Всадник на вороном коне: голод 1560–1570-х годов и его роль в течении Полоцкой войны между Русским государством и Великим княжеством Литовским

Беда не приходит одна. В справедливости этой народной мудрости в конце 1560-х годов жители Русской земли убедились самым что ни на есть наглядным образом. Жестокий мор, прокатившийся по русским градам и весям, только открыл череду бедствий, обрушившихся на государство и общество в конце 1560-х — начале 1570-х годов. Казалось, сама природа ополчилась на людей и изыскивала всё новые и новые способы истребить их в возможно большем количестве. И надо сказать, в этом она немало преуспела. Вслед за эпидемиями чумы на Русь пришёл великий голод. Совместными усилиями два всадника Апокалипсиса, на бледном и вороном конях, истребили великое множество народа и вмешались в ход Полоцкой войны.

Предвестники катастрофы

Малый ледниковый период и вызванные им природные аномалии обернулись неурожаями. Те, в свою очередь, вели если не к голоду, то, по меньшей мере, к локальной голодовке, которая охватывала беднейшие слои населения, «меньших людей», и способствовала росту социальной и политической напряжённости в обществе.

Начнём с 1541–1542 года (7050 по традиционному русскому летосчислению того времени). Долгая зима и поздняя весна поспособствовали неурожаю, и новгородские писцовые книги именно 7050 годом датировали охвативший Новгородчину голод. Последующие неурожаи удавалось купировать, в том числе за счёт завоза хлеба из других мест, но вот в конце 1540-х годов избежать голода не получилось. Новгородские писцовые книги гласят, что на протяжении трёх лет подряд, с 7057 по 7059 (с 1548–1549 по 1550–1551) год, Новгородчину терзал голод.

В 1557 году зарядившие в конце лета дожди не позволили собрать урожай, и голод приобрёл грандиозный размах. Как писал летописец,

«бысть глад на земли по всем Московским городом и по всей земли, а болше Заволожие: все бо время жатвы дожди были великие, а за Волгою во всех местех мороз весь хлеб побил; и множество народа от глада измроша по всем градом».

От этого голода пострадали не только русские земли — досталось и ногаям, которые бедствовали едва ли не в большей степени, чем сами русские. Бий Исмаил умолял Ивана Грозного прислать хлеба для пропитания людей, а английский путешественник А. Дженкинсон воочию наблюдал множество умерших ногаев, искавших спасения под Астраханью. В Крыму от эпидемии и голода перемёрло великое множество народу — настолько много, что, по словам князя Андрея Курбского,

«некоторые самовидцы наши, тамо мужие бывшее, свидетельствовали, иже и в тои орд

Однако все эти проблемы были лишь предвестниками катастрофы, которая разразилась во второй половине 1560-х годов. Регулярные природные аномалии, ставшая обыденной дороговизна хлеба и периодические, возникавшие то тут, то там голодовки привели к тому, что, по словам отечественного историка Е.И. Колычевой, на окраинах Русского государства, и прежде всего в прифронтовой зоне, на северо-западе, в это время

«наблюдается крайне неустойчивое равновесие с наметившимися признаками запустения посевных площадей и убылью населения из-за неурожаев, эпидемий, набегов кочевников, Ливонской войны».

Поколебать это неустойчивое равновесие мог любой толчок.

Перед бедствием

Великий мор, который начался, судя по всему, в конце 1565 года, стал тем толчком, что опрокинул русское хозяйство в пропасть. Пришедший в 1568 году голод очень скоро охватил если не всю, то во всяком случае бо́льшую часть Русской земли и надолго запомнился современникам свирепостью и размахом. Затмил его только голод начала XVII века, который послужил причиной падения династии Годуновых и начала Смуты.

Голод не был случайностью. Предшествовавшие годы, как на подбор, выдались неблагоприятными, сырыми и дождливыми. В 1562 году, по словам псковского книжника,

«зима была добре снежна, а весне вода была велика в реках, и не памятят люди таковои поводи, и мелниц много теряло».

Вслед за половодьем пришло ненастное лето. По словам всё того же книжника,

«на лете было дождливо в сенокос и в жатву; а рожь жати починали в богородитцкои пост поздно (в середине августа — прим. авт.), а рожь худа родилась, с весны были северики ветры и мразы и до Петрова говенья (конец июня — прим. авт.); а яровой хлеб был добр, да не дало обряжати хлеба и ржи и яри дождам, ни сеати хлеба ржи».

Дожди, по словам летописца, шли месяц, с середины августа до середины сентября, и по сути сорвали жатву и не дали толком провести посевную. Результат — новый неурожай и рост смертности. Писцовые книги Новгорода сообщают, что если в 7068 (1559–1560) году на Софийской стороне опустел один двор, то в следующем — уже семь, а в 7070 и 7071 годах — по 13.

