История болезни Врубеля: от Демона к Пророку

В академии Врубель сразу же обратил на себя внимание студентов неординарным подходом к изображению. Более того, он был «эйдетиком» (обладателем особой образной памяти) — и мог с удивительной точностью переносить на холст увиденное хотя бы один раз.

Михаил своим поведением нередко озадачивал окружающих. Трагически переживая неразделенную любовь к Эмилии Праховой, наносил себе порезы ножом на груди. «…Я страдал, но когда резал себя, страдания уменьшались…» — говорил он своему другу - художнику Константину Коровину.

Как-то Михаил появился в обществе, загримированным под недавно умершего знакомого, чем вызвал всеобщий испуг. Если это последнее ещё можно списать на любовь к розыгрышам, то другой эпизод выглядит более тревожно. Однажды, художник уехал на «похороны» отца, который оказался живым и здоровым. Присутствовавший при обсуждении этого случая профессор психиатрии И. А. Сикорский тогда заявил: «Да¸ это весьма опасные признаки надвигающегося безумия…»

Предвестники болезни

Из истории болезни известно, что в 1892 году Врубель заразился сифилисом. Однако в течение 1892−1895 годов он был полностью поглощен работой, а после женитьбы на молодой оперной певице Надежде Забеле наступила недолгая счастливая пора в его жизни.

Первые изменения в состоянии Михаила Александровича становятся заметны летом 1898 года. Обнаружилась раздражительность, совсем не замечавшаяся раньше. Особенно Врубеля донимала мигрень, с которой он боролся, принимая фенацетин (болеутоляющее) в огромных дозах и нося черную шелковую шапочку.

Екатерина Ивановна Ге, сестра жены (и супруга сына художника Николая Ге), так вспоминала об этом: «Все близкие и знакомые замечали, что с Михаилом Александровичем происходит что-то неладное, но и сомневались постоянно все-таки, так как в речах его никогда не было бессмыслицы, он узнавал всех, все помнил. Он сделался лишь гораздо самоувереннее, перестал стесняться с людьми и говорил без умолку».

Нарастающие слабость, раздражительность, повышенная психическая утомляемость, нарушения сна — всё это предвестники начавшегося нейросифилиса; то, что происходило с Михаилом между 1900 и 1902 годами.

Тем не менее, Врубель продолжал много работать. В это время создается ряд произведений из так называемого «Сказочного цикла»: «Сирень», «К ночи», «Пан», «Царевна-Лебедь» и «Лебедь».

Искусствовед Петр Суздалев указывал, что все это, в том числе и «Демон», — примеры здорового творчества, но уже отразившие изменения в душевном состоянии художника. Вероятным доказательством этого может служить выбор цветовой палитры. «Врубель создал свою симфонию траурных лиловых, звучно-синих и мрачно-красных тонов» — говорит Бенуа. «В лиловом цвете нет улыбки» — Гёте. Метерлинк также отметил выразительность этих цветов для душевных переживаний.

Сильное влияние на душевное состояние художника оказало рождение сына Саввы с «заячьей губой», что тогда считалось признаком «вырождения». По мнению его сестры Анны, в «Портрете сына» начала 1902 года Врубель выразил то состояние тревоги, которое, очевидно, переживал и сам.

«Демоны» Врубеля и манифестация болезни

Эпоха символистов особо выделила в жизни Михаила Врубеля «печать безумия и рока» (Блок) — одержимость образом Демона, неотступно преследующим художника. В трех «Демонах» замечательно прослеживается эволюция аффективных состояний, переживаемых мастером.

Осенью 1889-го Врубель переселился в Москву, где через год закончил первого «Демона». Сам Михаил описывал свою работу так: «…полуобнаженная, крылатая, молодая, уныло-задумчивая фигура сидит, обняв колена, на фоне заката и смотрит на цветущую поляну, с которой ей протягиваются ветви, гнущиеся под цветами». Одновременно в этом Демоне, по мнению Яремича, «выражается в творчестве Врубеля идея громадности: фигура Демона с превосходно изогнутыми, тяжелыми руками полна нечеловеческой мощи».

Врубель сам был полон напряженных сил, и не знал ещё, куда направиться. Вскоре после этого Михаил Александрович получил заказ на иллюстрации к поэме Лермонтова.

Продолжая «демоническую» серию, художник переходит от так и не законченного «Демона летящего» (1899) к «Демону поверженному» в 1901 году

Но тут началась в нем перемена, совершенно изменившая темп его творчества, доведя его до крайнего напряжения. Врубель приходит в мрачное и очень возбужденное состояние. Обычно молчаливый, теперь он говорил без конца. «Видно было, что у него нет задерживающих центров, и он говорит все, что придет в голову». Окружающие стали замечать в нем страшную раздражительность. «Особенно раздражала его политика», которой «обыкновенно он вовсе не интересовался» — вспоминала Е. И. Ге.

Демона он писал долго, лихорадочно переделывая, завершая картину уже в выставочном зале.

