4 доходных дома, которые видели отчаянье Пушкина и страсти Маяковского

Рынок аренды жилья появился на удивление давно. Первый пример — античные инсулы. Эти малоэтажные постройки римляне сдавали еще до нашей эры. Пик популярности аренды, впрочем, пришелся на куда более поздние времена. В Российской империи активно снимать квартиры начали в середине XIX — начале XX столетий. Это связано с одним из результатов промышленной революции — ростом городского населения. Дома с жильем под аренду назывались доходными и приносили своим владельцам неплохую прибыль.

Квартиры на любой вкус

Доходные дома заполонили Петербург во второй половине XIX века. На их долю приходилось примерно 80% зданий в городе. Узнать такой дом на улице было несложно: как правило, он был выше и массивнее хозяйских особняков. «Стандартный» доходный дом — четырехэтажка со строгой иерархией размещения квартирантов и нежилых помещений.

На первом этаже были магазины, на втором и третьем — квартиры для «солидных господ», на четвертом — скромные углы для студентов и прочих разночинцев. Порядок этот связан с отсутствием лифтов: кому дольше подниматься по лестнице — тот платит за аренду меньше.

За каморку под самой крышей арендаторы отдавали около 5 рублей в месяц, а за роскошные многокомнатные квартиры — до 140. Часто жилье снимали звезды литературы, искусства, политики, которые были начисто лишены предрассудков насчет аренды жилья. Она привлекала мятежных особ, не желающих долго сидеть на одном месте.

Самый «буйный» Пушкин

Осенью 1833 года в доходном доме Василия Энгельгардта на Невском проспекте поселился Пушкин — но не Александр Сергеевич, а младший брат поэта Лев. Ничего удивительного: дворянин-холостяк решил пожить в самом центре города. Но есть один нюанс… за проживание Лев Сергеевич не платил. Почему — точно неизвестно, но Александру Пушкину пришлось «выкупать» непутевого родственника и спасать его от угрозы попасть за решетку.

За полгода Лев Пушкин «отдохнул» почти на полторы тысячи рублей. Погасить эту сумму разом не мог даже главный поэт России, поэтому Александр Сергеевич выписал Энгельгардту вексель и платил постепенно. К моменту гибели поэта на дуэли долг еще не был закрыт.

Зачем же Лев Сергеевич подставил собственную семью? Вероятно, за разнузданным поведением младшего Пушкина скрывалась личная драма.

Лев Сергеевич предсказуемо оказался в тени своего талантливого брата. Он шаг за шагом пытался повторить его успех, но планка была слишком высока. Так же, как и Александр, Лев учился в Царскосельском лицее, но был отчислен в 1821 году за неподобающее поведение. Вместе с товарищами он протестовал из-за увольнения Вильгельма Кюхельбекера (кстати, близкого друга Александра Пушкина). Юноши бойкотировали лекции нового учителя, подрались с лицейским надзирателем и разгромили класс.

Эта выходка стала первой в бесконечной череде приключений Льва Пушкина. Пятнадцатилетний, он вернулся в родительский дом, но старшего брата не застал — тот находился в ссылке на юге страны.

Став постарше, Лев помогал брату печататься: приносил его тексты в издательства, забирал гонорары, решал срочные вопросы. Поначалу дела шли неплохо, но своей беспечностью Лев Сергеевич снова все испортил. Он безбожно опаздывал на встречи (если вообще на них являлся), не стеснялся брать у книгоиздателей в долг, обнародовал стихи брата раньше положенного времени.

А еще Лев Пушкин пристрастился к алкоголю и, по ироничному выражению современника, «даже чай пил не с ромом, а ром с чаем». Пытался он писать и собственные стихи, но те, увы, никому не нравились. Александр Сергеевич в письмах тонко намекал брату, что его вирши требуют, как минимум, доработки, чем смертельно обижал Льва. Расставшись с мыслью о литературном творчестве, Лев Сергеевич поступил на службу.

Со временем выяснилось, что единственным местом, где младший Пушкин чувствовал себя нужным, был театр боевых действий. Лев Сергеевич храбро сражался на Кавказской войне, получил не одну награду от императора и обрел репутацию бравого офицера. Вместе с военной славой пришли деньги, на которые Пушкин отчаянно кутил.

Его сослуживец Николай Лорер вспоминал, что тот не признавал никакого напитка, кроме вина, а обычную воду и вовсе презирал. «Однажды ему сделалось дурно в одной какой-то гостиной, дамы засуетились возле него, стали кричать: „Воды! Воды!“, и Пушкин от одного этого ненавистного слова пришел в чувство и вскочил, как ни в чем не бывало».

В 1833 году Лев Сергеевич вышел в отставку и поселился в доходном доме Энгельгардта. Его сбережения стремительно таяли, но Пушкин продолжал вести роскошный образ жизни. Он устраивал званые обеды и ужины, заказывал прямо в квартиру дорогой алкоголь, организовывал цыганские концерты для искушенной публики. Когда пришло время платить за жилье, Лев Пушкин понял, что загнал себя в тупик.

 «Лев Сергеевич очень дурно себя ведет. Я ему ничего не говорю, потому что, слава Богу, мужику 30 лет, но мне его и жаль, и досадно», — признавался Александр Пушкин. С горем пополам решив денежные проблемы брата, он заставил его покинуть доходный дом.

