На Сергея Дягилева сильно повлиял Андерс Цорн.
Готовя выставку скандинавских художников, Дягилев посетил дом художника в шведской провинции Мура. Цорн — большая знаменитость по обе стороны Атлантики, один из самых высокооплачиваемых портретистов своего времени — сам занимался перестройкой своей усадьбы. Взмокший, в крестьянском костюме из темного грубого сукна, Андерс носился по Цорнгордену с молотком, лично делал эскизы для каждой двери, раздавал рабочим указания. А после, переодевшись в изысканное английское платье, превращался в джентльмена, которого Дягилев привык видеть в парижских салонах или галерее Уффици. Энергичная деятельная натура Цорна произвела на Дягилева большое впечатление. С тех пор, чем бы он ни занимался, контролировал все лично, и никогда не боялся запачкать манжеты.
Дягилев не умел проигрывать.
Он был честолюбив, азартен, принимал всякий вызов. Дискуссия о высоком искусстве, теннисный матч, разногласия с деловыми партнерами или пустяковое шуточное пари — ему было все равно, в чем состязаться. Двоюродная племянница Дягилева — Зинаида Каменецкая — вспоминала, как, приезжая в усадьбу Философых в Богдановском, Сергей Павлович соревновался с «аборигенами» в собирании грибов. Долгое время ему не было равных. Потом кто-то выяснил, что Дягилев «скупал грибы у баб».
У Дягилева было прозвище «шиншилла».
Точнее сказать, «шеншеля» — так на французский манер его прозвали артистки Императорских театров, где Сергей Павлович некоторое время служил чиновником по особым поручениям. Прозвище это он получил за свою знаменитую седую прядь в волосах. Балеринам «шеншеля» по большей части нравился. А недоброжелатели (которых у Дягилева всегда было достаточно) утверждали, что он красит прядь, чтобы казаться солиднее.
Дягилев не любил ни читать, ни писать.
Когда он начал публиковать свои первые статьи об искусстве, близкие были поражены: по общему мнению, получалось блестяще. Это было удивительно, поскольку даже необходимость написать дружеское письмо повергала Дягилева в уныние. Будучи редактором журнала «Мир искусства», он просил своего кузена Дмитрия Философова пересказывать ему содержание статей. И даже модный роман, который обсуждал весь Санкт-Петербург, обычно вызывал у Дягилева зевоту.
Сергей Дягилев был человеком ревнивым и вспыльчивым.
Особенно сильно он ревновал своих партнеров к женщинам, которых откровенно недолюбливал. После того как Вацлав Нижинский (фаворит Дягилева и любимец всей Европы) женился в 1913 году на венгерской аристократке Ромоле Пульски, Дягилев выгнал его из труппы без объяснения причин. В 21-м история повторилась: Дягилев прогнал своего ведущего танцовщика и хореографа Леонида Мясина после его женитьбы на Вере Савиной.
Однажды Дягилев застал своего кузена (и первого сексуального партнера) Дмитрия Философова в обществе Зинаиды Гиппиус, и бросился на него с кулаками. Инцидент произошел в ресторане — только усилиями нескольких официантов крупного физически сильного Дягилева удалось утихомирить.
Впрочем, вспышки гнева у Сергея Павловича случались не только на романтической почве.
Когда Дягилев был редактором журнала «Мир искусства», он постоянно подвергался нападкам критиков — пуще других старался некий Виктор Буренин, журналист газеты «Новое время». Дягилев не стал вступать в полемику на страницах журнала. Он пришел к Буренину домой, позвонил в дверь и отхлестал оппонента по физиономии своим увесистым цилиндром.
Дягилев сам объяснял причины своей гомосексуальности.
В семнадцать он, по совету отца, сошелся с «очень хорошей девушкой». Разумеется, он был влюблен. Впрочем, хорошая девушка не только не ответила ему взаимностью, но и наградила нехорошим венерическим заболеванием. Этот эпизод внушил впечатлительному Дягилеву «стойкое отвращение к женскому телу». Сергей Павлович рассказывал о полученной в юношестве душевной травме своему любовнику — танцовщику Сержу Лифарю. После смерти импресарио тот упомянул о ней в своей книге «С Дягилевым».
Лишь одна женщина могла стать женой Дягилева.
В жизни Дягилева была лишь одна женщина, которая (по его же словам) могла бы стать его женой. Это была Мизия Серт — пианистка, светская львица, красавица, которую в прессе называли «королевой Парижа». Ее писали Тулуз-Лотрек, Боннар и Ренуар, ей посвящали стихи Верлен и Малларме. Мизия, с первого же «Русского сезона» очарованная Дягилевым и его постановками, стала для него покровительницей, компаньоном и другом. Она помогала ему деньгами и советами, она знакомила его с нужными людьми, когда Дягилев был при смерти, она сидела у изголовья его постели.
Дягилев славился своей галантностью, его высказывание, конечно, было своеобразным комплиментом. При всей своей азартности, Сергей Павлович так крупно не рисковал — в период их близкого знакомства Мизия уже была замужем за художником Хосе Сертом.
Дягилев поднял в Европе престиж русского балета на недосягаемую высоту.
Играя на чужом поле — в Париже — он сотворил чудо: убедил французов, считающих это искусство своим изобретением, что правильный балет — русский балет. Чтобы соответствовать невероятно популярному брэнду, иностранцы, танцевавшие в труппе Дягилева, брали себе русские псевдонимы. Так, например, английские артисты Патрик Хили-Кей и Хильда Маннингс превратились в Антона Долина и Лидию Соколову.
В 1923 году на волне общеевропейской моды на все русское Елизавета Боуз-Лайон — герцогиня Йоркская и будущая королева Британской империи — выходила замуж в платье, обыгрывающем русские фольклорные мотивы. До дягилевских сезонов что-то подобное было невозможно даже представить.
Сергей Дягилев был суеверным и мнительным человеком.
Однажды дети Александра Бенуа заболели скарлатиной, и Дягилев, звонивший другу по телефону, просил его «говорить мимо трубки», чтобы «зараза не перешла по проводам».
Еще в юности цыганка нагадала ему «смерть на воде», и он всю жизнь относился к воде с опаской. Во время путешествия в Америку Дягилев сидел на палубе, привязанный к шезлонгу ремнями и пил виски все 10 дней плавания. В определенном смысле пророчество сбылось: Дягилев не утонул, но умер в Венеции, окруженный водой со всех сторон.
Дягилев не был бизнесменом.
Он не зарабатывал денег ни выставками, ни балетными сезонами, все его предприятия держались на плаву за счет меценатов и инвесторов. Его потребности были скромными, учитывая его славу в Европе и размах его постановок. Дягилев бывал вполне счастлив, если после всех расчетов у него оставалось достаточно денег, чтобы в конце сезона съездить в любимую Венецию.
Серж Лифарь писал в своей книге: «Он тратил миллионы и миллионы на своих артистов и практически ничего на себя. У него было 2 костюма, один серый и один синий, пиджак для приемов, полный вечерний комплект, летнее пальто и тяжелое зимнее пальто, изъеденное молью. Вот то, что он называл своим багажом, богатством, заработанным за жизнь, и умер он бедняком».