«Были дни, что „Демон“ был очень страшен, и потом опять появлялись в выражении лица Демона глубокая грусть и новая красота». В иные моменты «по лицу его лились слезы. Затем он снова ожесточался. И в окончательном Демоне, несмотря на необыкновенный подъем сил, всё же остались следы слез».

К этому времени наличие болезни не вызывало сомнений. Некоторые психиатры в картинах «Демонов» предполагали признаки онейроидного синдрома: «…динамичные линии, передающие … ощущения фантастического полета,… характерны для онейроидных переживаний». Однако онейроидное помрачение сознания — довольно тяжёлое расстройство и в истории болезни нет свидетельств о том, что Врубель его испытал.

Развитие болезни

Вскоре маниакальная экзальтация достигает такой степени, что 10 февраля 1902 года Врубеля помещают в психиатрическую лечебницу 1-го Московского университета. При поступлении он был очень беспокоен и возбужден, высказывал идеи о собственном величии. Утверждал, что он — император, музыкант, его голос — хор голосов… Говорил, что пьет только шампанское. К нему не пускали даже жену и сестру. Известный психиатр В. Бехтерев на основе анализов и тестов диагностировал «прогрессивный паралич» — патологию, возникающую в качестве осложнения сифилиса.

Согласно принятым в то время методам лечения, Михаил Врубель стал получать препараты ртути.

Вернувшись в Москву, художник сразу попал уже в клинику Ф. А. Савей-Могилевича. Там врачи не согласились с диагнозом Бехтерева: мания у Врубеля постоянно менялась, хотя преобладала все же мания величия. В сентябре его перевезли в клинику Сербского (клиника при Московском университете). Перевезли в одном пальто и шляпе, так как все свои вещи Врубель уничтожил до нитки. В клинике состояние художника заметно улучшилось. В письме к жене он писал, что осталось утвердить непрерывность сна, для чего доктор «некоторое время каждые два дня будет давать трионал или хлоран гидрат (вероятно хлоралгидрат), я не знаю хорошенько, в кружке молока». Результаты лечения были впечатляющими и Михаила вскоре выписали. Вот только работать он совсем не мог, постоянно плакал, был мрачен, говорил, что никуда не годен.

Тяжелая психическая травма — смерть сына Саввочки в 1903 году — сильно бьет по здоровью Михаила и снова приводит в больницу. «В этот раз была болезнь совершенно другого характера, мании величия не было и следа, напротив, полное угнетение».

Художника одолевали депрессивные и даже суицидальные мысли.

В 1904 -1905 годах Михаил Врубель дважды лечится в частной клинике врача-психиатра Ф. А. Усольцева. Теплое, «семейное» отношение, устроенное доктором Федором Арсеньевичем, благотворно сказалось на здоровье Врубеля. В это время он прекратил поиски композиции и почти исключительно отдался работе с натуры, создал много карандашных рисунков, автопортретов. И во время ремиссии создал удивительную «Жемчужину» (1904), где снова раскрыл свой дар «видеть в реальном фантастическое».

В том же году Врубель году пишет «Шестикрылого серафима» (Азраила) — очень красивую вещь, выполненную яркими, «жгучими» красками.

«К религии его отношение было таково, что, указывая на работу, которая поглощала его в данный момент, он сказал как-то: «Искусство — вот наша религия; а впрочем, кто знает, может, ещё придется умилиться».

До помещения Михаила в психиатрическую больницу никто не замечал ни в поведении художника, ни в его искусстве, никакой религиозности. «К религии его отношение было таково, что, указывая на работу, которая поглощала его в данный момент, он сказал как-то: „Искусство — вот наша религия; а впрочем, кто знает, может, ещё придется умилиться“».

Однако в клинике Врубеля томило чувство какой-то вины, причем вины всей жизни, которую надо искупить. Снова появилась тема, которая вошла в его искусство еще в 1899 году, а теперь настойчиво им владела, — тема Пророка, почерпнутая в стихотворении Пушкина. Следует учесть, что это могло быть результатом духовных исканий Врубеля в 1899—1901 годы — времени необыкновенной творческой активности, поисков, и перевозбуждения его психики.

Михаил создал работы религиозной тематики: рисунки «Голова Пророка» (почти автопортрет), «Шествие в Эммаус», картины «Голова Иоанна Предтечи», «Видение пророка Иезекииля». И если раньше он говорил, что Демон — это «мятущийся человеческий дух», то теперь стал считать его злом, «исказившим» его картины.

На обороте портрета Усольцева с иконой Врубель сделал надпись на французском языке, примерный перевод которой таков: «В течение моих 48 лет я полностью утратил (особенно в портретах) образ честной личности, а приобрел образ злого духа; теперь я должен подчиниться суровой обязанности видеть других людей и полноту образа моего бога».

О своей болезни Врубель не любил говорить, только иронизировал: «я с Кирилловского начал — Кирилловским и окончу». Имея в виду, что Кирилловская церковь в Киеве, где художник начинал свой творческий путь, находилась на территории лечебницы для душевнобольных.

