Крымская война (1853-1856): накануне

Венгерская революция стала одной из причин Крымской войны. Хотя бы потому, что в ведомстве министра иностранных дел Российской империи Карла Нессельроде случилось головокружение от успехов после его подавления. А началось всё с вдохновенной речи бывшего журналиста Лайоша Кошута.

Клубок имперских противоречий

3 марта 1848 года лидер венгерской революции Лайош Кошут выступил с речью на Государственном собрании, в которой призывал к революционным переменам в Австрийской империи. 15 марта делегация венгерских депутатов отправилась к императору Фердинанду. В этот же день началось восстание в Пеште. Повстанцы требовали введения свободы печати, провозглашения равенства гражданских прав, создания ответственного правительства, ежегодного созыва парламента, введения всеобщего налогообложения и суда присяжных, освобождения крестьян и унии с Трансильванией.

Внезапно в дело вмешалась Воеводина, принадлежавшая в то время мадьярам. 14 апреля представители автономии потребовали от венгерского парламента признания сербского языка наравне с венгерским, а также присоединения к Хорватии и Славонии. Таким образом, Австрия должна была, по мысли сербов, превратиться в Австро-Венгро-Славию. Венгры отказали сербам в праве на самоопределение. В результате укомплектованные сербами части и ополчение Воеводины, а также добровольцы, присланные из собственно Сербии, воевали против венгров на стороне австрийских войск.

Россия весь 1848 год напряжённо следила за конфликтом, не зная, стоит ли вмешиваться. Возможно, решающим мотивом стало участие в конфликте на стороне венгров большого количества польских эмигрантов, в том числе и в звании генералов — например, Юзефа Бема и Генрика Дембиньского.

28 апреля 1849 года вышел манифест Николая I «О движении армий наших для содействия императору Австрийскому на потушение мятежа в Венгрии и Трансильвании». Русские войска (кстати, почти одновременно с сербскими, вторгшимися в Венгрию с юга) вошли на территорию инсургентов. Решение далось русскому кабинету очень нелегко.

«Уже после того, как министр иностранных дел Австрии Ф. Шварценберг сообщил русскому посланнику в Вене П. И. Медему о желании своего правительства получить военную поддержку из России, этот вопрос оставался предметом тщательной проработки в Петербурге. «Эта возможность подверглась со стороны государя серьёзному изучению, — сообщал Нессельроде. — Без сомнения, — продолжал он, — если бы в Австрии сохранился прежний порядок, наш государь считал бы себя обязанным с готовностью откликнуться на малейший призыв со стороны австрийского императора». Но в обстановке, когда правительство Меттерниха сошло с политической сцены, а австрийский император проявил непростительную, на взгляд Николая I, «слабость» и «трусость», российский самодержец предпочёл дождаться решения вопроса «о форме правления» в Австрии. «Когда император узнает определённо, на каких основаниях будет восстановлена австрийская монархия, он только тогда сможет прийти к определённым решениям», — завершает свою инструкцию Нессельроде. После того как император отрёкся от престола в пользу своего племянника Франца-Иосифа и в Венгрию были введены австрийские войска под командованием А. Виндишгреца, Николай I стал склоняться в пользу вмешательства в австро-венгерский конфликт».

Воеводина отреагировала на ввод русских войск с воодушевлением:

«Мысль общая владычествует теперь в Воеводине между народом, что император Николай за то только и пришёл на помощь Австрии, что услыхал о бедствиях народа сербского, о поругании веры православной. Ждут, что Россия представительством своим явным или тайным перед престолом австрийским гарантирует Воеводине её пределы, доставит ей вместе с патриархом православного воеводу (…) утвердит в ней господство православной веры и вместе с тем откроет свободный путь в российские духовно-учебные заведения сербскому юношеству».

Одновременно Россия и Турция ввели войска в Дунайские княжества для предотвращения беспорядков, поскольку поляки-эмигранты, узнав о вводе русских войск в Венгрию, устремились в Османскую империю. Турция, кстати, ввода русских войск в Дунайские княжества вообще не испугалась.

Дело в том, что 8 апреля 1848 года в Яссах вспыхнула революция. Её началом послужило собрание в гостинице «Петербург», на которое явилось около тысячи оппозиционно настроенных мелких и средних бояр, купечества, интеллигенции, горожан. Была образована комиссия для выработки требований. При активном участии поэта В. Александри Комиссия составила Петицию-прокламацию бояр и видных деятелей Молдовы. Господарь отклонил выдвинутые требования и принял репрессивные меры, задержав авторов программы и отправив их в распоряжение турецких властей в Добрудже. По дороге некоторым оппозиционерам удалось бежать и укрыться в Трансильвании. В Брашове ясские революционеры 24 мая 1848 года подготовили новую программу под названием «Наши принципы реформирования Родины», которая звучала, скорее, как клятва и не была обнародована в то время. Таким образом, восстание перекинулось в Трансильванию и Валахию.