В 1563 году осень снова выдалась дождливой. На Псковщине

«поводи были в реках аки весне до трижды, а к четвертои поводи пало снега много, и озеро и река Великая стало и поуть людям декабря в 3 день».

Однако морозы продержались всего шесть дней, после чего началась сильная оттепель. «За многи лета такои поводи не бывало», и «людям пакости много починило» и в Пскове, и в Новгороде. Распутица и дожди продержались месяц, до начала января, поспособствовав скачку цен на хлеб — «по 11 алтын рожь».

Псковичам 1564 год запомнился ещё и нашествием вредителей. Летописец отмечал:

«Во Пскове и по волостем у христиан по огородом черви капусту поядоша, и нет памятухов такового не бывало, и по репищам репы теже черви нятину объели».

Осенью 1566 года

«прииде на Казанские да на Свияжские да на Чебоксарские места мышь малая с лесов, что тучами великими, и поядоша на поле хлеб всякой и не оставиша ни единого колоса».

Пожрав хлеб в полях, голодные мыши атаковали хлебохранилища. «Не токмо по полем хлеб поядоша, — сообщал русский книжник, удивлённый этим нашествием, — но и в житницах и в закромех хлеб поядоша». Более того, голодные зверьки

«людем же и хлеба не дадуще ясти от множества их: отгоняху от себе метлами и убиваху, но и тем их не можаше отгонити, но паче множае пребываху».

В следующем году лучше не стало. Климат оставался крайне неустойчивым и неблагоприятным для крестьянского хозяйства. На Новгородчине в июне сильный град побил посевы, а в конце лета снова, уже который год подряд, зарядили сильные дожди, вызвавшие половодье. Судя по всему, из-за непогоды урожай был собран плохой, и это вызвало очередную голодовку и всплеск смертности в следующем году: если в 7073 (1564–1565) году в Новгороде на Софийской стороне опустело два двора, то в следующем — уже 11. Но это были ещё цветочки.

«Бысть глад велий по всей вселенней»

Долго собиравшаяся беда пришла в 7076 (1567–1568) году. Именно этим временем датирует начало голода соловецкий старец Пётр Ловушка, записавший в монастырском летописце, что «того же году был на Руси глад великой, купили на Москве четверть ржи в полтора рубля». Для сравнения — в подмосковном Волоколамске в относительно благополучных 1565 и 1566 годах четверть ржи (примерно 4 пуда — 64 кг) стоила 20–21 денег (то есть 10–10,5 копеек).

Ничуть не лучше, если верить монастырским книжникам, был и следующий 7077 (1568–1569) год. В Кирилло-Белозерском монастыре неизвестный монах сделал запись о том, что «бысть глад, по всей Руской земле глад. И не бысть таков[а] за вног[о] лет». Позднейший летописец под тем же годом сообщал читателям:

«Недород был великой хлебного плоду: рожь обратилась травою мялицею и бысть глад велий по всей вселенней».

7078 (1569–1570) год оказался ещё хуже. Продолжавший свирепствовать мор осложнил и без того критическую ситуацию в деревне: рабочих рук не хватало, а тут ещё и очередная природная аномалия. На смену холодной и многоснежной зиме пришла затяжная весна с возвратными холодами и даже снегопадами на юго-западе. Лето снова выдалось дождливым и холодным, так что скудный урожай, выросший на полях, был изрядно подмочен дождями и в немалой степени утрачен.

Голод никуда не делся и в следующем, 7079 (1570–1571) году. На Соловках Пётр Ловушка снова записал:

«Того же году был на Москве глад великой и по всей земли Руской, хлеб был дорог, многие люди гладом измирали».

Запасы хлеба, сохранившиеся от предыдущих лет, были практически исчерпаны, а погода не давала никаких надежд на улучшение ситуации. Суровая и малоснежная зима во многих районах погубила озимые, а яровые толком не взошли из-за сухой весны и ещё более засушливого лета. Похоже, именно в этом году голод достиг своего пика. Отечественный исследователь А.Г. Маньков в своей работе об изменении цен в Русском государстве в XVI веке приводит данные, согласно которым цены на хлеб в этом году достигли абсолютного максимума за всё столетие: в Волоколамске четверть ржи стоила 336 денег или в пересчёте на рубли — 1,68 рубля за четыре пуда зерна.

Тяжёлое положение сохранялось и в 7080 (1571–1572) году. В мае 1571 года сын боярский Кудеяр Тишенков, перебежавший на сторону крымского хана, уговаривал татарского «царя» идти сразу на Москву, поскольку, по его словам,

«на Москве и во всех московских городех по два года была меженина великая и мор великой, и мором де и межениною служивые многие люди и чернь в городех на посадех и в уездех вымерли».

