Жизнь заключенных в немецком лагере для иностранных граждан в Рулебене в 1914–1918 гг

Положение интернированных лиц в Германии в начале войны

Начало Первой мировой войны застало многих европейцев на территории государств, ставших врагом их собственной страны. Сезонные рабочие и эмигранты, покинувшие страну из-за политических мотивов, преподаватели и студенты, художники и актеры, спортсмены и туристы, мужчины, женщины и дети – все они в одночасье оказались объектом преследования со стороны местных властей и распаленных пропагандой жителей.

Французов и британцев в Германии оказалось около 15 000, тогда как российских подданных было в несколько раз больше. В число последних входили не только туристы или бизнесмены, застигнутые войной на вражеской территории, но и тысячи крестьян из польских губерний Российской Империи, ежегодно отправлявшихся наниматься батраками на сельскохозяйственные работы в немецких хозяйствах. Поначалу, в августе-сентябре 1914 года, все иностранцы должны были явиться в полицию и регулярно отмечаться там, не покидая мест своего проживания.

Однако конфликт разрастался, военное положение во всех странах ужесточалось, беспокойство в обществе и среди многих государственных деятелей по поводу деятельности вражеских шпионов росло. Немецкие власти, во многом в ответ на действия британцев и французов, решили собрать всех иностранных подданных из враждебных государств в нескольких концентрационных лагерях по всей Германии: в Рулебене, Целле, Хафельберге, Хольцминдене и Раштатте.

Национальный состав в каждом из них был довольно разнообразный, хотя в Рулебене, например, преобладали подданные британской короны, тогда как в Хольцминдене было больше французов. В последнем было создано два лагеря – один для мужчин, другой для женщин и детей. Позднее уже с оккупированных территорий Бельгии, Франции и России в лагеря начали поступать партии гражданских лиц, зачастую вместе с семьями, обвиненных в противодействии немецким военным властям.

Существенная часть гражданских лиц попадала не в лагеря, а в тюрьмы. Воспоминания о пребывании в одной из берлинских тюрем, например, оставил канадский политик и врач Анри Белан, арестованный в Антверпене. По его словам, пребывание там было гораздо хуже, чем в лагерях (питание, режим, отношение со стороны охраны – все было изматывающим для тела и души). С сезонными рабочими-поляками поступили иначе – они не были отправлены в лагеря или тюрьмы. По предложению германского МВД их закрепили за теми хозяйствами, где они работали, а возможность перемещения существенно ограничили.

В течение первого полугода войны по соглашению между воюющими странами из Германии были постепенно депортированы некоторые группы гражданских лиц (в частности, большая часть женщин, стариков и детей), но произвести полный обмен пленными так и не удалось, хотя уже в последний год войны так удалось освободиться, например, вышеупомянутому Анри Белану.

Лагерь в Рулебене. Управление и внутренний распорядок

Одним из самых любопытных с точки зрения внутренней организации и жизни был концентрационный лагерь в Рулебене (Ruhleben). Ныне район Берлина, тогда это был населенный пункт в нескольких километрах к западу от столицы между Шпандау и Шарлоттенбургом. Сам лагерь расположился на месте ипподрома, конюшни которого были переделаны под бараки. Территория лагеря, зажатая между рекой Шпрее и дорогой на Шпандау, была немногим больше одного квадратного километра, существенную ее часть занимало поле для скачек.

В самом начале войны туда поместили внушавших подозрение иностранцев. В основном это были русские или поляки, которые, впрочем, пользовались относительной свободой. Они вполне спокойно покидали территорию лагеря, посещали местные трактиры и кафе, а солдатам охраны в качестве благодарности просто покупали пиво. Но подобная жизнь продолжалась недолго, потому что в конце 1914 года в лагерь были помещено около 4000 подданных британской короны, а также множество людей из других государств. Самую большую группу, около 1500 человек, составляли английские моряки, арестованные на судах в порту Гамбурга. Охрана была усилена, а всякие хождения за границу территории были запрещены.

В ноябре-декабре 1914 года положение находившихся в лагере было плачевным. Конюшни были мало или вовсе не приспособлены для ночлега: в некоторых стойлах, где должны были смонтировать койки, арестованные увидели горы навоза. Не хватало одеял, не было мыла, посуды, а уборные были опасны не только для обитателей лагеря, но и для всего Берлина – как выразился посетивший Рулебен представитель американского посольства. Территория вокруг конюшен после дождей представляла собой чавкающее болото, через которое обитатели бараков должны были за несколько сотен метров ходить на кухню, размещенную под большой трибуной.

