Штрихи к портрету Ивана Шишкина: 7 историй о том, что хрестоматийный классик был живым, уязвимым и страстным человеком

Нередко Шишкину в укор ставят излишнюю натуралистичность его картин, дескать, это уже фотография какая-то, а не искусство.

Верность натуре Иван Иванович действительно считал важнейшим свойством пейзажа. Однако не так всё однозначно с трактовкой его картин, случались и забавные истории. Однажды Шишкин работал на натуре, закончил этюд соснового леса, наносил последние штрихи и был весьма доволен результатом: этюд с протокольной точностью воспроизводил пейзаж. Уносящиеся ввысь вершины деревьев, зыбкий густой воздух лесной чащобы, плотная, чешуйчатая кора стволов. Кажется, всмотревшись, можно каждую хвоинку идентифицировать.

К Шишкину подошла местная крестьянка, долго смотрела на творение рук его, при этом тяжко вздыхала. Художник спросил, нравится ли ей картина, женщина горячо кивнула, куда ж, мол, лучше, еще как нравится! «А что здесь изображено?» — поинтересовался Шишкин. На что получил мгновенный ответ: «Должно, Гроб Господень». Увидев по выражению лица странного барина, что, похоже, промахнулась, крестьянка поспешила его утешить: «Не угадала? Ну так погоди, сына Васютку пришлю, он грамотный — живо разгадает».

Любовь к природе не была единственным сильным чувством в жизни Шишкина.

Известно о двух женах художника, обе рано умерли, оставив в его душе глубокие раны. В обоих случаях вернуться к жизни помогла родная Елабуга. И была еще любовная история, связанная с Елабугой. В один из последних приездов на малую родину Шишкин увлекся местной молодой женщиной. Страсть была взаимной, женщина родила ему ребенка, но ни официальной женитьбы, ни признания ребенка не последовало. Лев Анисов в биографии художника, написанной для серии ЖЗЛ, упоминает этот факт, но след той женщины, равно как и ребенка, затерялся.

Шишкин очень не любил официальные мероприятия, долгие речи и всевозможные заседания.

Ему была отвратительна сама мысль о том, чтобы облачиться во фрак, слушать и произносить речи, отвешивать учтивые поклоны… Однако иногда этого не удавалось избежать. На XX передвижной выставке состоялось личное знакомство Ивана Шишкина с императором Александром III. Художник экспонировал в тот раз «Летний день» и одно из многочисленных изображений соснового леса. Государь недвусмысленно выразил желание лицезреть знаменитого автора лесных пейзажей. Так что ненавистный фрак пришлось брать напрокат. В воспоминаниях Якова Минченкова читаем об этой встрече:

— Так это вы пейзажист Шишкин? — спросил царь.
Тот потряс бородой, молча соглашаясь с тем, что он действительно пейзажист Шишкин. Царь похвалил его за работы и пожелал, чтобы Иван Иванович поехал в Беловежскую пущу и написал там настоящий лес, которого здесь ему не увидеть. Шишкину и на это пришлось в знак согласия потрясти бородой.
Царя проводили, Иван Иванович подошел к зеркалу, посмотрел на свою фигуру, плюнул, скинул фрак и уехал домой без него, в шубе.

Поездка состоялась, но столь ценимых им уединения и слияния с природой Шишкину в тот раз испытать не удалось. Из царского охотничьего дворца был выслан экипаж, с художником нянчились, словно с дитем малым, чем чрезмерно его раздражали. Он шагу не мог ступить, чтобы не наткнуться на заискивающее «куда вам угодно» да «чего изволите». Однажды Шишкин забрался в лесную чащобу, надеясь хоть тут отдохнуть от назойливых ухаживаний придворных и всласть поработать. Вместо придворных подоспел управляющий лесом, взглянул на этюд, — а на первом плане красовалось полузасохшее дерево. Помялся-помялся и попросил стереть это дерево. Шишкин удивился, а управляющий пояснил: «Ведь вы повезете картину в Петербург, а там посмотрят и скажут: „Ну и хорош управляющий — довел лес до того, что деревья стали сохнуть!“».

Император Николай II был поклонником творчества Шишкина, но не всегда ему удавалось заполучить в свою коллекцию то, что он хотел.

Отношение к власть имущим по принципу «дороже отца родного» — такой подход Шишкину был несвойственен. К примеру, племянник Николай Стахеев ему точно был милее царя.

Картину «На опушке соснового леса» публика впервые увидела в 1897 году на XXV выставке передвижников. Картину показывали в Санкт-Петербурге и в Москве. Она чрезвычайно понравилась императору, он захотел ее приобрести в личную коллекцию, но получил отказ. Зато на желание своего племянника Николая Стахеева, владельца богатого собрания живописи, купить эту картину Шишкин ответил радостным согласием. Так Николай II в тот раз остался с носом, а родственник художника — с картиной. Кстати, дальнейшая ее судьба тоже интересна.

После революции 1917 года Стахеев с семьей эмигрировал в Париж. Московский дом и большая часть его богатой коллекции были национализированы. Однако некоторые особенно дорогие для племянника Шишкина предметы искусства удалось вывезти, в том числе полотно «На опушке соснового леса». В 1920-е годы у Стахеевых картину купил бельгийский художник Шарль Дефрейн (Charles Defreyn). Именно его потомки в июне 2016 года выставили работу на аукционе Sotheby’s. Картина Шишкина оказалась самым дорогим лотом на торгах русского искусства, ее эстимейт определялся в 500−700 тысяч фунтов стерлингов (то есть высшая граница — миллион долларов) и был превышен в два раза. Наверняка абсолютно прозрачный провенанс тоже оказал свое влияние на ценообразование. Разгорелась нешуточная борьба, дольше всех держались четверо покупателей. В итоге 7 июня 2016 года работа ушла за 1 млн 385 тысяч фунтов стерлингов (2,009 млн долларов). Покупатель находился в зале, но не пожелал разглашать свое имя.

