Суровая жизнь камчатских индейцев ительменов

Около сотни человек танцуют на зеленой траве под ритмичные удары бубна. Их обступают зрители, снимают происходящее на смартфоны. У «заводилы» в центре, почти двухметрового шамана с длинными чернильными волосами и широкими плечами, микрофон у рта. После его сигнала вся эта масса людей в традиционных костюмах начинает колыхаться из стороны в сторону, как морская волна.

Это Алхалалалай. Ительменский обрядовый праздник, на который теперь каждый год приезжают все народы севера. «Не удивлюсь, что через какое-то время они скажут, что “Алхалалалай наш праздник”», – ревниво говорит Олег Запороцкий – ительмен, один из камчатских «индейцев».

Вообще, все народы севера – генетические родственники индейцев Северной Америки, но ительмены почему-то в большей степени считают себя одной с ними крови. По крайней мере, этот факт они не пытаются спрятать, забыть или оспорить. Родственное индейское племя из Канады даже как-то подарило им свои костюмы, и ительмены теперь их с гордостью носят. Но в России про ительменов мало знают. Даже меньше, чем про эвенов или коряков. Если бы у северных народов был свой рейтинг популярности, ительмены бы делили строчку, одну из самых нижних, с айнами– народом, чье существование в России официально отрицается последние 41 год. И если бы не ительменский Алхалалалай, то про ительменов бы помнили, пожалуй, только этнографы.

Во время праздника проходит танцевальный марафон – 15-16 часов дикой энергии. Останавливаться нельзя. 17 часов 5 минут - последний рекорд, поставленный Андреем Катавынин («Коритэв») и Дариной Етанте («Мэнго»). Столько они танцевали без перерыва.

Танцующие люди

«Живущий здесь». Вот что означает «ительмен». Это один из коренных народов Камчатки, но ко во второй половине 19 века они жили уже только на западном побережье полуострова – в результате военных столкновений с русскими и казаками.

Теперь небольшое село Ковран в Тигильском районе – центральное для ительменов. Чтобы добраться до него из Москвы, нужно восемь с половиной часов лететь до Петропавловска-Камчатского, потом еще десять трястись на машине до поселка Эссо, далее – полтора часа вертолетом до другого села, Усть-Хайрюзово, где нужно сорок минут пробираться на вездеходе по тундре вдоль побережья Охотского моря. «Желательно успеть по отливу, чтобы не смыло волной в море – такие случаи здесь бывали», –советуют путешественники. 

«До 9 лет я жила в Ковране, в 97-98 году примерно там было 200-300 ительменов, по моим ощущениям. А потом мы переехали в село Эссо, сейчас там живут родственники. Ительменов в нем мало, может, человек 30», – рассказывает Ульяна Халоймова. Сама она переехала в Санкт-Петербург, «потому что там можно развиваться и учиться», она работает мастером массажа. В самой популярной российской соцсети «ВКонтакте» группа «Ительмены» насчитывает всего 35 человек, включая Ульяну. В России, согласно переписи 2010 года, ительменами себя считает 3093 человек.

Впервые основательно описать и посчитать этих камчатских аборигенов решили в 17 веке. Тогда их было почти 17 тысяч человек. Зимой они жили в полуземлянках-юртах, летом - переезжали ближе к реке, в юрты на сваях. Ительмены верили в духов, были анемистами, и согласно этнографам, в древности практиковали воздушное погребение – младенцев ительмены хоронили в дупле дерева.

Но ассимиляция с русскими шла активно: в 18 веке многие ительмены уже переехали в русские избы, в 19-м – перешли в христианство, а русские фамилии получали по фамилиям священников и церковных служителей своего прихода. Образ жизни, завязанный на промысле (ительмены – прирожденные рыбаки), существует и по сей день, правда, занимаются этим уже единицы. В памяти каждого остаются только легенды – их знает каждый ительменский ребенок – и сформированные за века внутренние ительменские убеждения. Например, не бояться смерти и не осуждать суицид. Ительмены считают, что когда жизнь перестает приносить радость, можно самому осуществить переход в «верхний мир».

Серьезные люди - всегда с собаками

«В 1960-е годы мы жили довольно тяжело. В семье было пятеро детей, я старший», – вспоминает Олег Запороцкий.

«Работы по хозяйству было много. Нужно было следить за собаками, все каникулы были заняты заготовкой корма. Собак держали все – если во дворе не было упряжки, ты считался несерьезным человеком. Идешь по селу, сосед вскрывает яму с кислой рыбой для собак – запах на всю округу, до того неприятный! Хотя сейчас, признаюсь, я бы его вдохнул с удовольствием», – говорит он. 

С возрастом забот прибавилось. По выходным он уходил в лес за дровами, и ежедневно, если не было пурги, на собаках возил дрова из леса домой. Когда в соседний Усть-Хайрюзово начали летать самолеты, он ездил встречать ковранских пассажиров. Иногда ночью. «Отец меня посылает: “Собирайся, езжай”. И еду за 20 км в ночи. Забираю людей, и в сплошной тьме везу их в родную деревню».

Ульяна этого уже не застала. «Я живу как обычный современный человек. Хотя иногда и есть внутреннее желание поплавать на байдарке (раньше плавали на “ботах” – лодках из шкур), или плести из сушеной крапивы (это “лепха”). И все. Ительменские сказки иногда читаю друзьям».

Ульяна говорит, что даже на Камчатке, на родной земле, в какой-то момент ительмены перестали чувствовать себя как дома: «После переезда в село Эссо. Эвены не очень дружелюбны, так как это вроде их поселок, там большинство – эвены. Мне было всего 12-13 лет, когда я стояла в очереди в магазине, а мне говорили “Понаехали тут”».

Корни

В какой-то момент ительмены начали стремительно терять связь с корнями. В 1989-м ительменский язык считал родным около 20% ительменов. Говорить на нем могли лишь те, кому было за 50 лет. Семья Ульяны была самой близкой к языку – ее бабушка, Клавдия Халоймова, была лингвистом и 80-е принялась за создание первого учебника по ительменскому языку. Но даже в их семье говорили на русском, лишь вставляя в речь ительменские слова.

Ульяна говорит, что лично не знает сейчас таких людей, кто бы говорил на ительменском, знал язык или хотя бы алфавит, и добавляет: «Большинство с нашего поселка Ковран просто спились. Алкоголь – реальная проблема».

Видимо, этот культурный упадок, вместе с вымирающей популяцией, и побудил ительменов самим взять ответственность за свое существование. Помощи от государства было немного. В 1989-м ительмены одними из первых в стране создали свою общественную организацию – Совет возрождения ительменов Камчатки «Тхсаном», его возглавил Олег Запороцкий. Они основали свой хореографический ансамбль, снискавший популярность и ездивший на гастроли в Европу, а из локального праздника благодарения Алхалалалай у подножия спящей сопки сделали северный бренд и свой идеологический стержень. «Это, на мой взгляд, наше главное достижение», – считает Запороцкий. 

Даже позабытую национальную кухню многие вспомнили. «Очень рад, что отец когда-то заставлял меня учиться. Я не хотел, думал, мне это никогда не пригодится. В самом деле: умение готовить нерпичий жир, юколу [сушеная рыба или мясо оленя] и кислые головки не казалось привлекательным».

А в прошлом году, по сообщению местных СМИ, очередным ительменом года стала директор танцевального ансамбля Кручинина Лидия – она выиграла первое место в конкурсе высокой моды национального костюма в Москве. За сценические костюмы из рыбьей кожи.