Довольно быстро, частично распоряжениями немецких офицеров, частично самостоятельными действиями заключенных, было определено, что во главе каждого барака должен стоять так называемый капитан, владевший немецким языком. Из числа капитанов был избран капитан капитанов, а у каждого еще были заместители, отвечавшие за почту обитателей барака, противопожарную безопасность (что было крайне актуально зимой), стирку белья, уборку помещений и т.д. Некоторые из обязанностей должны были оплачиваться с помощью взносов всех живших в бараке.

Капитаны также учредили пост специального надзирателя за порядком, которым стал некий Батчерт, профессиональный гольфист, за годы войны превратившийся, по сути, в полицейского инспектора лагеря. Ему подчинялись два сержанта и дюжина констеблей. Их работа по предотвращению драк, споров в очередях, расследованию краж и т.п. была столь эффективна, что комендант лагеря барон фон Таубе, распустивший однажды эту службу, был вынужден вскоре её восстановить.

Работа по наведению порядка в лагере стала возможна во многом благодаря связи с внешним миром. Один из капитанов, пользуясь разрешением воспользоваться телефоном, дозвонился до американского посольства, работники которого многое сделали, чтобы наладить снабжение лагеря и добиться ослабления местного режима.

К середине 1915 года лагерь приобрел чрезвычайно благообразный вид. Благодаря находившимся в лагере инженерам удалось построить эффективную дренажную систему, были приведены в порядок старые бараки и построены новые. К удовольствию всех заключенных, были перестроены уборные, а также появились нормальные душевые с горячей водой один раз в неделю и с холодной во все другие дни.

Самое главное, поле для скачек было превращено в огромный огород. Заключенные списались через Красный Крест с британским Королевским обществом огородников, которое отправило в Рулебен несколько посылок с семенами. К 1918 году в лагере выращивались десятки сортов овощей и цветов. Тысячи кочанов капусты и связок редиса попадали на лагерную кухню.

Обитатели лагеря, которым после 11 ноября 1918 года было позволено выходить за пределы лагеря (собственно, они уже не были заключенными и готовились к отправке домой), ужасались бедности берлинского населения, поскольку в лагере никогда не было такой острой проблемы с питанием, как у горожан. Впрочем, проблема питания решалась во многом благодаря помощи благотворительных организаций, а также родственников заключенных. Среди последних были и очень богатые люди, арестованные во время курортного отдыха в Южной Германии – так, один из бараков даже назывался «бараком миллионеров».

Население Рулебена

Однако ни американское посольство, ни благотворительные организации не могли урегулировать одну важную вещь – рознь между самими обитателями лагеря. Проблемы возникали по политическим причинам, из-за расовых и этно-религиозных различий, и, наконец, по причинам социально-экономическим.

Первая проблема заключалась в том, что в лагерь вместе с британцами попали люди, которые к Альбиону имели лишь косвенное отношение. Из-за запутанного немецкого законодательства среди заключенных оказались даже добропорядочные бюргеры, всю жизнь прожившие в Германии и считавшие себя немцами. Некоторые даже не умели говорить по-английски! Очень быстро они вместе с некоторыми британцами, которые уже давно жили в Германии и были женаты на немках, образовали т.н. «прогерманскую партию», настойчиво добивавшуюся освобождения или, по крайней мере, преимуществ для себя. Примечательно, что некоторые немцы не пожелали примкнуть к этой «партии», высказавшись в том духе, что родина неблагодарна к ним и ссылает в лагерь лишь за то, что они давным-давно работали в британских колониях. «Прогерманская партия» довольно быстро теряла в численности, поскольку многие ее представители действительно сумели освободиться из лагеря. Здесь некоторых из них ожидал неприятный сюрприз в виде призыва в армию и отправки на фронт.

По воспоминаниям британцев, какое-то время единственной целью всех «настоящих англичан» (Stock-Engländer) было унизить своих противников из «прогерманской партии». Поскольку драки пресекались лагерной полицией и солдатами охраны, то единственным способом сделать это максимально эффектно оставался спорт. Особое удовольствие всем британцам доставил тот факт, что «прогерманская» крикетная команда проиграла команде барака, в котором жили «преимущественно евреи и цветные».

Это самое «соединение евреев и цветных» было другой крупной проблемой лагеря. Капитанам и всем заинтересованным в поддержании нормальной жизни заключенным удалось создать подобие «Маленькой Британии», которая, кроме переулков и площадок между строениями, названных в честь лондонских улиц, являла еще и пример привычной всем расовой сегрегации. Чернокожим матросам с британских кораблей не позволили даже избрать капитана из своей среды, навязав в начальники белого заключенного.

