Советская пластическая хирургия: легко ли в СССР было поправить себе нос

В СССР косметологии не было. По крайней мере, если судить по воспоминаниям рядовых гражданок. Пилинг лица выполнялся горячим полотенцем, вместо патчей на веки клали огурец (а потом съедали – не пропадать же добру), а уж касательно исправлений внешности, вроде носа или ушей, то прибегали к пластырям. Даже Гурченко так на съёмках меняла форму носа – своя не устраивала то режиссёров, то её саму. Кончик можно было подтянуть пластырем, замаскировать гримом.

Эти рассказы об ушах и носах особенно странно смотрятся на фоне упорных слухов, которые ходили ещё среди советских школьников, о том, что под Москвой есть секретная больница, где разведчикам делают новые лица. Нос, губы, уши – всё перекраивают, не узнать. А среди взрослых добавлялся ещё один слух – в той же клинике кроят двойников первых лиц страны.

И для полного винегрета то и дело на экране телевизора появляется комедия, где одна из героинь специализируется как раз на пластической хирургии – «Дети Дон Кихота» – и её осаждают пациенты и пациентки. Кстати, эту картину уже в наше время не раз разоблачали как манифест политкорректности. Дело в том, что муж этой героини – акушер-гинеколог, а обычно в медицинских семьях расклад был обратный: в хирургию неохотно пропускали женщин, зато возиться с роженицами, считалось, им сам Бог велел.

А ещё в стране, не знающей косметологии, художница Татьяна Маврина – пока ещё рядовая, не признанная как гений иллюстрации – записывает военной зимой в дневнике: «От нечего делать институт косметики, выведение жилок на щеке электричеством. Массаж. Маска». То есть – москвичка, далёкая от чиновничества и не обласканная государством со всех сторон, просто пошла на косметические процедуры, чтобы занять часть дня (и, видимо, отвлечься от тяжёлых мыслей). Так что там с косметологией в Стране Советов?

Почти как в Париже

В 1930 году из поездки в Париж (в составе делегации, конечно) вернулась актриса Полина Жемчужина. В поездке её очень впечатлила французская индустрия красоты, и, вернувшись, она поставила вопрос перед советскими чиновниками: чем наша женщина хуже? Не то чтобы чиновников она сильно впечатлила, но её мужем был Вячеслав Молотов, партийный деятель, который как раз шёл в гору, и в Москве открыли первый кабинет косметологических процедур – с, помимо прочего, профессиональными врачами-дерматологами среди сотрудников. Вскоре заведение расширилось до знаменитого Института красоты.

В Институте красоты предлагали массажи, маски, разрабатывали собственные передовые техники ухода за руками, шеей и лицом. Здесь же была своя парикмахерская, где не только стригли и укладывали, но и инструктировали, как ухаживать за кожей головы и волосами. В честь старта работы ещё только кабинета советские газеты опубликовали ряд заметок, напирая на то, что состояние кожи и ногтей – это во многом вопрос здоровья.

Однако в целом для большинства жительниц столицы кабинет этот не означал новых возможностей. Не то чтобы туда не пускали – но работал он преимущественно в то время, когда женщины эти также находились на работе, находился в центре Москвы, куда за массажиком просто так не рванёшь, и основной контингент в результате составляли актрисы, профессорши и, конечно, жёны чиновников.

Сама Жемчужина тогда же возглавила парфюмерную фабрику «Новая заря», задавшись целью обеспечить массовый выпуск духов и одеколонов. В директорском кресле она просидела только два года, перейдя затем в трест «ЖирКость», специализирующийся уже не только на духах, но и на средствах ухода, от мыла до кремов. Выпускал трест и губную помаду с румянами. Кстати, при Жемчужиной он был решительно переименован в Государственный трест высшей парфюмерии.

А через семь лет после Института красоты начал работу Институт косметики и гигиены – тоже в Москве. По легенде, его распорядился открыть сам Сталин – ради Любови Орловой, чьим горячим поклонником он был. На деле указ об открытии принадлежит Анастасу Микояну, одному из членов Политбюро ЦК КПСС. Фактически сразу два института начали конкурировать.

Лучше экипированный, Институт косметики разрабатывал в своей лаборатории рецепты уходовых средств, которые затем воплощали советские фабрики. Институт красоты отвечал новой техникой массажа. Институт косметики вводил процедуры электричеством – Институт красоты выпускал брошюры, по которым парикхмахер или мастер маникюра в любом городе страны мог подобрать систему ухода из тех, что разработаны дерматологами Института. Конкуренция была практически капиталистическая: ни одно из заведений не спонсировалось государством, оба были на хозрасчёте.

Вероятно, конкуренция и привела к тому, что Институт косметики нешуточно заинтересовался только что переведённой на русский книгой, посвящённой пластической хирургии. Однако до первых пластических операций прошло несколько лет. Только в сорок пятом Институт косметики добавил их в свои услуги – и поначалу это были операции, после которых пациентка вставала и ехала домой, поскольку стационара не было. Но в 1952 году Институт передали Минздраву и переименовали в Институт врачебной косметики, а вскоре выделили ему помещение под стационар. Можно считать, что с этого момента начинается историй пластической хирургии в СССР.

Заходите, садитесь, рассказывайте

Вопреки легендам, Институт не был всю свою историю закрытым учреждением, обслуживавшим только жён партийных боссов. Этот период довольно краток, он приходится на самое начало работы стационара, когда методики операций не были как следует отработаны. Конечно, каждый хирург – а всё это были специалисты или общей хирургии, или челюстно-лицевой – трясся, боясь напортачить. Но именно поэтому каждый же тщательно предупреждал пациентку, что она фактически соглашается на эксперимент.

