Почему цинский Китай не решился начать войну с Россией

Приготовления России к большой войне против империи Цин, начавшиеся после «Илийского кризиса», развернулись от Центральной Азии до дальневосточного Приморья. Российские власти эта задача пугала не столько многомиллионными людскими массами Поднебесной, сколько сложностями логистики и непомерными финансовыми расходами, которыми грозила война с китайским соседом.

«Уже теперь Китай не тот, каким был лет 15 тому назад…»

На протяжении 1880 года Военный министр Российской империи Д. А. Милютин не раз отмечал, что приготовления к русско-китайской войне требуют «огромных денежных средств». «Мы все были того мнения, что для России крайне было бы невыгодно, если бы недоразумения наши с Китаем протянулись слишком на долгое время», — записал он в своём дневнике после одного из совещаний в Зимнем дворце. Эти опасения подогревались всё новыми сведениями об активности Китая на рынке европейских вооружений. Так, в конце осени 1880 года российский «морской агент» (атташе) в Германии капитан 1-го ранга Николай Невахович представил сведения о том, что в Англии готовы к спуску на воду два современных крейсера, предназначенных Китаю, а в Германии китайское правительство, помимо закупки торпед, заказало строительство двух новых броненосцев.

Заказанные в Англии однотипные лёгкие крейсера «Чаоюн» и «Янвэй» поступили на вооружение китайского флота уже в следующем, 1881 году. Их максимальная скорость в 16,5 узла на тот момент превосходила показатели большинства российских кораблей. Броненосцы же, о которых шла речь в донесении Неваховича, получили имена «Динъюань» и «Чжэньюань» и стали самыми знаменитыми и мощными китайскими военными кораблями XIX столетия. Для 1880-х годов это был новейший проект и весьма серьёзный аргумент в геополитическом противостоянии, тем более что на Тихом океане Россия ещё не имела подобных кораблей.

К этим тревожным сведениям добавлялись разведданные, собранные российским консулом в Тяньцзине Карлом Вебером (в скором будущем — первым послом в Корее). Консул сообщал, что из южных провинций Китая к Пекину и в Маньчжурию на парусных судах и зафрахтованных английских пароходах непрерывным потоком перебрасывают войска, продовольствие и закупленное в Европе новое оружие. Неудивительно, что в дневнике министра Милютина в те дни появилась такая запись:

«Поспешил известить по телеграфу начальников дальних пограничных округов, чтобы они занялись разработкою плана для будущего военного устройства наших пограничных с Китаем окраин, ввиду выяснившегося намерения нашего гигантского соседа развить и преобразовать свои военные силы. Уже теперь Китай не тот, каким был лет 15 тому назад, а кто знает, каким он будет впредь через 15 лет».

Примечательно, что в те же месяцы Милютин не раз фиксирует в своих дневниках мысли и планы по поводу распада Османской империи, но в отношении империи Цин ничего подобного у него не проскальзывает. Резюме всех опасений по поводу Китая министр зафиксировал в дневниковой записи от 12 декабря 1880 года:

«Вчера присутствовал в совещании по китайским делам; оно происходило в Министерстве иностранных дел, с участием нового министра финансов Абазы. Общее настроение клонилось к уступчивости, для избежания во что бы ни стало войны с Китаем…»

«Почему бы не начать с Китая?»

Помимо реакции высших военных и государственных кругов Российской империи, было бы любопытно узнать реакцию тогдашнего русского общества на возможный крупный конфликт с огромным восточным соседом. Однако попытки изучить этот вопрос показывают, что в целом общественность России просто не замечала опасности войны с империей Цин: интриги вокруг «османского наследства» на Балканах и только что возникший в Европе германский «Второй Рейх» занимали русскую интеллигенцию куда больше, не оставляя места для смутных новостей из непонятного Китая.

Однако накануне «Илийского кризиса» о возможной войне России с китайцами написал один из главных «смутьянов» того времени Михаил Бакунин. Первый русский анархист, когда-то бывший прапорщиком артиллерии, так рассуждал о потенциальном русско-китайском конфликте:

«Уж если пошло на завоевание, почему бы не начать с Китая? Китай очень богат и во всех отношениях доступнее для нас, чем Индия, так как между ним и Россиею нет никого и ничего. Ступай и возьми, если можешь.

