Что такое неопримитивизм и как он связан с православными иконами, сибирскими идолами и лубком
967
просмотров
Объясняем, как понимать русский неопримитивизм, на примере пяти работ: Ильи Машкова, Наталии Гончаровой, Михаила Ларионова, Владимира Маркова и Казимира Малевича.
Гостиная Матисса в особняке Щукина (дворце князей Трубецких). 1920 год
Зал Моне в особняке Щукина (дворце князей Трубецких). 1915 год
Михаил Ларионов. Цыганка в Тирасполе. Предположительно 1907 год
Поль Гоген. Женщина, держащая фрукт. 1893 год

На счету русского авангарда множество художественных революций. И каж­дая из них обязательно отвергала принципы и идеи предыдущей. Одной из таких революций стал демонстративный отказ модернистов молодого поколения от следования западной живописной традиции, сопровожда­вшийся разрывом отношений с по­пу­ляр­ными на тот момент объединениями «Мир искусства» и «Голубая роза». Тогда и появился нео­при­ми­ти­визм — совсем новое направление русского авангарда и художественное течение, с опорой на ко­то­ро­е позже был создан супрематизм. Выросший из желания пренебречь клас­си­че­скими живописными догмами с одной стороны и акку­ратного по­дра­жания примитивам Матисса и Гогена с другой, неопримити­визм про­цве­тал в период с 1908 по 1913 год.

Мы рассмотрим художественное разнообразие русского примитивизма на примере пяти ключевых работ, которые ярче всего отображают как визу­альные источники самого стиля, так и его влияние на последующие направ­ления русской живописи.

1. Илья Машков. «Портрет дамы в кресле» (1913)

1. Илья Машков. «Портрет дамы в кресле» (1913) Илья Машков. Портрет дамы в кресле. 1913 год
Каджарская хлопковая панель каламкари со сценой охоты из «Шахнаме». Исфахан. 1880–1910 годы
Илья Машков. Портрет Евгении Ивановны Киркальди (Дама с китаянкой). 1910 год

Свое творчество художники-неопримитивисты связывали с Вос­то­ком, в мани­фесте движения, написанном в 1913 году Александром Шевченко, заявлялось: «Вся человеческая культура пошла из Азии, а не наоборот, как некоторые утверждают». Япония, Персия и Китай занимали почетное место в художе­ствен­ной иерархии русских мо­дер­нистов. И, хотя ориентализм не был новым явлением в художественных кру­гах (к примеру, среднеазиатские полотна Васи­лия Верещагина были написаны еще в середине XIX века, а в начале XX века киргизскую степь любил писать голуборозовец Павел Кузнецов), с расцветом неопримитивизма Вос­ток в русском искусстве заиграл совершенно новыми красками.

Учредители творческого объединения «Бубновый валет» Петр Кончаловский и Илья Машков активно использовали ориентальные мотивы в своих работах 1910-х годов. Яркий пример синтеза культур Запада и Востока — картина Маш­кова «Портрет дамы в кресле». Модель на переднем плане написана по ка­но­нам портрета в три четверти эпохи классицизма: поворот тела и головы, располо­же­ние рук, светотень и композиция. Таким образом автор смог усилить кон­траст с «фотообоями» на заднем плане. Конных всадников и хвойные деревья позади дамы Машков заимствует из персидских каламкари — традиционной восточной росписи по текстилю. Этим ориентальные мотивы работы не огра­ничиваются. Можно обратить внимание на необычную бе­лизну лица модели: красная помада, угольно-черные волосы, яркие румяна и выбеленное лицо. Что это, если не пародия на японскую гейшу? Машков и рань­ше использовал этот образ — в «Портрете Е. И. Киркальди», написанном в 1910 году, — в ка­честве декоративного элемента на заднем плане. В «Портрете дамы» японский макияж модели, имеющий европейскую внешность, ил­лю­стри­ру­ет доводы неопримитивистов о том, что Россия — это и есть Вос­ток: «Нас называют варварами, азиатами. Да, мы Азия и гордимся этим, ибо Азия — колыбель народов».