Работали не только по довоенной брошюре «Косметические операции», той самой, переводной. Война, которая искалечила много людей, дала хирургам много практики и заставила искать возможности восстанавливать приличный внешний вид и функциональность частей тела. Все эти наработки тоже использовались потом в Институте врачебной косметики. Особенно когда «закрытый» период закончился и Институт открыл свои двери для других пациенток.

Общую восстановительную косметическую хирургию к шестидесятым уже практиковали и в обычных госпиталях. Но там именно что восстанавливали функциональность лица, рта и рук и придавали более-менее приемлемый внешний вид пострадавшим от несчастных случаев или нападений. Если человеку было важно максимально скрыть следы пережитого, вернуть себе «родную» внешность, его путь лежал в Москву. Сюда же обращались женщины после мастэктомии – удаления одной или обеих грудных желёз.

Наряду с подобными операциями Институт принимал клиентов (чаще женщин, но порой и мужчин), жаждущих чисто эстетических улучшений: подтяжки лица и век, изменения формы носа и ушей. Искалась возможность не только получить на выходе результат не хуже, чем на западе – искали и способ оптимизировать операции, делать меньше манипуляций, сокращать время нахождения пациента на столе.

Одной из причин, почему времени уделялось так много внимания, было применение местной анестезии вместо общей. Под ней проводилось большинство операций. То есть женщина была в сознании, пока перед самыми её глазами подрезали носовую перегородку, например. Исключение делалось для круговой подтяжки лица. Дело не в садизме врачей и не в установке, что пациент на то и пациент, чтобы терпеть. Просто для общей анестезии был доступен только препарат, дающий неприятные галлюцинации и временные неврологические проблемы. Конечно же, при таких условиях местная анестезия была бережней.

Консультация с врачом о необходимости и возможности операции стоила 50 копеек. Сами операции – по нескольку рублей. То есть финансово они были доступны гражданам. Проблема была в другом: на каждую операцию, которую мог бы (исходя из количества сотрудников, коек, необходимого времени и материала) провести Институт, претендовали буквально сотни человек со всего Союза.

И это при том, что уже в брежневские времена появилась возможность сделать операцию в Армении, Украине, одной из Балтийских стран. Хирургов всё же банально не хватало, чтобы покрыть весь спрос: специалистов по эстетической хирургии вообще официально не готовили, приходилось воспитывать преемников из других врачей. Так что на консультациях отсеивались многие, а оставшиеся ждали в очереди по два-три года.

Собственно говоря, в этом свете нет ничего удивительного, что героиня «Детей Дон Кихота» отмахивается от курносой девушки, которая преследует её по пятам. В условиях необходимости выбрать из ста человек одного пациента приводила к тому, что выбирали или совсем изуродованных травмами людей, или актёров – последних и из соображений профессиональной необходимости, и надеясь на отдарки, конечно. Чтобы не приходилось вот так выбирать между детьми и взрослыми, открыли даже своё отделение детской эстетической хирургии. Там, прежде всего, получали помощь обладатели таких дефектов, как заячья губа и волчья пасть.

Но были и пациенты, которые с общего хода не появлялись. К ним отвозили и о них потом старались не болтать. Речь идёт прежде всего, конечно, о разведчиках и диверсантах. Самый знаменитый пациент этой «тайной хирургии» – Луис Корвалан, лидер чилийских коммунистов. После установления режима Пиночета он мог вернуться на родину, даже не то, чтобы для подпольной работы, а хотя бы просто увидеть семью, только основательно изменив внешность – иначе его ждала бы судьба тысяч других убитых Пиночетом.

Капитализм по-советски

Несмотря на подчинённость Минздраву, клиника оставалась на хозрасчёте. Это значит – материалы покупали на прибыль, а часть материалов не могли купить вовсе. Их надо было закупать через государство, за границей. Это было возможно, но в таких случаях отдавалось предпочтение «настоящим» клиникам. Эстетическая, или пластическая, хирургия рассматривалось как что-то вроде дополнительных услуг уровня парикмахерской, а значит, в приоритетах у государства она не стояла.

В результате хирургам приходилось оттачивать технику с самыми грубыми инструментами в руках. Даже самая тонкая швейная игла была слишком толстой для хирургии – что ж, тем тщательнее осуществлялся послеоперационный уход, средства для которого разрабатывались в собственной лаборатории. Но для иглы нужен был хотя бы шовный материал – не было и его. Хирурги шли на рынок, покупать конский волос, или принимали его в дар от благодарных клиенток (это ведь бывали и председательницы колхозов). Затем специальным образом волос обрабатывался и шёл в дело.

Не было и хороших, тонких скальпелей, способных соблюдать точность в доли миллиметра. Приспосабливали лезвие бритвы, вставленное в зажим. Даже оно было слишком толстым, так что оттачивали технологию, подход, придумывали хитрости, уходя от западных техник. Кстати, круговая подтяжка лица в результате в наше время хорошими российскими хирургами выполняется втрое быстрее, чем практически везде в мире.

Проблемы были и с силиконовыми протезами грудных желёз. Изворачивались, используя свиной перикард или с помощью временного протеза заставляя организм формировать плотную капсулу из соединительной ткани, а потом заливая в неё специальный стерильный состав. Экспериментировали с филерами в губы – но, говорят, не очень успешно, так что популярностью процедура не пользовалась.

Зато качество работы советских хирургов можно проследить по лицу Любови Орловой, которой сделали аккуратнейшую подтяжку и кожи лица, и век, и шеи, или по Нонне Мордюковой и Алле Демидовой – обе эти актрисы обращались в Институт врачебной косметики ещё в СССР. Уже с перенесённой «пластикой» появляется на экране Людмила Гурченко и в популярном советском фильме «Вокзал на двоих».