора) был ещё молод и здравствовал. В те дни, то есть в 1239 году, он только-только женился на Элеоноре Английской – сестре английского короля и того самого Ричарда Корнуэльского, который провёл больше года в Святой земле, разгребая беспорядок, оставленный бесславным походом графа Тибо Шампанского.

Спустя месяц после отъезда Ричарда Корнуэльского, то есть 7 июня 1241 года, мечта о мире и согласии в Латинском королевстве на Востоке начала обретать реальные формы. Бароны, рыцари и горожане Иерусалима попросили, чтобы император Фридрих II «вернул им своё расположение и простил все прошлые прегрешения, которые послужили причиной раздора», а в ожидании совершеннолетия Конрада пусть император назначит им бальи графа Лестера, Симона де Монфора.

Рейнольд Рёрихт, усердный немецкий автор девятнадцатого века, считает, что такая просьба была продиктована «доверием, которое Симон де Монфор завоевал на Востоке у сирийских баронов», но более естественным следует считать предположение, что здесь не обошлось без интриги, а «доверие» – это так, для романтиков.

Благодаря своей женитьбе Симон де Монфор стал родственником одновременно и германского императора, и английского короля. Человеком он был умным, амбициозным и энергичным, и не исключено, что Ричард Корнуэльский видел в нём угрозу. Как нейтрализовать Симона? Очень просто: дать ему работу в Святой земле! Это надолго займёт пытливый ум новоявленного родственника, да и Иерусалимскому королевству будет польза… Но Фридрих кандидатуру Монфора отклонил. Кроме того, Фридрих запретил разрывать союз с египтянами. Он хотел шантажировать этим союзом Дамаск и вытянуть у дамаскинцев побольше уступок.

Вместо того чтобы укреплять и восстанавливать королевство, военные ордена и сирийские бароны с новой силой занялись интригами. Тамплиеры, в частности, не признавали мира, который Ричард Корнуэльский заключил с Египтом, и вели свою личную войну с мусульманами Египта и Трансиордании. Кроме того, они сцепились с госпитальерами в Акре – поводом для открытых военных действий стал спор о владении двумя мельницами.

Пока в стане христиан шли раздоры, мусульмане тоже не дремали.

Вопрос тогда стоял так: Каир или Дамаск? Тамплиеры отправили своего посланца в Каир, где султан Айюб (известный также как Эйюб) предложил им выгодные условия союза. Впрочем, дамасский султан Измаил тоже предлагал выгодные условия. В Египте тамплиерского посланника мариновали полгода, поэтому в конце концов в начале лета 1244 года тамплиеры пошли на союз с Дамаском.

Мусульмане вообще были недовольны этими шашнями с врагом: при виде священников, хозяйничающих в мечетях, высокоучёные мусульманские мужи вздымали руки к небу и писали друг другу горестные послания. «Неверные повсюду насадили свои обычаи!» – сетовали они. Действительно, тамплиеры деловито заняли предложенные им дамасским султаном земли, заодно прихватили иерусалимские мечети и начали строительство новой крепости возле Иерусалима.

Император Фридрих грозил тамплиерам конфискацией их имущества: он полагал, что земли и крепости принадлежат ему, а не ордену. Но руки у императора оказались коротки, из-за моря ему было до тамплиеров не дотянуться.

Тем временем произошёл весьма неприятный инцидент. Мусульманские пленники, чей труд использовали при строительстве укреплений крепости Сафет, переправили письмо ан-Назиру, владетелю Керака. В письме они сообщали, что Сафет защищает всего двести человек, просили ан-Назира напасть на эту крепость, застать гарнизон врасплох и освободить пленников. Однако ан-Назир передал письмо Измаилу, а тот показал послание тамплиерам и сообщил им о заговоре, который существует среди пленных. Тамплиеры, недолго думая, переправили заговорщиков в Акру и там казнили всех до последнего человека.

Так они и жили, в интригах, распадающихся и вновь заключаемых союзах, то возводя укрепления, то снося их, пока не появилась новая сила, противиться которой было уже невозможно. Это были хорезмийцы (другое написание – «харизмийцы», «сhowaresmier», «corasmis»).