2. Михаил Ларионов. «Офицерский парик­махер» (1909)

2. Михаил Ларионов. «Офицерский парик­махер» (1909) Михаил Ларионов. Офицерский парикмахер. 1909 год
Лубок «Раскольник и цирюльник». 1770-е годы

В манифесте Александра Шевченко «Неопримитивизм» объяснялось, что Восток для неопримитивистов — это не только японцы и персы, но и татары, и Сибирь, и Кавказ, и Византия. Такой расширенный Восток был для них и родиной примитивов, и ко­лы­бе­лью человеческой цивилизации, и источ­ником всех искусств, и частью Рос­сии одновременно. Важным источником вдохновения стало для них народное и де­ко­ративно-прикладное искусство российской провинции — лубочная гравюра, магазинные вывески, роспись по дереву и текстилю. Лу­боч­ную живопись манифест называл «духовно родственной» индо-персидской.

Картины Михаила Ларионова, написанные в его неопримитивистский период, изображают наивные по стилю и содержанию сцены из повседневной жизни русского на­ро­да. Художник с детства интере­со­вал­ся лубочными гравюрами и магазинными вывесками, а в 1913 году вместе с На­талией Гончаровой организовал выставку лубков и иконописных под­лин­ников в салоне на Боль­шой Дмитровке в Москве. Работа «Офицерский парикмахер» — наглядная иллюстрация визуальных заимствований Ларионова: искаженная перспектива, намеренная плоскость фигур и наивные жесты явно подсмотрены в лубочной традиции.

Не исключение и сам сюжет картины, который можно сравнить с гравюрой конца XVIII века «Раскольник и цирюльник». Лубок всегда отображал насущ­ные проблемы своей эпохи. Так, цирюльник на гравюре XVIII века не кто иной, как первый российский император Петр, занесший гигантские ножницы над бородой старовера-раскольника с твердым намерением эту бороду отстричь. Схожий жест парикмахера присут­ству­ет и у Ларионова. Художник добавил гротеска, развернув цирюль­ни­ка лицом к зрителю, — прием, вероятно позаимствованный из город­ских вывесок.

Лубочные и простонародные изображения стали идеальным оружием в борьбе с академизмом. Искаженные пропорции, яркие краски, наивные сюжеты, грам­матические ошибки в подписях и прочие прелести искусства низов, ко­то­рые так презирала Академия художеств и которые так полюбили авангардисты, открыли художникам простор для дальнейшего развития.

3. Владимир Марков. Фотографии сибирских идолов (1913)

3. Владимир Марков. Фотографии сибирских идолов (1913) Владимир Марков. Фотография ритуальной скульптуры нанайцев, Амурский регион. 1913 год
Владимир Марков. Фотография ритуальной скульптуры нанайцев, Амурский регион. 1913 год

Страсть неопримитивистов к исконно русскому обострила вопрос о том, что следует считать русским в огромной, многонациональной и мульти­кон­фес­сио­нальной Российской империи. Попытки найти ответ на этот во­прос завели мо­дернистов в дебри сибирской тайги — к языческим идолам коренных на­ро­дов русской Азии.

Моду на этнографические объекты ввел еще Петр I. С тех пор столичный ин­терес к искусству аборигенов переживал взлеты и падения. В 1893 году в Зим­нем дворце открылась выставка предметов, которые император Ни­ко­лай II привез из кругосветного путешествия. Отношение к этнографическим объ­ек­там полностью поменялось после публикации фотографических работ худож­ника и теоретика искусства Владимира Маркова (Вольдемара Матвейса). Питавший глубокую симпа­тию к искусству аборигенов Марков опубликовал статью под названием «Фак­ту­ра», в которой призывал коллег-художников учиться и заимствовать у при­ми­тивных народов. «Сибирские» фотографии Маркова были сделаны в Кунст­камере в конце 1913 года. Из богатой коллекции музея автор выбрал антро­по­морфные деревянные скульптуры нанайцев. Идо­лов он фотографировал на светлом фоне анфас и в профиль — как на снимках «Их разыскивает мили­ция». Выбор композиции указывает на интерес худож­ника к репре­зен­та­тив­ным качествам объектов: на фотогра­фии видна причуд­ливая форма головы, вытяну­тый нос, тяжелые надбровные дуги и крошечные глаза-бусины. Все это шло на­перекор классическим представ­лениям о том, как следует изображать чело­ве­че­ское лицо, и притягивало неопримитивистов. Фотографии распространились среди художников «Союза молодежи», боль­шинство из которых в тот момент ак­тивно интересовалось примитивами.