Да, пользуясь неурядицею и междуусобными войнами, ставшими хроническою болезнью Китая, можно было бы распространить очень далеко завоевание в этом крае, и кажется, что русское правительство затевает что-то в этом роде; оно силится явным образом отделить от него Монголию и Манчжурию; пожалуй, в один прекрасный день мы услышим, что русские войска совершили вторжение на западной границе Китая. Дело чрезвычайно опасное, ужасно напоминающее нам пресловутые победы древних римлян над германскими народами, победы, кончившиеся, как известно, разграблением и покорением Римской империи дикими германскими племенами…

Напрасно презирают китайские массы. Они грозны уже одним своим огромным количеством; грозны также и потому, что о них не должно судить по китайским купцам, с которыми купцы европейские ведут дела в Шанхае, в Кантоне или в Маймачине. Внутри Китая живут массы, гораздо менее изуродованные китайскою цивилизациею, несравненно более энергические, к тому же непременно воинственные, воспитанные в военных привычках нескончаемою междуусобною войною, в которой гибнут десятки и сотни тысяч людей. Надо заметить ещё, что в последнее время они стали знакомиться с употреблением новейшего оружия и также с европейскою дисциплиною. Соедините только эту дисциплину и знакомство с новым оружием и с новою тактикою с первобытным варварством китайских масс, с отсутствием в них всякого понятия о человеческом протесте, всякого инстинкта свободы, с привычкою самого рабского повиновения, да примите в соображение чудовищную огромность населения, принуждённого искать себе выхода, и вы поймёте, как велика опасность, грозящая нам со стороны Востока. Вот с этою-то опасностью и играет наше русское правительство, невинное, как дитя…»

Как видим, русский анархист не избежал модного увлечения призраком «жёлтой опасности», но его мысли любопытны, а главное, хорошо отражают настроения широких слоёв российской интеллигенции тех лет. Хотя подготовка к возможному конфликту с Китаем была русской общественностью не замечена, начнись большая война против дальневосточного соседа — она тут же стала бы в России непопулярной, в отличие от недавних битв на Балканах.

Характерные отклики российских обывателей на возможную войну с Китаем зафиксировал популярный писатель и журналист Всеволод Крестовский, летом 1880 года плывший из Одессы во Владивосток, чтобы на случай конфликта стать официальным историографом при Тихоокеанской эскадре адмирала Лесовского. Крестовский описывает такую сцену, имевшую место в Сингапуре:

«Неожиданно застаём нескольких пассажиров, возвращающихся из Приморской области и Уссурийского края в Россию. Познакомились, разумеется.

— Что нового? — спрашиваем.

— Да ничего, — отвечают. — Всё благополучно. Это у вас надо спрашивать про новости-то. Вы, так сказать, у источника.

— Да мы пока ничего ещё не знаем.

— Ну, а мы и того менее.

— Однако, что же китайцы? На границе-то как?

— Да никак, по-старому. Перемены никакой не заметно.

— К войне готовятся?

— Кто это? Китайцы-то?.. Зачем? Никакой войны не будет, вот посмотрите, всё обойдётся и так! Ни им, ни нам воевать там пока не сподручно, да и расчёта нет. Или разве от скуки в Петербурге сочинят войну?»

Крестовский описывает и любопытную сцену, разыгравшуюся в августе 1880 года в туземной части Шанхая: журналист, направлявшийся на войну с Китаем, не преминул осмотреть территорию потенциального противника:

«Все сразу узнали, что я русский, и потому в бродившей за мною толпе любопытных не было недостатка. В двух лавках обратились ко мне через переводчика с расспросами, точно ли мы намерены воевать с ними и за что именно. Я отвечал, что нам насчёт войны ничего не известно, равно как и о том, существуют ли к ней какие-либо поводы: это-де дело разумения высших властей, а не наше. Мне отвечали на это, что в Шанхае недавно появилась брошюра какого-то пекинского цензора общественных нравов (называли и имя, да позабыл), в которой он взвешивает шансы войны и мира с Россией и склоняется в пользу войны, взывая к патриотизму нации.

— Ну что ж, если быть войне, то будем воевать, а пока мы в мире, я буду у вас покупать, а вы мне продавайте, — отвечал я на это в шутливом тоне, и китайские купцы очень любезно соглашались со мной. Но вообще я ни в ком и ни в чем не заметил ни малейшей по отношению к себе враждебности, хотя и провёл в китайском городе почти целый день, и за мной постоянно ходила толпа простонародных зевак…»

«Вывезите архивы и императора из Пекина…»

Пока в Петербурге откровенно опасались столкновения с Китаем, ровно те же, если не большие, страхи испытывали и в Пекине: несмотря на всплеск патриотизма, большая война с северным соседом пугала и маньчжурских аристократов, и китайских чиновников.