Силу эту вызвал египетский султан Айюб. «Ужасный союзник из глубин Азии», орда «дико храбрых, грубых и жадных на добычу воинов», хорезмийцы кочевали тогда в Верхней Месопотамии. На зов Айюба они явились «с быстротою молнии», захватили Тивериаду, опустошили окрестности Сафета, затем прошлись под стенами Акры и добрались уже почти до самой Антиохии, но тут правители Дамаска, Химса и Алеппо поспешно заключили с ними мир, и от Антиохии хорезмийцы повернули назад, к Иерусалиму.

В качестве платы за этот мир князю Антиохии пришлось срыть городские стены, передать захватчикам годовой доход своих владений и заодно три тысячи девушек. Насколько это соответствует действительности – сейчас не проверить.

Так или иначе, проблемы начались теперь у Иерусалима. Город не был ещё достаточно укреплён. К королю Кипра, князю Антиохии, султану Дамаска, властителю Химса – ко всем христианским и мусульманским союзникам – были отправлены призывы о помощи.

В Иерусалим прибыл новый патриарх Иерусалимский Роберт. Он только-только приплыл с Запада и был исполнен рвения, желал воскресить мужество жителей Святого города и дать им какие-то советы касательно обороны, но после недолгого пребывания в городе решил вернуться в Акру.

Патриарх сбежал из Иерусалима вовремя. 11 июля 1244 года хорезмийцы ворвались в Иерусалим. Их почти сразу же выгнали – атака толком не удалась, – и они сорвали свою досаду, разрушив армянский монастырь святого Иакова и убив всех скрывавшихся там армян. Кроме того, погибли имперский кастеллан и прецептор ордена госпитальеров.

После этого случая жители Иерусалима снова отправили гонцов – в Акру и к ан-Назиру с просьбой выступить посредником между Иерусалимом и хорезмийцами и просить у них для осаждённого населения права свободного выхода из города. Кроме того, они хотели, чтобы осаждающие позволили войти в Иерусалим некоему монаху-проповеднику (вероятно, доминиканцу) по имени Симон. Ан-Назир добился разрешения для Симона. Прочие просьбы были проигнорированы: население осталось в осаде.

Симон, видимо, владел кое-какой информацией. Он постоянно и настойчиво предупреждал жителей, чтобы те ни в коем случае не покидали город без надёжной охраны. Продовольствия в Иерусалиме оставалось ещё на шесть недель, и Симон уговаривал народ потерпеть осаду ещё немного. Выступления популярного проповедника имели успех: кругом только и говорили о том, что «лучше погибнуть, чем сдать город». Однако на второй день после отъезда Симона все благие намерения были мгновенно позабыты.

Вечером 23 августа около 6000 жителей Иерусалима – в том числе женщины и дети – вырвались из осаждённого города, надеясь спастись бегством и укрыться в Яффе. Когда они оглянулись на зубцы стен Святого Города, то увидели там развевающееся христианское знамя. Беглецы почему-то решили, что это знак одержанной победы над врагом, и отправились обратно.

На самом деле знамена вывесили хорезмийцы – они ворвались в город и заманивали беглецов обратно примитивной хитростью. Но она сработала! Свыше 2000 человек мирных жителей было перебито, а их дети стали рабами. Другая часть беглецов решила не возвращаться. Этих поджидали опасности по дороге: местные крестьяне были мусульманами, и до Яффы добралось всего человек триста.

Тем временем в Иерусалиме началась резня. Всех, кто искал спасения в Храме, убили, церковь была осквернена, гробницы королей Иерусалимских разрушены, мраморная доска, закрывавшая Святой Гроб, сброшена.

Будучи кочевниками, хорезмийцы не собирались засиживаться в Иерусалиме, и двинулись на юг. Навстречу им уже шло объединённое исламо-христианское войско, которое собралось в Акре. Эта армия выступила через Кесарию на Яффу 4 октября 1244 года.

Проблемы возникли с графом Вальтером IV Яффским – сей своевольный и весьма могущественный сеньор находился под отлучением от Церкви. Патриарх наложил на графа церковное наказание потому, что тот забрал в свою собственность одну из башен Иерусалима, которая принадлежала Церкви и называлась «Патриаршьей», поскольку в своё время её строил патриарх Герольд. В общем, Вальтер колебался и не вполне понимал, следует ли ему присоединиться к войску. Пришлось долго упрашивать его, и граф позволил себя уломать.