4. Наталия Гончарова. Триптих «Спас» (1910–1911)

4. Наталия Гончарова. Триптих «Спас» (1910–1911) Наталия Гончарова. Триптих «Спас». 1910–1911 годы
Неизвестный иконописец. Благовещение Устюжское. 1130–40-е годы
Наталия Гончарова. Декорации к балету «Литургия». 1915 год

Визуальные и стилистические заимствования из русской иконописи можно встретить и в ранних работах Владимира Татлина или Казимира Малевича, однако именно Наталия Гончарова с головой погружается в религиозную жи­вопись, заимствуя из нее тяжелые контурные линии и геометричность си­луэ­тов. За смелые эксперименты с церковной тематикой художница ре­гу­ляр­но подвергается критике: ее работы запрещают к показу, а визиты по­лиции сопро­вождаются конфискацией картин прямо с экспозиций (к примеру с вы­став­ки «Ослиный хвост» в 1912 году было снято восемь ее картин на религиозные темы).

Гончарова со своей религиозной живописью раздражала церковь по многим причинам, но в первую очередь унизительным было упо­доб­ление иконописи лубку, который ассоциировался с пародией и карикатур­но­стью. Тем не менее интерес Гончаровой к православной иконописи вовсе не был поверхностным: ее работы демонстрируют превосходное знание религиозных сюжетов, а визу­альные характеристики полотен имитируют стиль разных иконописных школ средневековой Руси.

5. Казимир Малевич. «Утро после вьюги в деревне» (1912)

5. Казимир Малевич. «Утро после вьюги в деревне» (1912) Казимир Малевич. Утро после вьюги в деревне. 1912 год
Каменные бабы. Иллюстрация из книги Н. И. Веселовского «Современное состояние вопроса о „каменных бабах“ или „балбалах“». 1915 год
Неизвестный автор. Вход Господень в Иерусалим. Лицевая сторона двухсторонней иконы-таблетки из собора Святой Софии в Новгороде. Конец XV века
Секция супрематических работ Казимира Малевича на «Последней футуристической выставке картин 0,10». 1915 год
Частичная реконструкция выставки «0,10» в музее Tate. Лондон, 2014 год

В 1910-х Казимир Малевич начинает активно экспериментировать с православ­ной иконописью и со скифской скульптурой. Известные в народе как «ка­мен­ные бабы», древние изваяния степных кочевников были распростра­не­ны в дореволюционной России и встречались от границ Монголии до побе­ре­жья Черного моря. К концу XIX века некоторые скульптуры были перевезены в сто­личные музеи и приобретены частными владельцами для украшения садов. Гончарова и Ларионов увидели в скифских бабах источник нестан­дарт­ных художественных решений и прототип кубистической живописи и активно использовали степных идолов в своих работах. Для Малевича каменные бабы стали визуальным прототипом русской крестьянки. В процессе гео­метри­ческого упрощения массивные фигуры сельчан окончательно пре­вра­тились в супрематические треугольники и трапеции. В работе «Утро после вьюги в де­ревне» очертания людей, пейзажа и домов сокращены до прос­тей­ших форм.

Угловатые силуэты Малевич заполнял градиентами простых цветов, одним из которых часто был белый. Такой прием придавал его работам метал­ли­че­ский блеск. Именно цветовое решение ограждало Малевича от прямых ассоци­аций с французским кубизмом: яркие цвета и градиенты белого не были свой­ствен­ны работам Пикассо и Брака. Экспериментировать с цветовыми гради­ен­тами Малевич начал в конце 1900-х, взяв за основу живописные приемы средне­ве­ко­вой русской иконописи, где градиентом белого зачастую оттеняли объем скла­док одежды, пейзаж и архитектурные элементы. Холмы на картине Малевича и холм позади стен Иерусалима на иконе XV века обладают схожим методом написания светотени — переходом из цвета в белый.

Страсть Малевича к ико­но­писи не ограничивалась цветовыми решениями. Художник восхищался пра­во­славным искусством и активно задействовал его разносторонние кон­цеп­ции в своих художественных теориях. Во многом именно из экспериментов неопримитивистов с иконописной графикой была рождена идея геометрической и цветовой редукции, впоследствии ставшая центральной концепцией супрематизма. 19 декабря 1915 года в Петрограде на «По­след­ней футуристической выставке 0,10» публика увидела «Черный квадрат» в красном углу — подобно православной иконе.

Ваша реакция?


Мы думаем Вам понравится