Социально-экономические же проблемы обозначились в быстром расслоении заключенных. Меньшая часть могла вполне комфортно существовать, нанимая тех, кто остался без гроша и не мог рассчитывать на внешнюю помощь, в качестве своих слуг. Ни о каком особом братстве или равенстве в данном случае, конечно, не могло идти и речи. Совет капитанов поспешил загладить это, введя систему выборов на должности, приближенную к английской муниципальной системе, гарантировав всем по крайней мере равенство политическое.

Стоит отметить, что публика в лагере подобралась самая разношерстная. Как впоследствии писал один из бывших заключенных лагеря, на Трафальгар-сквер (одна из крупных площадок) можно было видеть самых примечательных обитателей Рулебена: «Бамбулая, великого короля-чистильщика» – это был африканский матрос, чистивший обувь за плату, или «Арахиса» – камерунца, торговавшего орехами, «Натурменша» (Naturmensch) в сандалиях на босу ногу, «человека с расстроенной психикой, вечно ходившего с мокрой повязкой вокруг головы, сосавшего леденцы и распевающего песни». Среди них внезапно мог появиться джентльмен, одетый так, «будто он прогуливался по Риджент-стрит» – одной из самых фешенебельных улиц Лондона.

Были среди заключенных и профессора Берлинского университета, инженеры, спортсмены, музыканты. Усилиями нескольких преподавателей заработал даже «Рулебенский университет», в котором каждый желающий мог прослушать курс практически по всем наукам. Благодаря помощи американского посольства (пока США не вступили в войну) и «Юношеской христианской ассоциации» (YMCA – Young Men's Christian Association) была составлена внушительная библиотека из нескольких тысяч томов.

В итоге германские власти разрешили даже издание своего собственного печатного журнала, львиная доля которого отводилась обсуждению спортивных матчей между бараками – в Рулебен угодили многие именитые футболисты, игравшие в немецких командах. Музыканты периодически устраивали концерты, на которые торжественно являлся и начальник лагеря, а любители театра не замедлили еще в конце 1914 года среди полной разрухи отдаться своей страсти и не прекращали ставить спектакли до самого конца войны.

Побеги

Хотя подобная жизнь может показаться раем относительно того, что происходило в это время на фронте, некоторые обитатели лагеря все равно стремились вырваться из него. Попытки эти бывали успешными. Так, Уоллес Эллисон, капитан барака для цветных, автор вышеупомянутой реформы, приблизившей устройство лагеря к английскому образцу управления, был в 1915 году арестован военными властями. Его заключили, как утверждает в своей книге о Рулебене Джозеф Пауэлл, занимавший некоторое время пост капитана всего лагеря, в берлинскую тюрьму, из которой Эллисон бежал, был укрыт немецкими коммунистами из организации «Спартак» и счастливо добрался до Англии.

По другим источникам его одиссея выглядит еще фантастичнее. Якобы, в 1915 году Эллисон пытался бежать из лагеря, его схватили и водворили в берлинскую тюрьму, где с ним беседовал канадец Белан, отразивший это в своих воспоминаниях. Затем рулебенский капитан снова бежал, уже из тюрьмы, и снова его поймали. Только после своего возвращения в лагерь в 1917 году он предпринял последнюю, на этот раз удачную, попытку сбежать и добрался до Англии.

Другим счастливым беглецом в 1915 году был Джеффри Пайк, опубликовавший потом подробный отчет о своей жизни в лагере. В 1916 году бежали заключенные Гонт и Колстон. Есть свидетельства, что некоторые заключенные сбегали не дальше Берлина и, покутив там некоторое время, возвращались обратно в лагерь.

Правда, не все побеги были побегами за пределы Рулебена. Израэль Коэн вспоминал после освобождения, что «первая попытка самоубийства [в лагере] была предпринята рано утром в марте 1915 года заключенным с бритвой, которого успели остановить, только когда он уже почти перерезал себе горло, а еще одна или две попытки были предприняты летом этого же года. Дальше случаи психического расстройства происходили, к сожалению, все чаще».

Всего в Рулебене за время войны побывало 5500 человек, наибольшее число заключенных (около 4400) содержалось в нем в конце 1914 – начале 1915 гг. После ряда соглашений между Британией и Германией об обмене пленными количество обитателей лагеря к началу 1918 года снизилось до 2500. Случай Рулебена рассматривается ныне многими историками как удивительный не только для Первой мировой войны пример, но и для европейской истории ХХ века в целом, построения стабильного сообщества внутри концентрационного лагеря.

Продолжение следует: Концлагеря острова Мэн.