Правда, боёв как таковых не было. Либерально-демократическая верхушка румынской революции в полном составе сбежала в столицу Англии, влившись там в «Демократический комитет Свободной Европы». И совершенно понятны слова турецкого Мустафы Решид-паши, сказанные им в беседе с австрийским интернунцием: «Меня сейчас больше испугал бы уход русских войск из княжеств, чем их присутствие».

В 1849 году была принята русско-турецкая Балта-Лиманская конвенция, которая устанавливала 7-летний срок пребывания войск в княжествах и урезала права княжеств на их автономию в пользу султана. Русские войска были выведены с территории княжеств в мае 1851 года.

Дальше — больше. Поляки начали массово покидать территорию Молдавии, где находились русские. Они уходили на территорию Валахии и Трансильвании. В августе 1849 года российские и австрийские власти потребовали от Турции выдать бежавших в ходе подавления революции на её территорию поляков и австрийцев. Это заявление вызвало резкое сопротивление султана. Его поддержали англичане и французы.

Россия и Австрия разорвали дипломатические отношения с Турцией и угрожали ей войной. Султан распорядился всех не принявших ислам эмигрантов удалить из княжеств, «не причиняя им бесчестия», в другие части своей империи. Англия фактически начала необъявленную войну в Средиземноморье, послав свою эскадру в Дарданеллы. Россия пригрозила направить свою эскадру в Босфор, а вопрос с Проливами решить в конечном счёте сухопутными силами. Английские корабли были вынуждены уйти. В мае 1851 года под влиянием России был подписан союзный Ольмюцкий договор между Австрией и Пруссией.

Так и завязался клубок проблем, ставший основой для неверных внешнеполитических и военных шагов России в 1853 году.

Французы делают ход

Настроения, царившие в тот момент во Франции, лучше всего передаёт фраза Проспера Мериме, написанная в письме его другу: «Я изучил Россию. Вскоре мы будем разговаривать по-русски с казаками в Тюильри».

Французы в 1852 году послали к берегам Палестины линкор «Шарлемань». Русские мобилизовали 100 тысяч солдат в Бессарабии. Позиция Англии была нейтральной: она умыла руки и заявила, что не поддерживает ни одну из сторон. В этой ситуации Наполеон III 22 марта 1853 года послал флот в Эгейское море, что вызвало беспокойство у англичан. Они тоже отправили большую эскадру, расположившуюся рядом с французами.

2 декабря 1851 года в Константинополь прибыл новый французский посол Ла Валлетт, представитель ультракатолической партии, помешанный на католицизме. Его назначение стало следствием давления на Наполеона со стороны орлеанистов. Угрозы Ла Валлетта привели к полной победе: католикам даже был вручён ключ от базилики Рождества Христова в Вифлееме. Ультракатолическая пресса Франции захлёбывалась от восторга, тогда как сам Наполеон III реагировал гораздо более сдержанно: по признанию де Тувенеля, он сожалел, что религиозный спор раздут до таких масштабов.

Однако весной 1852 года Ла Валлетта убрали, потому что он раздражал не только русских, но и англичан. Возмущённые наглостью француза, они уже были готовы объединиться с русскими против Франции. Но осенью 1852 года французская политика в Константинополе опять стала превалировать: в результате смены правительства британский посол в Турции Стратфорд-Каннинг был отозван в Лондон, и в турецкой столице остался только временный поверенный в делах полковник Хью Роуз.

Как раз в этот момент Николай I начал в Москве переговоры с британским послом Джорджем Гамильтоном Сеймуром по поводу возможного раздела Османской империи. Император заявил: «Сеймур, я хочу договориться с Англией, ибо если Россия и Англия договорились, то никто в целом мире это решение будет не в силах оспорить». Слова эти, записанные Сеймуром, через три дня легли на стол французского императора и заставили его сильно обеспокоиться.

Французский флот в Леванте

Новый раунд дипломатической игры начался в феврале 1853 года, когда в Константинополь была направлена миссия Александра Меншикова. Тот вёл себя в этом посольстве как слон в посудной лавке, чем немало подсобил французам, пребывавшим на тот момент в растерянности. Забеспокоились даже англичане. 7 марта 1853 года Роуз отправил на Мальту послание адмиралу Дандасу, чтобы тот срочно вёл эскадру в Мраморное море. Но адмирал отказался это делать, пока не поступит приказа из Лондона. По-своему Дандас был прав: Роуз — всего лишь поверенный, в правительстве — кризис, причём большинство министров выступают против войны, а нести ответственность одному адмиралу не хотелось.