Во время госпитализации в марте 1905-го, когда вновь возникло маниакальное состояние, Врубель утверждал, что жил во все века, видел, как в Киеве в конце первого тысячелетия закладывали Десятинную церковь. Рассказывал, что участвовал в постройке готического собора, а вместе с великими мастерами Ренессанса расписывал стены Ватикана.

В феврале 1906 года появились слабость в руках и ногах, наступила потеря зрения.

По воспоминаниям сестры художника, «с потерей зрения, как это ни кажется невероятным, психика брата стала успокаиваться». Слепота погрузила художника в мир собственных грез, он ушел в себя, стал тих и покорен. Михаил отказывался от мяса, не желая есть «убоины», потом вовсе от любой еды в надежде на «искупление» — «прозрение». Неоднократно повторял, что «устал жить», хотел «принять бы цианистого калия и уснуть летаргическим сном». В таком состоянии Врубель работал над портретом поэта В. Брюсова — последнее, что он смог написать.

Впечатление Брюсова о встрече с Врубелем:

«Правду сказать, я ужаснулся, увидев Врубеля. Это был хилый, больной человек, в грязной измятой рубахе. У него было красноватое лицо, глаза — как у хищной птицы, торчащие волосы вместо бороды. Первое впечатление: сумасшедший! Он вошел неверной, тяжелой походкой, как бы волоча ноги, и после обычных приветствий спросил: „Это вас я должен писать?“ И стал рассматривать меня по-особенному, по-художнически, пристально, почти проникновенно. Сразу выражение его лица изменилось. Сквозь безумие проглянул гений».

Поэт вспоминал, что в речи Врубель «часто путался, переходил от одного предмета к другому по чисто случайным, словесным ассоциациям». Зато преображался, когда разговор касался вопросов искусства и «изумлял необыкновенной ясностью памяти».

В начале 1906 года художника все дни и ночи мучили «голоса», о чем он писал жене. По словам Брюсова, Врубель говорил, что слышит «голос» Робеспьера, судей революционного трибунала, которые приговаривают его к смерти.

Последние годы жизни Михаил Александрович постоянно находился в клиниках Санкт-Петербурга, сначала в клинике Конасевича и Оршанского, затем — известного доктора А. Э. Бари на Васильевском острове.

Художник умер 1 (14) апреля 1910 года, заболев пневмонией.  По предположению его сестры, он умышленно простудился, стоя под форточкой.

Клинический анализ заболевания

На протяжении большей части жизни у Врубеля проявлялись резкие перепады настроения, активность сменялась апатией. Настроение повышалось — повышалась самооценка, активность и энергичность, появлялся поток новых идей, легко завязывались новые знакомства, возрастала и работоспособность. Дополнялось все это кутежами, расточительностью, злоупотреблением спиртным. Такое состояние продлилось до 1885 года, после чего картина нивелировалась, и затем практически стабилизировалось. После заражения сифилисом в 1892-м к художнику снова вернулось гипоманиакальное состояние (патологически повышенное настроение), сменившееся тяжелейшим психозом, приведшим к первой психиатрической госпитализации в 1902 году. В последующие годы симптомы усложнялись, а аффективные нарушения становились всё глубже. Так, депрессивно-бредовое состояние (1903) вновь сменилось маниакально-бредовым (1905).

Врубель в зеркале

Сведения о личности Врубеля складывается из воспоминаний и писем родных, друзей, заказчиков, критиков разных лет, и общая картина остается во многом расплывчатой и неясной. Причинами разноречия в описаниях характера художника была, прежде всего, духовная сложность самого Врубеля, а затем и субъективизм людей, принадлежавших к тем или иным общественным кругам, по-разному относившимся к Михаилу Александровичу. Поэтому трудно наверняка говорить о типе личности Врубеля или о каких-то особых нарушениях психики. Проявлялась гротескная демонстративность в поступках и одновременно монотонность, своеобразие в эмоциональной сфере, отсутствовали прочные социальные связи. Но также в характере художника отмечались и эгоцентрические, нарциссические черты.

Чередование фаз болезни (цикличность), преодоление их без потери художественных способностей делали течение болезни художника нетипичным. Вместе с тем подтверждали догадки о сочетании патологий.

Окончательный диагноз болезни Врубеля стал причиной для дискуссий именитых психиатров, лечивших художника. Основным заболеванием считался прогрессивный паралич, а сопутствующим — биполярное расстройство. При этом доктор Ф. Усольцев полагал именно форму позднего нейросифилиса (Tabes dorsalis) и маниакально-депрессивный психоз, а профессор Ф. Рыбаков — циркулярную форму прогрессивного паралича, при котором и наступает ранняя слепота.

Доктор Усольцев, длительно наблюдавший Врубеля в разные стадии болезни, утверждал, что «его творчество не только вполне нормально, но так могуче и прочно, что даже ужасная болезнь не могла его разрушить… Он умер тяжко больным человеком, но, как художник, он был здоров и глубоко здоров».

Всё же болезнь вполне могла отразиться на тематике и цветовой гамме произведений, но мастерство художника не подверглось ее влиянию, на чем, в основном, сходятся мнения исследователей этой темы.