«Лютнист» Караваджо: картина, о которой можно долго говорить

Тайна «Лютниста»

Итак, что мы видим на этом полотне? Юношу (или девушку?) с лютней. На лютне заметна царапина – символ несостоявшейся любви или любовных переживаний. Мы видим и ноты - с басовой партией известного мадригала. Кстати, благодаря этим нотам в конце концов разобрались, что на картине изображен именно юноша: дело в том, что некоторое время полотно называлось «Лютнистка». Ибо в эпоху Караваджо, в XVI веке, изображения мужчин и женщин не особо различались. Время, когда было принято слушать пение кастратов – вот почему на картине образ молодого человека почти не отличался от образа девушки. Но если художник изобразил ноты с мужской партией, то и на полотне – мужчина и, видимо, он поёт. (Как-то Фонд «Эрмитаж-Италия» даже организовал концерт в Президентском дворце в Риме, где исполнялись итальянские мадригалы эпохи Караваджо).

…Так кто же изображен на картине? Может быть, Марио Минитти, поразивший Караваджо горделивой осанкой и красотой? Когда они встретились, Марио исполнилось шестнадцать, и он был одержим страстным желанием стать художником. Караваджо взял его к себе в помощники и, по слухам, был с ним неразлучен. Разумеется, в конце концов они поссорились и расстались – слишком горяч, несдержан и ревнив был мастер. Однако счастливые мгновения не забываются, и, если вглядеться в картину, то на партитуре можно прочесть надпись: «Вы знаете, что я люблю Вас, Вы знаете, что я любил Вас».

Пройдет много лет, и Марио – благополучный, счастливо женатый, успешный художник, спасет своему бывшему учителю жизнь: приютит его в своем доме в Сицилии, убережет от преследований.

А может быть, юноша на портрете – знаменитый испанский кастрат Педро Монтойя? Он выступал с хором Сикстинской капеллы и очаровал Караваджо своим искусством. Его голос обладал чудесной властью над сердцами: вызывая слезы, он одновременно напоминал о радости. Караваджо любил рисовать его томный сладострастный облик, беседовать с ним о музыке и поэзии и петь вместе с ним мадригалы: «Я люблю Вас и молчу, хотел бы я без слов Вам быть понятным».

В одну и ту же реку

… «Лютнист» был написан примерно в 1595 году по заказу покровителя Караваджо, кардинала Дель Монте. Увидев «Лютниста», друг кардинала, Джустиниани, богатый банкир и тонкий ценитель музыки, буквально влюбился в портрет. Он, правда, думал, что девушка, и, проникнувшись ее красотой, уговорил кардинала продать ему картину. Караваджо, увидев, что кардинал скучает без «Лютниста», нарисовал нового, но вместо вазы с цветами - клетку с щегленком, деревянную скрипку и кимвал.

Однако повторить ничего нельзя, чувства, с каким писалась картина, уже утрачены, они не возвращаются – остается лишь основная мелодия.

Этот, другой вариант «Лютниста», написанный позже, хранится в музее Метрополитен. На картине изображен один из знаменитых певцов-кастратов. Юноша играет на лютне, а рядом лежит скрипка, будто ждет еще кого-то. Надо сказать, что вариант «Лютниста», находящийся в Метрополитене, где изображено несколько музыкальных инструментов, значительно хуже первого варианта картины, находящейся в Эрмитаже.

На картине «Лютнист», кроме музыкальных инструментов, - еще и уникальный натюрморт из фруктов и цветов. Они потихоньку увядают, и, по голландской традиции, это напоминание о том, что все в мире бренно, красота не вечна и жизнь преходяща… Сам Караваджо говорил, что, изображая цветы и фрукты, он вкладывает столько же труда и вдохновения, сколько вкладывает в изображение человеческих лиц и фигур.

Читаем картину

Всё в этой картине – загадка, и если отгадаешь ее, многое станет понятным. Скажем, что такое лютня? Оказывается, эмблема любовников. Рядом с лютнистом – ваза с цветами, которая тоже говорит о многом: шесть цветов – шесть загадок, каждый – особенный знак и напоминание.

Дымчатый ирис - символ Христа, оберегающий от смерти и забвения.

Жасмин – любовь, которой не страшны никакие запреты.

Розмарин (морская роса) укрепляет любовь и хранит преданность.

Дамасская роза – символ молчания и застенчивой любви.

