Монастыревский бунт: короткое якутское восстание, о котором узнал весь мир

Якутская область Российской империи «славилась» одними из самых суровых по условиям местами ссылок — осужденных отправляли отбывать наказание в города Верхоянск и Среднеколымск. С 1885-го по 1889 год губернатором Якутской области был Константин Николаевич Светлицкий, который оставил о себе добрую память. Он помог открыть первые в области общественные библиотеку и музей, распорядился построить приюты и ночлежные дома для бездомных, а также активно занимался строительством дорог.

Многие политические заключенные в своих воспоминаниях отмечали, что Светлицкий относился к ним без предвзятости, старался облегчить путь до места ссылки, и не устанавливал предельный вес перевозимых вещей. Все изменилось, когда его место временно занял вице-губернатор Павел Петрович Осташкин.

Новая метла

К ссыльным Осташкин относился с большой неприязнью, что тут же ощутили на себе 33 арестанта, пережидавшие зиму в Якутске перед очередным этапом. Среди них были народовольцы и другие революционеры, а также их жены и дети. 

Они рассчитывали, что преодолеют долгий путь поздней весной, но Осташкин заявил, что выдвигаться им придется со дня на день и разрешил взять с собой на два месяца не более 80 килограммов вещей и продуктов на человека. Также вице-губернатор отменил казенное пособие, без которого ссыльные не могли бы пополнить запасы провианта на редких стоянках.

Решение Осташкина вызвало мгновенную реакцию: заключенные понимали, что не выживут в пути, если выполнят требования чиновника. Ссыльные ранее собирались в доме местного жителя, якута Монастырева, где обсуждали книги и общались с местными и «старыми социал-демократами». Этот же дом стал для них штабом.

Бунт в доме Монастырева

Обсуждая план ответных действий, революционеры рассматривали варианты бежать обратно в центральную Россию, устроить серию одиночных протестов или даже напасть на Осташкина. Но в итоге ссыльные юристы А.Л. Гаусман и О.С. Минор решили действовать мирно и подготовить письменный отказ отправляться в путь на выставленных вице-губернатором условиях.

Утром 21 марта, за день до отъезда, все взрослые политические заключенные пришли к полицейскому правлению с одинаковыми заявлениями. Полицмейстер заявил присутствующим, что передаст их прошения Осташкину, а ответ они получат на следующий день. 

Но вскоре до членов «клуба» дошли известия, что вице-губернатор назвал их поступок «антиправительственным выступлением», а местным солдатам выдают патроны. Надежд на мирное решение вопроса не осталось, и на рассвете революционеры заняли оборону в доме Монастырева. Некоторые были вооружены револьверами, а другие, не имея оружия, были готовы закрывать соратников грудью.

Около 11 часов дня 22 марта 1889 года к ссыльным прибыли военные, которые сообщили, что ответ на их прошение вице-губернатор зачитает в другом месте, но никак не в «клубе». В ответ Лев Коган-Бернштейн, стоящий в дверях вместе с несколькими женщинами, напомнил пришедшим, что полицмейстер нарушил свое обещание. В ответ солдаты применили штыки, и защитники дома открыли огонь.

Менее чем за десять минут по восставшим было выпущено около 700 пуль, шестеро из них погибли на месте, десять были тяжело ранены. 23-летнему Михаилу Гоцу, будущему основателю «Боевой организации эсеров», прострелили легкое, а беременная Софья Гуревич, жена одного из ссыльных, была смертельно ранена и умерла через полтора часа в больнице. Ее сестру Евгению, которая потеряла в перестрелке мужа, на следующее утро еле успели вытащить из петли. 

Один из революционеров, Н.Л. Зотов, забрал револьвер одного из товарищей и бросился во двор, где за происходящим наблюдал сам Осташкин. Пуля, выпущенная одним из солдат, попала ссыльному в пуговицу шинели и помешала напасть на вице-губернатора. Сам Зотов тогда остался жив.

Среди солдат легкие ранения получили трое, а городовой Хлебников, получивший тяжелое пулевое ранение, вскоре умер.