Ещё в июле 1880 года по приглашению пекинского правительства в столицу империи Цин прибыл генерал Чарльз Гордон. К тому времени гроза тайпинов и бывший командующий «Всегда побеждающей армией» успел поучаствовать в Крымской войне, побывать британским консулом на Дунае и даже завоевать Судан для египетского хедива. Власти империи Цин пригласили Гордона, имевшего чин генерала китайской армии, в качестве эксперта по обороне Маньчжурии и Пекина — английский авантюрист считался у маньчжурских аристократов бесспорным военным авторитетом.

Это приглашение сыграло с китайскими верхами злую шутку. Имея опыт войны как против русских, так и против китайцев, Гордон — между прочим, раненый при осаде Севастополя — не сомневался, что при прочих равных условиях войска Российской империи куда сильнее маньчжуро-китайских «знамённых» солдат. К осени 1880 года приглашённый эксперт нарисовал для маньчжурских «принцев крови» почти апокалиптическую картину:

«Если вы начнёте войну, то сожгите пригороды Пекина, вывезите архивы и императора из Пекина, поместите их в центр страны и ведите партизанскую войну пять лет. Россия тогда не сможет победить вас…»

В целом этот совет не был лишён логики: больше всего в России опасались затяжной войны и необходимости наступать вглубь многомиллионной страны. Однако на цинскую аристократию, хорошо помнившую бегство из Пекина в ходе последней «опиумной» войны, рецепт Гордона произвёл удручающее впечатление.

Помимо сугубо военных опасностей, были и внутренние причины, делавшие эту войну нежелательной для маньчжурской династии при любом её исходе. Номинальным главой цинского Китая тогда считался император Гуансюй, но ему едва исполнилось десять лет. От имени мальчика правила его тётка, вдовствующая императрица Цы Си, умело игравшая на противоречиях различных кланов в цинской верхушке. По итогам «экспертизы» Гордона в сентябре 1880 года в Пекине собрался «Цзюньцзичу» (Военный совет, высший орган империи Цин), на котором именно Цы Си сделала маньчжуро-китайской элите предложение, наглядно характеризовавшее внутреннее состояние этого государства.

Цы Си предложила, чтобы сторонники военного столкновения с Россией приняли на себя обязательство в случае поражения Китая возместить императорской казне все издержки войны, включая выплату возможной контрибуции. Военный совет утвердил это «предложение», мишенью которого были, прежде всего, лидеры двух самых влиятельных «генеральских кланов» — этнические китайцы Цзо Цзунтан и Ли Хунчжан.

Дело в том, что управлявшее Китаем маньчжурское меньшинство (безусловным лидером которого к тому времени являлась императрица Цы Си) к осени 1880 года осознало главное: этническим маньчжурам и их власти над Поднебесной угрожает любой исход этой войны. Негативные последствия поражения были очевидны. Затяжная война с Россией тоже не вела ни к чему хорошему для династии, лишь недавно оправившейся от тридцати лет внутренних и внешних потрясений. Но искушённая в интригах императрица Цы Си осознала и ту опасность, которая угрожала маньчжурской власти даже в случае гипотетической победы, — чрезмерное усиление «генеральских кланов» Ли Хунчжана и Цзо Цзунтана, то есть этнических китайцев.

«Граница между Россией и Китаем имеет одинаковую протяжённость для обеих сторон…»

Резкий рост влияния «ханьцев» в государственном аппарате и вооружённых силах империи Цин беспокоил маньчжур ещё со времён восстания тайпинов и образования частных армий китайских лоялистов. Маньчжурская верхушка под предводительством Цы Си решала эту проблему, разжигая противоречия и балансируя между китайскими группировками — прежде всего, между синьцзянским наместником Цзо Цзунтаном и столичным наместником Ли Хунчжаном, за каждым из которых стояли десятки опытных генералов и многие тысячи хорошо вооружённых солдат.

Для власти маньчжурского меньшинства любое усиление влияния этнических китайцев было крайне опасным. Поэтому в Пекине, осознав все внешние и внутренние угрозы, решили не доводить конфликт с Россией до открытого столкновения. Поворот к миру тут же поддержал наместник столичной провинции Ли Хунчжан: реальной войны он не жаждал, а от «военной тревоги» уже получил все возможные бонусы. Подготовка к войне с Россией позволила ему выбить из правительства огромные средства, пошедшие на усиление подконтрольных ему войск.