Ромашка помогает всем, кто просит о помощи.

Рядом с цветами – плоды.

Груши – символ долговечности и крепкой дружбы.

Огурец напоминает о движении и энергии.

Фиги – знак просветления (но и знак запрета).

Капуста – средство против невоздержанности и намёк на то, что кто-то из ваших друзей лукавит, хитрит с вами и что-то скрывает.

Кто понимает, тот знает: увидеть во сне играющего на лютне – добрый знак, ждите радостных вестей от старых друзей.

Не пой мне, лютня, я прошу, не надо,

Не пой о том, к чему летят мечты…

Парфюм «Караваджо»

…Как-то в Эрмитаже провели музейный эксперимент «Ароматы картины Караваджо». Итальянский парфюмер предложил галерею запахов: перед картиной выставили сосуды с запахами цветов и фруктов, изображенных на полотне. А в последней колбе все запахи смешали. И в результате получились духи от Караваджо, их даже выпустили в продажу: терпкий пряный запах, отражающий эпоху, XVI век.

Вообще уникальность искусства – понятие относительное, ибо все хорошие картины художники не раз повторяли. Например, «Мария Магдалина» или «Даная» Тициана. Мне, кстати, нравится смотреть эти повторы, реплики, копии в других музеях: приятно сравнить Караваджо из Метрополитена с нашим, что хранится в Эрмитаже, и при этом не без удовольствия отмечать, что наш - лучше.

Между тем, при жизни Караваджо его работами так не восторгались как сегодня. Этот казус непонимания, что рядом гений, недооцененности, сопровождал многих художников, иных – всю жизнь. Это применимо и к скульпторам: например, широко известный итальянец Канова еще недавно считался скучнейшим, но зато лет сто назад – великим.

Гениальное чудовище со шпагой

«Гениальное чудовище, не знающее правил, – говорили о Караваджо, – он пришел, чтобы разрушить живопись».

Критики возмущались: «Чем прикажете восхищаться? Картины его наполняют люди толстые и вульгарные, с порочными, опухшими от пьянства лицами». Современники вспоминали о Караваджо: «Его недостаток состоял в том, что он не уделял постоянного внимания работе в мастерской. Поработал пару недель – и предавался месячному безделью, разгуливая со шпагой на боку и ножом за спиной, переходя из одного игорного заведения в другое. Так что ходить с ним было далеко небезопасно».

«Мне доводилось повстречать одного художника. Его звали Караваджо, – писал другой современник, – человека неотесанного, с грубыми манерами, вечно облаченного в какое-то неприятное рубище. Но, рисуя уличных мальчишек, жалких бродяг, он выглядел вполне счастливым человеком».

Сам Караваджо говорил: «Главное для меня – не делать на холсте ни одного мазка, не подсказанного жизнью и природой». Пройдет много лет, и о Караваджо скажут: «Это простое и, действительно, новейшее искусство».

Луч света в темном царстве

…«Лютнист» – ранняя картина художника, и поэтому она сильно отличается от него же, более позднего, где много крови и драматизма. Здесь же драматизм только начинается, ведь Караваджо – это тот самый свет, который потом превратится в свет Рембрандта. Свет, направленный на нежное молодое лицо лютниста, превращающийся в… музыку, «звучащую» с полотна.

Свет. Его удивительные, таинственные возможности влекли Караваджо-художника. Он провел много времени в беседах с Галилеем, придумавшим телескоп, и с Джакомо делла Порта, автором великолепной книги «Естественная магия», исследующей оптику. Следуя совету ученых друзей, художник начал бороться с темнотой. Работая в темной комнате, он, словно кошка, постепенно приучил свои глаза различать в темноте фигуры и даже мельчайшие предметы. Теперь он, пробыв много часов в темноте, видит, как они проступают из мрака и царства теней.

«Один единственный луч света может творить чудеса, – говорил Караваджо. – Луч света, который преодолевает сопротивление сумрака – что может быть заманчивее?».

Действительно так, если судить по его живописи с ее волшебной светотенью, с ее таинственным новаторским светом.

Есть еще, правда, в живописи, кроме света, и… звук. Оказывается, не все музыкальные инструменты… звучат на полотне. Как-то Пол Маккартни ходил по Эрмитажу и показывал на примере современного искусства инструменты, которые изображены на картинах, взяв для примера Пикассо. Так вот, у Пикассо они не звучали. Загадка – почему они не звучат, не играют у Пикассо, и играют и звучат у Караваджо?