Картина «На опушке соснового леса» изображает столь милые сердцу художника просторы родной Елабуги. Некоторые исследователи полагают, что в фигуре на телеге Шишкин изобразил себя самого. Незадолго до этого он похоронил жену и двух сыновей, и всё, что у него осталось — родная Елабуга. Картина перекликается с его известнейшими полотнами — «Рожь» и «Полдень. В окрестностях Москвы».

Однажды художник был принят за «енерала, а не маляра».

Мать Шишкина, Дарья Романовна, впервые побывала в большом городе на старости лет. Когда Иван был маленьким, она весьма сердилась на его увлечение, упрекала, что вместо чего дельного занимается «пачкотней бумаги», зато в коммерции проявляет дивное «слабоумие». Правда, когда в 1850-м году в Елабуге случился страшный пожар, в первую очередь Дарья Романовна вынесла из огня рукописи и книги мужа, а также тетради и рисунки сына. А уж когда он возвращался в родной дом с медалями Академии, а после — со славой главного русского живописца, отношение мать переменила. Переменила, да не совсем. Для того понадобилось Ивану Шишкину окончательно стать знаменитым, разбогатеть и привезти мать к себе в гости в Петербург. Она вошла в дом, оглядела увешанные картинами в золотых рамах стены, оценила обстановку и упрекнула сына: «Ах, Иван, Иван! Что же ты писал мне, будто ты маляр какой-то, а ты енерал». Дарья Романовна была твердо убеждена, что «маляры» так хорошо жить не могут.

Русский богатырь Шишкин показал себя в Германии.

Вожделенная Большая Золотая медаль Императорской Академии художеств дала возможность Шишкину совершить пенсионерскую поездку в Европу. Очное знакомство с европейскими тенденциями позволило художнику в полной мере осознать, насколько дорог ему русский пейзаж и русская реалистическая школа. Новые веяния в искусстве его не затронули, а на любую попытку опорочить родное для него Шишкин реагировал с горячностью и иной раз даже с несвойственной его характеру агрессией. Художественный критик Дмитрий Успенский описывает такой случай: «…в одной из пивных Мюнхена немцы стали подтрунивать над русскими и Россией. Шишкин вступился. Началась ссора, окончившаяся сокрушением целой толпы немцев. Дело дошло до суда, и там, в качестве вещественных доказательств фигурировал железный прут пальца в три толщиной, согнутый в дугу могучими руками сражавшегося Иван Иваныча. Суд оправдал Шишкина, а немецкие художники отнесли его из зала суда в ближайшую пивную, где и воздали честь собрату и доброму патриоту».

Шишкин не смог добиться успеха на педагогическом поприще.

После реорганизации Императорской Академии художеств Шишкина пригласили вести мастерскую на площадке Академии. Это вызвало множество разногласий в Товариществе передвижных выставок (как и в принципе стремление части передвижников наладить отношения с Академией), страсти кипели нешуточные. После долгих размышлений художник принял предложение. Но сплетни в Товариществе и интриги в Академии сделали это время не особенно радостным. Как же Шишкин всю жизнь не любил пересуды, закулисные игры, сплетни, интриги! Избегал их по возможности, но иногда возможности не было. При этом сомневаться в преподавательских способностях Шишкина мы не можем, к тому времени в его учениках числились Андрей Шильдер, Федор Васильев, Ольга Лагода (вторая жена Шишкина), Ефим Волков и другие. Нередко он мог взять учеников и за свой счет поехать с ними на натуру, чтобы работать, не отвлекаясь на суету. В академической мастерской Шишкин бывал очень строг, барышни нередко выходили от него в слезах. Но уж если видел в ученике талант, то поддерживал всеми силами, помогал и советом, и протекцией, и деньгами при необходимости.

Нередко критики противопоставляют Шишкина и Куинджи, называя одного мастером рисунка, второго — непревзойденным колористом. Определенные основания для такого сравнения есть. Мастерские этих художников существовали при Академии одновременно, и Шишкин сам предлагал Куинджи объединиться, чтобы он учил студентов рисунку, а Куинджи — колориту. Архип Куинджи наотрез отказался и даже заявил, что находит метод Шишкина вредным для живописи. Вообще, отношения этих двух мастеров являют собой весьма страстную историю, они нередко бурно ссорились, после чего мирились, но ненадолго, до следующей стычки.

Обучаться у Шишкина оказалось занятием более скучным, чем заниматься с Куинджи. Если Куинджи давал студентам свободу, то у Шишкина в зимнюю пору в классе учились делать всё более совершенные рисунки с фотографий. Постепенно многие ученики Шишкина переметнулись в соседнюю группу, а сам Шишкин практически перестал приходить на занятия, с горечью утверждая, что никому там его обучение не нужно. Вскоре он оставил Академию — и по причине всех этих неурядиц, и по состоянию здоровья. Впрочем, через пару лет ему снова будет предложено место руководителя пейзажной мастерской, Куинджи в Академии на тот момент уже не преподавал, место его занял Киселев. Шишкин согласился, но снова ненадолго — на этот раз вмешалась смерть.