Именно столичные войска Ли Хунчжана первыми получали новые винтовки и пушки, а заказанные в Англии и Германии новейшие крейсеры и броненосцы предназначались для радикального усиления «Бэйянского» (то есть Северного) флота, базировавшегося в Вэйхайвее и Люйшунькоу (Порт-Артуре) и прикрывавшего морские подступы к Пекину. Офицеры «Бэйянского флота» также входили в «генеральскую группировку» Ли Хунчжана. Показательно, что командующий этим флотом адмирал Дин Жунчан когда-то начинал свою карьеру в войсках тайпинов и перешёл на сторону империи Цин только в 1861 году, договорившись с Ли Хунчжаном об амнистии во время жестоких затяжных боёв за город Аньцин.

Если столичный наместник Ли Хунчжан сразу поддержал «мирные инициативы» хитрой Цы Си, то для успокоения Цзо Цзунтана (второго авторитета среди ханьских генералов) маньчжурской императрице пришлось пойти на бюрократическую хитрость. «Граница между Россией и Китаем имеет одинаковую протяжённость для обеих сторон, и если Россия вторгнется в Китай в одном месте, то Китай может вторгнуться в Россию в другом», — эти слова Цзо Цзунтана тогда были слишком популярны среди китайского чиновничества. Поэтому в конце 1880 года «императорский уполномоченный комиссар по военным делам в Синьцзяне», неустанно призывавший к войне с Россией, был вызван в Пекин для почётного повышения.

Цзо Цзунтана торжественно назначили «советником трона» и главой Военного министерства. Ловким бюрократическим манёвром императрица Цы Си оторвала слишком воинственного «комиссара» Цзо от верных ему войск, оставшихся далеко в Синьцзяне, поместив нового министра в вотчину его непримиримого конкурента Ли Хунчжана. Главный сторонник войны был нейтрализован, а путь к мирным переговорам с Россией — открыт.

«Решение некоторых пограничных вопросов, касающихся пользы обеих империй…»

Чтобы продемонстрировать России готовность к компромиссам, власти империи Цин помиловали приговорённого к смерти маньчжура Чун Хоу — бывшего посла, годом ранее подписавшего в Крыму первый вариант договора о границе в Синьцзяне. Примечательно, что на этот раз с подачи Цы Си в Петербург отправился мириться этнический китаец Цзэн Цзицзэ — старший сын Цзэн Гофаня, давно умершего победителя тайпинов, основателя всех китайских «генеральских кланов», под крылом которого начинались карьеры и Ли Хунчжана, и Цзо Цзунтана. Перед отправкой в Россию Цзэну-младшему присвоили титул «хоу» — второй по значению в маньчжурской иерархии после «князей императорской крови». Поэтому на языке русских дипломатов новый китайский посланник именовался «маркиз Цзэн».

В Петербурге мирную миссию «маркиза Цзэна» встретили благожелательно. Стороны пошли на взаимные уступки, и за 17 дней до убийства революционерами царя Александра II в феврале 1881 года был подписан новый русско-китайский договор. Как утверждалось в его преамбуле, договор заключён «для скрепления дружественных отношений» и для «разрешения некоторых пограничных вопросов, касающихся пользы обеих империй».

Россия удержала за собой не третью, а пятую часть «Илийского края». Китайский выкуп за возвращаемый русскими кусок Синьцзяна увеличился с 5 до 9 млн рублей серебром. Примечательно, что в тексте договора итоговая сумма была прописана и в британской валюте, так как «один миллион четыреста тридцать одну тысячу шестьсот шестьдесят четыре фунта стерлингов и два шиллинга» Китай должен был выплатить России через лондонский Barings Bank.

На этот раз Пекин ратифицировал новый договор без проволочек, аккуратно в срок китайцы выплатили и весь выкуп до шиллинга. 10 марта 1882 года уполномоченные двух империй: командующий войсками Семиреченской области генерал-майор Алексей Фриде и советник илийского цзяньцзюня (губернатора) амбань (глава округа) Шентай — встретились на границе Синьцзяна и подписали итоговый протокол «о сдаче и приёме» земель в долине реки Или.

Открытый пограничный конфликт России и Китая ушёл в прошлое, но обе стороны тут же принялись укреплять свои рубежи, прежде всего, на Дальнем Востоке — в ближайшее десятилетие число войск по обе стороны Амура и Уссури удвоилось.

Продолжение следует: Китай в конце XIX-начале XX века: попытки создания современной армии.