Как «Лютнист» попал в Россию

…Вообще-то за «Лютнистом» стоит огромный культурно-исторический контекст. Именно эта картина стала важной вехой в истории Эрмитажа. Купил ее император Александр I: по легенде, картину помог приобрести Виван Денон, создатель Лувра. То была эпоха дружественных отношений России и Франции, эпоха, когда возникло множество культурных связей, так что вполне возможно, что именно Виван Денон помог приобрести «Лютниста». По одной из версий, он приезжал в Россию, чтобы заработать и заодно приблизиться к Екатерине, однако на этом поприще потерпел фиаско. Но зато по дороге в Россию он увидел коллекцию Фридриха Великого и понял, каким способом собирает коллекцию Екатерина. Тогда-то (как опять-таки гласит легенда) Денон и принял решение сделать нечто подобное во Франции.

…Ну, и нам, конечно, приятно осознавать, что идея создания Лувра, вполне возможно, зародилась у Денона именно в России.

Под сенью муз

…Кардинал Франческо дель Монте был опытным царедворцем, хитрецом, утонченным ценителем прекрасного и умницей. К тому времени, когда он увлекся живописью Караваджо, ему было чуть за сорок, он был красив, богат и удачлив. Обладатель изысканного вкуса, полиглот и меломан – он и сам играл на гитаре, клавесине и лютне. Собирал редкие музыкальные инструменты и книги. Стены его роскошного палаццо украшали картины Тициана, Леонардо и Брейгеля. В этот великолепный дворец кардинал пригласил Караваджо - жить и работать. Единственное его условие было такое: во дворце не должно быть никаких женщин.

…Что и говорить, кардинал не отличался скромностью и благочестивым поведением. Часто устраивал пиры, где танцевали юноши в женских платьях, но прославился он не только утонченным развратом – кроме женоподобных юношей кардинал искренно любил интеллектуалов, высоко ценя тонкие беседы. На его пирах, кроме танцующих юношей и, очевидно, изысканной кухни, всегда находилось место и умным разговорам. Говорили обо всем на свете: политике, археологии, точных науках и искусствах. Сюда часто захаживал и Винченцо Галилей, виртуозный скрипач, отец прославившегося на весь мир великого Галилео. Он часто спорил с Караваджо: «Живопись имеет дело с бездушными красками, а музыка порождает живые звуки и через них передаёт чувства».

Караваджо возражал: «Музыка – младшая сестра живописи, она не умирает и не исчезает, как мелодия, написанная вами». Художника поддерживал сын Винченцо, Галилео Галилей, когда-то мечтавший стать музыкантом и художником (как известно, он выбрал другую стезю - победило желание постигать тайны мироздания). Кстати, именно Галилео полагал, что «Лютнист», возможно, вызов Караваджо музыкантам. Он и написал мадригал «Живопись, которая звучит». «Музыка, – говорил Караваджо, – помогает родиться стихам, а стихи рождают музыку».

Сын эпохи

Караваджо прожил, как теперь говорят, «яркую» жизнь – вплоть до того, что не раз обвинялся в убийстве. Современники аттестуют его как человека грубого, неотесанного, несговорчивого, дуэлянта и драчуна. По слухам, он как-то ранил кинжалом человека, нелестно отозвавшегося о его картине, не раз попадал в тюрьмы, откуда благополучно сбегал, его бесконечным дракам (иногда со смертельным исходом), дуэлям, ссорам, скандалам несть числа. Долгое время считалось, что он был убит – причем незадолго до своего помилования (сидел за очередное «мелкое» преступление, но его постоянно прощали, брали на поруки за незаурядный талант), однако новейшие исследования (радиоуглеродный анализ скелета) показали, что он умер от болезни. На ту пору ему было всего тридцать восемь…

Поразительно другое - что этот, в общем, циник, драчун и, возможно, убийца, так глубоко проник не только в тайну живописи, став новатором, чье искусство до сих пор не стареет, но и – в библейских сюжетах своих картин – в метафизику Христа и христианства. Громадные полотна, написанные им 400 лет назад, до сих пор заставляют вздрагивать посетителей выставки – и не только из-за непревзойденного, виртуозного мастерства, в том числе и композиционного, но и благодаря тому глубокому чувству, каким вдохновлялся этот неумеренный человек.