В 1836 году Лев Сергеевич вернулся на службу на несколько лет, а в 1843-м женился и стал отцом. Счастливая поначалу семейная жизнь дала трещину из-за его тяги к спиртному. В 1852 году Лев Пушкин тяжело заболел и скончался — как потом выяснилось, от цирроза печени.

Мрачное прибежище аферистов

В начале XX века в Петербурге был построен доходный дом пивоторговца Ивана Дурдина. Здание располагалось в не самом благополучном районе города: на «криминальной» Лиговской улице (нынешний Лиговский проспект). Это одна из первых семиэтажных построек столицы. Скромность дома, в котором было обустроено много однокомнатных квартир, притягивала сомнительных личностей.

Петербуржцы были уверены, что в доходном доме Дурдина живут одни воры и перекупщики краденых вещей. За промышлявшими здесь преступниками закрепилось прозвище «лиговское сословие».

Важно уточнить, что дом Дурдина состоит из четырех корпусов, которые отличаются друг от друга — некоторые квартиры в доме были весьма роскошными и насчитывали до восьми комнат. Жили в них вполне респектабельные арендаторы.

Например, в 1912 году в одной из квартир поселился экономист, коллежский секретарь Георгий Сазонов. Его частым гостем был сам Григорий Распутин. «Последний старец» явно злоупотреблял гостеприимством Сазонова — он жил в его квартире неделями и устраивал в ней приемы для барышень высшего света.

Строго говоря, жил царский приближенный в здании на улице Гороховой, 64. Именно там он принимал тех, кто приходил к Распутину за «исцелением» или советом. В доме на Гороховой Григорий Распутин арендовал квартиру с 1914 по 1916 годы. Отсюда он вышел и на свой последний ужин — в особняк Феликса Юсупова, где после многочисленных попыток (отравление, стрельба, утопление) «старца» убили.

Романтический «тучерез»

В Москве доходные дома тоже не были диковинкой. Среди них выделялся дом архитектора Эрнста-Рихарда Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке. Здание в то время называли тучерезом. Современного человека двенадцатиэтажным домом не удивишь, но в глазах москвича начала XX века он выглядел гигантским.

В здании было всего два подъезда, а входы в квартиры (в основном однокомнатные) были обустроены в длинных коридорах. Жилье в доме снимали в основном холостые мужчины, предпочитавшие питаться в ресторанах, — во многих квартирах, прозванных «кавалерками», не было даже кухни. В 1915 году Нирнзее был вынужден продать дом и уехать из страны из-за антигерманских настроений в России. К счастью, дом его пережил и войны, и революции.

В 1990-х годах рабочие делали ремонт в одном из помещений дома Нирнзее и нашли записку: «Хочу сегодня быть красивой. Я очень люблю тебя, Владимир Маяковский. Стихи твои и тебя».

Послание скрывалось за старым зеркалом, а написала его Софья Шамардина, поэтесса Серебряного века. В 1910-х между ней и Маяковским завязались романтические отношения. Впервые Софья увидела поэта в 1913 году на лекции о футуристах. «Вышел Маяковский в желтой кофте и стал читать. Больше я никого не запомнила», — рассказывала она. После мероприятия поэт вызвался проводить девушку.

Отношения двух творческих натур были яркими, но сложными. Владимир Маяковский посвящал Софье Шамардиной стихи (она упоминается в поэме «Облако в штанах»), но часто ссорился с ней и требовал постоянного внимания к себе.

Ради поэта Софья бросила учебу на Бестужевских курсах, которые в те годы были едва ли не единственной возможностью для девушки получить высшее образование.  Влюбленные то расставались, то сходились вновь. Наконец, в 1914 году они встретились на квартире Маяковского в доме Нирнзее и договорились остаться друзьями. Судя по найденной записке, это решение далось им с трудом.

А была ли купчиха?

В петербургском доходном доме купца Евгения Михайлова с 1915 по 1927 годы жила семья художника Бориса Кустодиева. Живописец прославился на рубеже веков как ученик другого мэтра — Ильи Репина. Начинающий художник помогал состоявшемуся мастеру писать полотно «Заседание Государственного совета».

Позднее Кустодиев снискал славу как автор ярких, по-лубочному нарядных картин, а также как создатель первых детских иллюстраций и советских плакатов. В доме на Введенской улице, 7, он занял квартиру номер 50.

Окна мастерской Бориса Кустодиева выходили на уютный сквер возле церкви. Здесь он написал более двухсот картин. С 1916 года художник был прикован к инвалидному креслу, но даже когда у Кустодиева начала отниматься рука, он не бросил любимое дело и продолжал по мере сил трудиться. В 1918 году он написал свою самую узнаваемую картину — «Купчиха за чаем».

Натурщица Кустодиева жила в том же доходном доме, но этажом выше. Только вот была она вовсе не купчихой, а дворянкой, и не пышной женщиной «бальзаковского возраста», а довольно стройной молодой студенткой.

Девушку звали Галиной Адеркас. Помимо прочего, она оказалась еще и землячкой Кустодиева — приехала в Петербург из Астрахани и поступила в Медицинский институт. В студию художника ее привела жена Бориса Кустодиева, а Галина и рада была позировать известному живописцу.

С медициной свою жизнь юная натурщица не связала. Она стала певицей: уже в советские годы выступала в хоре Управления радиовещания и озвучивала кинокартины. Как сложилась дальнейшая судьбы Галины Адеркас, доподлинно неизвестно. Не исключено, что дворянское происхождение сослужило ей дурную службу в годы сталинских репрессий.