Как путешествовали в XIX веке в России

Сборы в дорогу

Чтобы отправиться в путь, путешественнику нужно было собрать великое множество узлов, котомок и чемоданов. В дворянской семье приготовления к поездке начинались за несколько дней. «Мать аккуратно сама укладывала вещи и белье в огромный красный деревянный, обитый жестью дорожный сундук, еще старых времен.

Путешествие воспринимали как настоящий праздник

Горничная Анюта с характерным постукиванием гладила в передней гору выстиранного белья, от которого поднимался пар, с приятным «чистым» запахом; в кухне жарились цыплята и пеклись особые «дорожные» пирожки и яйца; отец совещался с Гаврилой: кого запрячь в тройку в тарантас, кроме гнедого четверика в коляску, а кого — пару в телегу — под вещи, «чтобы не отставали», — так вспоминал об этом Андрей Достоевский, младший брат писателя.

Путешествие воспринимали как настоящий праздник. Если путь предстоял неблизкий, то друзья нередко провожали человека на некоторое расстояние. Например, когда Александр Герцен в 1847 году уезжал за границу, друзья провожали его до Черной Грязи — первой почтовой станции.

Подорожные и прогоны

Подорожная для путника была хорошим подспорьем в дороге. «Кто езжал на почте, тот знает, что подорожная есть оберегательное письмо, без которого всякому кошельку, — генеральский, может быть, исключая, — будет накладно. Вынув ее из кармана, я шел с нею, как ходят иногда для защиты своей со крестом», — писал Александр Радищев.

Путнику без подорожной приходилось платить ямщикам из своего кармана, причем обходились они куда дороже, чем казенные прогоны. Вот что пишет об этом все тот же Радищев. «Между тем как в моей повозке запрягали лошадей, приехала еще кибитка, тройкою запряженная. Из нее вышел человек, закутанный в большую япанчу, и шляпа с распущенными полями, глубоко надетая, препятствовала мне видеть его лицо.

Он требовал лошадей без подорожной; и как многие повозчики, окружив его, с ним торговались, то он, не дожидаясь конца их торга, сказал одному из них с нетерпением: — Запрягай поскорее, я дам по четыре копейки на версту. Ямщик побежал за лошадьми. Другие, видя, что договариваться уже было не о чем, все от него отошли». Без подорожной путник часто не мог покинуть пределы города. Путешественника останавливали на заставе и отправляли обратно за бумагами.

Брички и кареты

В XIX веке существовали два вида путешествий: «на почтовых» и «на долгих» лошадях. Почтовых лошадей меняли на каждой станции, так что путь пролетал незаметно. Если человек выбирал «долгих» лошадей, то он мог экономить на прогонах и сам выбирать, где ему остановиться. Да и багажа с собой можно было взять значительно больше. Но приходилось часто останавливаться, чтобы дать лошадям отдохнуть — это замедляло движение.

Радищев отправился из Петербурга в Москву в кибитке

На каретах ездила в основном знать. Маркиз де Кюстин писал: «Расстояние — наше проклятие», — сказал мне однажды император. Справедливость этого замечания можно проверить даже на улицах Петербурга. Так, не из чувства тщеславия разъезжают там в каретах, запряженных четверкой лошадей. Ибо поездки с визитом — это целое путешествие. Русские лошади, нервные и полные огня, уступают нашим в мускульной силе. Пара лошадей не может долго мчать тяжелую коляску по скверным петербургским мостовым. Поэтому четверка лошадей является предметом первой необходимости для всякого, желающего вести светский образ жизни».

Большой популярностью пользовались брички. Иван Аксаков вспоминал: «Бричка хоть и покойнее телеги, но недалеко ушла от нее и вдесятеро беспокойнее тарантаса и зимней повозки». Нередко для путешествия выбирали кибитки, тарантасы или дроги. В кибитке, например, отправился в путь Александр Радищев.

Дороги и бездорожье

В 1849 году Иван Аксаков колесил по Ярославской губернии и емко резюмировал свои впечатления от местных дорог: «Дорога гнуснейшая всюду». Самой оживленной дорогой империи по праву считался путь из Петербурга в Москву. Радищев писал: «"Поехавши из Петербурга, я воображал себе, что дорога была наилучшая. Таковою ее почитали все те, которые ездили по ней вслед государя. Такова она была действительно, но на малое время. Земля, насыпанная на дороге, сделав ее гладкою в сухое время, дождями разжиженная, произвела великою грязь среди лета и сделала ее непроходимою…»

Но ближе к провинции ситуация менялась. Франсиско де Миранда вспоминал, например: «Дорога проходит тут по топким местам и потому везде вымощена бревнами, как водится у русских, и это сущий ад для путешественника, вынужденного трястись в своей карете или кибитке… так что, когда я на четверке лошадей прибыл в Хотилов, преодолев 36 верст, всё тело болело, словно после порки».

Иван Аксаков писал: «Дорога гнуснейшая всюду»

Маркиз де Кюстин писал о путешествии из Москвы в Ярославль: «Дорога оказалась ужасной — и не только на протяжении трети всего пути. Если верить русским, все дороги у них летом хороши. Я же нахожу их из рук вон плохими. Лошади вязнут по колено в песке, выбиваются из сил, рвут постромки и каждые двадцать шагов останавливаются. А выбравшись из песку, вы попадаете в море грязи, из которой торчат пни и огромные камни, ломающие экипаж и калечащие лошадей».