Можно предположить, что мор и глад к началу 1570-х годов истребили в наиболее пострадавшем от них регионе — на русском северо-западе и западе (Новгородчина, Смоленщина и Псковщина) — от трети до четверти всего населения, причём города в силу скученности населения пострадали больше, чем сёла и деревни. Демографическая катастрофа опрокинула неустойчивое равновесие, и хозяйство северо-западных и западных волостей вошло в крутое пике, которое сменилось глубокой депрессией. Связано это было, как полагает отечественный историк Е.И. Колычева, не в последнюю очередь с тем, что

«эпидемия (и голод — прим. авт.) изменила половозрастной состав населения, породила большое количество неполных и бездетных семей, нарушила родственно-соседские связи в деревне и тем самым привела к деформации общины».

Такие неполные семьи, лишённые рабочих рук в нужном количестве, были

«не в состоянии распахать надел в прежнем объеме», а «наиболее молодые и сильные (мужчины — прим. авт.), не обременённые детьми, уходят в другие края, за пределы уезда».

В итоге

«нарушение (в результате главным образом эпидемии) нормального воспроизводства населения привело к тому, что нарастание экономического кризиса на какой-то период стало необратимым».

О том, что ситуация развивалась именно по такому сценарию, свидетельствуют отрывочные сообщения летописей. Осенью 1567 года, готовясь к большому походу в Ливонию, Иван Грозный

«повеле правити посоху под наряд и мосты мостити в Ливонскую землю и Вифлянскую, и зелеиную руду збирати».

Летописец с печалью сообщал:

«От того налогу и правежу вси людие новгородцы и псковичи обнищаша и в посоху поидоша сами, а давать стало нечево, и тамо зле скончашася нужно от глада и мраза и от мостов и от наряду».

Проблемы с набором посохи, неотъемлемого компонента русских ратей того времени, а также провианта и фуража сыграли свою негативную роль в неблагополучном финале похода, который в конечном итоге и вовсе был отменён.

Положение становилось год от года только хуже. Голод охватил не только Русскую землю, но и Литву с Польшей. В «Хронике литовской и жамойтской» под 1566 годом отмечено:

«На той час была великая дорожнета хлеба в Полщи и в Литве, и голод немалый».

Под 1571 годом (хотя, судя по контексту, речь шла о событиях 1569 года) неизвестный хронист упоминал, что

«голод великий был в Полщи и в Литве, же убогие люде стерво здохлое и собак ели, наостаток умерлых людей трупы выгребаючи з земли, ели и сами вмирали».

Об этом же писал и автор позднейшего «Острожского летописца». По его сведениям, «року 1569 голод великий был, аж селедявка по две копы было». Неурожайным был и 1571 год: «рок той был неврожанный, люди з голоду умирали». Таким образом, Литву и Польшу голод опустошал на протяжении пяти лет. Надо ли говорить, что это бедствие наряду с мором внесло коррективы в планы короля Сигизмунда и его советников относительно продолжения войны? Характерный случай. В 1567 году строительство замка на реке Сорице неожиданно натолкнулось на серьёзное препятствие. Провиант для строителей и гарнизона замка надлежало собрать с Могилёвской волости, но, как писал гетман Г. Ходкевич своему коллеге князю Р. Сангушко, жители той волости «суть знищоны и зубожоны», так что даже полсотни коров собрать с них сложно.

В условиях прогрессирующего хозяйственного кризиса, вызванного стечением крайне неблагоприятных природно-климатических и эпидемиологических факторов, ни Москва, ни тем более Вильно с его более слабым и недостаточно эффективным государственным аппаратом не могли больше поддерживать достигнутый в первые годы Полоцкой войны уровень военного напряжения. Обе стороны оказались неспособны во внезапно изменившихся условиях снарядить в поход войско столь мощное, чтобы оно смогло бы разом переломить ход событий. Нарастающая нехватка ресурсов, необходимых для продолжения войны, обусловила постепенное сворачивание активности и переход конфликта в вялотекущую стадию, когда кратковременные периоды оживления сменялись долгими паузами. Пустая казна и обезлюдевшие города, сёла и деревни по обе стороны линии фронта — совсем не то, что нужно для победы.

Единственно возможным вариантом действий в этих условиях становилась «малая война», к которой обе стороны постепенно перешли после 1565 года. Однако она только изматывала противников, не принося гарантированного успеха ни Ивану, ни Сигизмунду. Но даже и для такой войны в конце 1560-х годов становилось всё сложнее изыскивать необходимые силы и средства. Обе стороны измотанные затянувшейся войной и понёсшие колоссальные потери от болезней и голода, остро нуждались в передышке, чтобы собраться с силами. Для Москвы это было тем более важно, если учесть, что она вела напряжённую борьбу с крымским ханом, за спиной которого стоял турецкий султан.

Итог нам известен: трёхлетнее перемирие, которое растянулось на восемь лет, пока в 1578 году уже новый король нового государства, Речи Посполитой, де-факто не разорвал перемирие. Началась новая война — Московская, или Баториева. Однако это уже другая история.