Завет революционера

Выживших бунтарей отправили в тюрьму, а тех, кого власти посчитали зачинщиками восстания, по приказу из Санкт-Петербурга было велено судить по военным меркам. В итоге Зотов, покушавшийся на вице-губернатора, а также Гаусман и народоволец Коган-Бернштейн были приговорены к смертной казни. 

По воспоминаниям выживших, Зотов и Гаусман самостоятельно выбили табуретки из-под ног, когда во время казни им накинули петли на шеи. Прикованного к больничной койке Коган-Бернштейна задушили, приподняв веревкой с постели.

«Тебе всего шесть лет, а час моей смерти близится. Считаю долгом своим попрощаться с тобой и сказать тебе несколько слов. На глазах смерти говорю тебе: лучше жить в нищете с чистой совестью, чем в богатстве и материальном довольстве, сознавая, что кривишь душой. Люби людей, ненависть и злоба могут иметь за собой физическую, материальную силу, но у любви сила внутренняя, всепобеждающая»

А.Л. Гаусман, прощальное письмо дочери

Остальных революционеров отправили уже не в ссылку, а на каторгу, без права помилования.

Запад вступается за ссыльных

Восстание, которое вошло в историю под названиями «Якутский бунт» и «Монастыревская трагедия», вскоре стало широко известным. О нем писали газеты США, Великобритании и Германии, а достоянием общественности его сделал один американец.

В 1865 году 20-летний телеграфист Джордж Кеннан приехал в Россию, чтобы изучить возможный маршрут путей связи между двумя странами через Чукотку. В течение нескольких лет молодой специалист путешествовал по Сибири, где он впервые услышал о том, что такое политическая ссылка.

Через 20 лет Кеннан вернулся в Россию в качестве журналиста, чтобы более подробно изучить быт и жизнь революционеров. Там он познакомился с великой Екатериной Брешко-Брешковской, которую Керенский впоследствии назовет «бабушкой русской революции», и революционером Егором Лазоревым, который свел Кеннана с самим Львом Толстым. Позднее Толстой спишет со своего приятеля политического арестанта Набатова из «Воскресения», а также воспользуется для написания этого романа работами Джорджа Кеннана.

Именно эти знакомства способствовали тому, что Кеннан узнал о трагедии в Якутске. В 1890 году он написал о ней в New York Times, а потом начал давать лекции о быте ссыльных, которые собирали тысячи слушателей. Для усиления эффекта публицист появлялся перед зрителями в арестантской робе и кандалах. 

Вскоре об условиях содержания заключенных в Сибири говорил весь Запад, а в США появилось «Общество друзей русской свободы». Хозяйка одного из самых модных салонов Санкт-Петербурга и мемуаристка А.В. Богданович вспоминала, что из-за жесткого обращения со ссыльными против России ополчилось даже британское правительство под руководством Уильяма Гладстона, которое на тот момент считалось дружественным императору Александру III.

Казалось, в США и Великобритании о заключенных говорили больше, чем в России, что можно проследить по письмам Льва Толстого журналисту Кеннану.

 «Об ужасах, совершаемых над политическими [заключенными], и говорить нечего. Мы ничего здесь не знаем. Знаем только, что тысячи людей подвергаются страшным мучениям одиночного заключения, каторге, смерти, и что все это скрыто от всех, кроме участников в этих жестокостях. Очень, очень благодарен вам, как и все живые русские люди, за оглашение совершающихся в теперешнее царствование ужасов», — писал Толстой Кеннану в августе 1890 года.

Из-за реакции западного общества российские власти смягчили условия этапирования заключенных в Сибирь и восстановили права многих ссыльных. Но участникам Якутского бунта пришлось ждать смягчения приговора еще несколько лет. Их дело пересмотрели только в 1895 году: защитники Монастыревского дома были частично восстановлены в правах и получили разрешение вернуться в Европейскую часть страны.

Здание «клуба» ссыльных революционеров сохранилось по сей день — с первоначального места дом переместили на территорию Якутского музея истории и культуры народов Севера. Братская могила погибших революционеров признана объектом культурного наследия.

Примечательно, что внучатый племянник Джорджа Кеннана и его полный тезка, стал дипломатом, которого прозвали «архитектором Холодной войны».