Художники «Улья» глазами Маревны

Однажды молодая художница Мария Воробьева-Стебельская оказалась в гостях у Горького на острове Капри. Горький придумал ей псевдоним Маревна в честь героини народных сказок, девы-богатырши Марьи Маревны. Так начался творческий путь художницы Маревны, полный событий и ярких знакомств.

Она окончила художественную школу в Тифлисе, училась в Строгановском училище в Москве, дружила с Пабло Пикассо (Pablo Picasso) и Амедео Модильяни (Amedeo Modigliani), родила дочь от мексиканского художника Диего Риверы (Diego Rivera), выставлялась в парижских салонах, работала с модным кутюрье Полем Пуаре (Paul Poiret), а последние тридцать лет жизни провела в Англии, где написала три книги воспоминаний и целую серию картин, посвященных жизни парижской богемы начала XX века.

Хотя некоторые критики не видели в картинах Маревны ничего уникального и считали творчество художницы лишь «дамским рукоделием», но именно ей суждено было стать автором живописной летописи удивительного времени, когда любой прохожий, зайдя на обед в парижское кафе «Ротонда», мог повстречать за одним столом Пикассо и Модильяни, Ривьеру и Сутина, Волошина и Хемингуэя (Ernest Hemingway). Здесь эксцентрично одевались, много пили, спорили об искусстве и веселились.

«Одно наше появление на улице привлекало всеобщее внимание, – вспоминала художница. — Впереди — уверенной походкой, размахивая тростью с ацтекскими фигурками, огромный, бородатый Ривера. Дальше я — в розовой широкополой шляпе, отцовской накидке, велосипедных бриджах и черных туфельках. Потом Модильяни — он шел, декламируя строчки из «Ада» Данте. За ним Сутин, раскрасневшийся и сияющий после плотного обеда с возлияниями. Далее — Эренбург с лошадиным лицом, похожий на льва Волошин, Пикассо и Макс Жакоб (Max Jacob), один в огромном «пальто кубиста», на голове жокейская кепка, другой — в приталенном пальто, черном цилиндре, белых перчатках и гетрах...»

Молодых художников объединяла не только любовь к искусству, но и бедность. Многие из парижских друзей Маревны проживали в общежитии, которое в 1902 году организовал скульптор Альфред Буше (Alfred Boucher). Комнаты напоминали по форме пчелиные соты, за что общежитие и прозвали «Ульем». Главное здание быстро обросло подсобками и стало популярно среди богемы, благодаря дешевизне и творческой атмосфере.

Марк Шагал вспоминал: «В мастерских у русских рыдала обиженная натурщица, у итальянцев пели под гитару, у евреев жарко спорили, а я сидел один, перед керосиновой лампой. Кругом картины, холсты — собственно и не холсты, а мои скатерти, простыни и ночные сорочки, разрезанные на куски и натянутые на подрамники… В «Улье» можно было либо умереть, либо уйти оттуда знаменитым».

Жители «Улья» были так увлечены творчеством, что порой не замечали ничего вокруг и становились героями курьезных историй.
Например, художник Хаим Сутин как-то увидел в Лувре картину Рембранта (Rembrandt), изображающую тушу быка. Его так захватила мясная тема, что он начал создавать картины с тушами животных одну за другой. Все работы Сутин писал с натуры. В его мастерской стоял невыносимый запах разлагающегося мяса, которое художник периодически поливал свежей кровью для сохранения яркости цвета. Соседи не раз вызывали полицию, чтобы вынудить одержимого художника выбросить протухшее мясо. Прошло меньше века, и работа Сутина «Бычья туша» (Bull carcass), написанная в 1923 году, была продана на аукционе Кристи за 28,165 миллиона долларов.

Если Сутина в парижских кругах считали странным и нелюдимым, то его близкий друг итальянец Амедео Модильяни, напротив, имел репутацию человека обаятельного, элегантного и компанейского.
Модильяни решил помочь другу и пристроить Сутина в дом арт-дилера Леопольда Зборовского (Leopold Zborowski). Со временем Збровский стал продавать картины обоих художников и сделал на этом неплохие деньги. А вот его супругу раздражало постоянное присутствие Сутина в доме и однажды она даже выставила художника за дверь. В отместку Модильяни нарисовал портрет Хаима на двери ее квартиры. Стереть картину не удалось, поэтому дверь сняли с петель и выставили на продажу. Ее купил мануфактурщик Люсьен Map (Lucien Mar). Через десять лет цена «дверной картины» увеличилась в тысячу раз, и Мар продал ее арабскому шейху.

Еще один близкий друг Модильяни японец Леонард Фужита (Leonard Foujita) учился хореографии у Айседоры Дункан (Isadora Duncan), гулял по улицам Парижа в домотканом кимоно, бусах и серьгах, а в качестве моделей для своих картин одинаково часто выбирал женщин и кошек. Его комната была обставлена в традиционном японском стиле с бумажными фонариками, принадлежностями для чайной церемонии, подушками и татами.

Гости любили бывать в доме Фужиты не столько из интереса к художнику и его творчеству, сколько из-за возможности помыться с комфортом. Картины Фужиты хорошо продавались и выставлялись по всей Европе, поэтому его мастерская располагалась в роскошном особняке с горячей водой и ванной, что было редкостью для Монпарнаса тех времен.

Еще один большой любитель кошек художник Моисей Кислинг (Moise Kisling) однажды и вовсе пригласил друзей на торжественное мероприятие, где объявил недоумевающей публике, что поводом для сбора стало отпевание его любимого кота, который отравился свинцовыми белилами. Кислинг объяснил его гибель беззаветной любовью к искусству.

Жизнь художников Монпарнаса начала XX века была полна любви к искусству, веселья и новых идей. Маревна вполне могла остаться лишь безымянным персонажем с картин своих гениальных друзей, но благодаря своей дальновидности не только вписала свое имя в историю, но и оставила для потомков яркие описания своей парижской молодости и богатое собрание собственных картин.