16 марта о требовании Роуза к Дандасу были извещены на Кэ д'Орсэ. Министр иностранных дел Франции Эдуар Друэн де Люис рисовал картины надвигавшейся катастрофы: «Последний час Турции пробил, на башнях собора Святой Софии сядут двуглавые орлы Романовых». При этом Друэн отверг идею отправки французского флота к Проливам — по крайней мере, пока не заключён договор с Англией и пока остаётся угроза удара в спину.

И тут на арене возник Виктор де Персиньи — человек, организовавший попытку путча в Страсбурге в 1836 году, идеолог необонапартизма, организатор цензуры при Наполеоне III, создатель тайной полиции и многое-многое другое. Он, наоборот, настаивал на отправке французского флота хотя бы к Саламину. Объяснял он своё решение просто:

«Если мы пошлём наш флот к Саламину — англичане его тоже пошлют к Саламину. Если мы пошлём флот в Мраморное море — англичане, чтобы не отставать, тоже пошлют его в Мраморное море. Неважно, есть у нас договор с Англией или нет, англичане не будут отставать от нас, и их флот в Леванте будет всегда там же, где и наш. А далее задачка сводится к банальной дипломатии — сделать так, чтобы Франция и Англия ехали в одной упряжке».

Кроме того, Персиньи считал, что если Франция не пошлёт флот в Левант, то англичане просто объединятся с русскими. Поскольку Франция всегда и во все времена была естественным врагом Англии, «Россия и Англия просто вышвырнут нас из Средиземного моря, и это будет конец Франции, как великой державы». Но, продолжал Персиньи, «если мы пошлём флот к Саламину — туда подойдут англичане, которые объединят наши эскадры. Объединение двух эскадр приведёт к объединению наций. Против России, естественно».

Наполеон понимал, что посылка флота в Левант — это акт, враждебный России и могущий привести к войне. Он опасался неудачной войны и больших жертв среди французских солдат. 2 декабря 1853 года, в годовщину бонапартистского переворота, Персиньи, проходя с Наполеоном мимо выстроившихся на плацу французских войск, тихонько сказал императору:

«Если вы хотите мира любой ценой, вы сгорите в собственном пожаре очередного переворота или революции. Поверьте, но наши преторианцы — они здесь, тогда как русские — они где-то там».

Тем самым он намекал на слухи о том, что в армии есть группа, готовящая государственный переворот. Этот аргумент оказался настолько значительным, что французская эскадра всё же отправилась к Саламину, а французский флот начал мобилизацию.

Дипломатическая ошибка

Последующие события полностью подтвердили правоту Персиньи. Французский флот, посланный к берегам Леванта, заставил англичан отправить свою эскадру к Дарданеллам. А после этого французы и англичане смогли договориться — и вышло так, как вышло.

О конфликте за святые места в Вифлееме широко известно. И Франция, и Россия в этом вопросе пытались надавить на Турцию, чтобы решить дело в свою пользу. 5 мая 1853 года Меншиков выдвинул ультиматум на переговорах с султаном, дав туркам на решение семь дней. И далее совершил ключевую ошибку: когда турки ультиматум не выполнили, Меншиков его продлил, причём дважды — сначала на три дня, потом ещё на неделю. В дипломатии за такие ошибки наказывают очень жёстко.

В конце июня 1853 года Иван Паскевич ввёл русские войска на территорию Дунайских княжеств. В манифесте от 26 июня 1853 года «О движении Российских войск в Придунайские княжества» было указано, что занятие русскими войсками этих земель предпринято в качестве «залога», должного побудить Турцию «свято соблюдать неприкосновенность Православной Церкви», потому как «вопреки всех усилий Наших защитить неприкосновенность прав и преимуществ Нашей Православной Церкви, многие самопроизвольные действия Порты нарушали сии права и грозили наконец совершенным ниспровержением всего увековеченного порядка, столь Православию драгоценного».

Это более всего возмутило не англичан или французов, а мусульманское духовенство, которое потребовало войны с Россией. 26 сентября султан Абдул-Меджид встретился с религиозными лидерами, а 4 октября 1853 года объявил войну России. Особо не желая войны, он отметил: у русских есть две недели, чтобы уйти из Дунайских княжеств, а турки в это время военных действий вести не будут. Пожалуй, это было самое осторожное и экстравагантное объявление войны в истории.

Русские свои войска не вывели, и война началась.