Недалеко от Газы 17 октября встретились объединённые силы врагов: с одной стороны армия Египта и хорезмийцев, с другой – христиане и их союзники-мусульмане, владыки Керака и Химса.

На правом фланге стояли отряды королевства Иерусалимского (около 600 рыцарей), на левом – отряды Керака, в центре – Химса. Впрочем, ни воины Керака, ни воины Химса не проявляли энтузиазма в связи с предстоящей схваткой. Властитель Химса вообще пытался уклониться от участия в этом деле, ссылаясь на недостаток продовольствия. Кстати, его предложение спрятаться в Аскалонской крепости не было лишено разумных оснований: местность перед Аскалоном была уже хорезмийцами опустошена, так что они не стали бы тратить время на долгую осаду. Однако патриарх Роберт, желая показать себя с наилучшей стороны, настаивал на битве.

Перед сражением граф Вальтер настойчиво просил снять с него отлучение. Патриарх отказался это сделать, но епископ Рамлы произнёс разрешительную формулу. После этого Вальтер предложил атаковать немедленно, пока враг ещё не завершил своего построения.

Начались первые стычки. Затем отряды Химса и Керака под натиском хорезмийцев просто рассыпались в разные стороны, и христиане, сражавшиеся в сомкнутом строю, остались без прикрытия. Враг наседал на них со всех сторон. Христиане пытались отступить, но оказались уже окружены, и разгром был по-настоящему страшный.

Из христиан в плен попало 800 человек, среди них магистр госпитальеров Гийом де Шатонеф и граф Вальтер Яффский. Все люди графа Вальтера погибли. Пали 300 рыцарей из Антиохии, приблизительно столько же рыцарей с Кипра вместе с Великим магистром тамплиеров Германом де Перигором; свыше 300 тамплиеров и свыше 300 госпитальеров также погибли; из 400 рыцарей Немецкого ордена (тевтонцев), принимавших участие в сражении, в живых осталось только трое; из госпитальеров и тамплиеров – 15 человек. Султан Измаил спасся с трудом и ушёл с пятью спутниками. Среди спасшихся называют также патриарха Роберта Иерусалимского (ну как же без него) и непотопляемого Филиппа де Монфора (впрочем, один из источников указывает, что Филипп попал в плен).

Немногие уцелевшие направились в Аскалон, а оттуда выступили в Акру и направили письмо королю Кипра с просьбой о помощи.

В Каире между тем праздновали победу. Головы убитых пронесли по улицам на шестах; пленных, привязанных к верблюдам и ослам, показали народу. Затем сильное вражеское войско прошло по землям Латинского королевства и повсюду насадило египетских чиновников. Это означало, что египтяне пришли «всерьёз и надолго».

В начале ноября перед Аскалоном появился мамлюк Бейбарс, карающая рука египетского султана (сам он станет султаном позднее). Взять хорошо укреплённый Аскалон Бейбарс, впрочем, не смог и обратил свои взоры на более лёгкие цели. Иерусалим, Наблус, Хеврон сдались без сопротивления – Ан-Назир потерял все свои владения. А вот Сафет удачно оборонялся и выстоял.

Хорезмийцы подошли к воротам Яффы не с пустыми руками: они подвесили пленного графа Вальтера за одну руку, подняли его и объявили, что будут держать его в таком положении, пока Яффа не откроет перед ними ворота. Граф кричал, чтобы ни в коем случае ворот не открывали и защищали Яффу до последнего. Шантаж не удался, и хорезмийцы вернули Вальтера в Каир. Султан посадил его в клетку и подарил египетским купцам, которые в своё время немало претерпели вреда от набегов этого сеньора. Изощрёнными пытками те замучили Вальтера до смерти. Впоследствии, в 1251 году, останки графа заберёт Людовик Святой и похоронит в доме госпитальеров в Акре.

1 октября 1245 года, после полугодовой осады, Айюб при поддержке хорезмийцев взял Дамаск, но разграбить этот город своим диким союзникам султан Египта не позволил. Хорезмийцы в ответ подняли восстание. Айюб это восстание жестоко подавил, и на этом его дружба с хорезмийцами и закончилась.

Таким образом, в 1244 году крестоносцы навсегда потеряли Иерусалим, а территория королевства свелась к непрочной прибрежной полосе.

Продолжение следует: Путь к Каиру: крестовый поход Людовика IX.