Анна Романовна и Владимир Святославович
Византийская царевна Анна родилась за два дня до смерти отца и задолго до воцарения своего брата Василия. Ещё когда она была малышкой, во дворце произошли один за другим два переворота, так что часть детства Анне вместе с братьями-царевичами пришлось провести далеко от дворца — ради их же безопасности. Зато, когда Василий воцарился на византийском троне, Анна стала завидной невестой, выгодной партией для западноевропейских королей и восточноевропейских князей. Правда, дед Анны в своём трактате о правлении предостерегал будущих царей о том, чтобы родниться с разными варварами, включая русов — но никто и не думал отправлять Анну к диким племенам.
Светловолосая, голубоглазая, изящная, с отличными манерами и образованная — царевна могла надеяться на самую выгодную партию, но история рассудила иначе. Киевский князь Владимир, будучи сыном рабыни, которому не уставали напоминать о его происхождении, отличалась огромными амбициями. А ещё дурным нравом — известно, что он забирал чужих жён и дочерей в специально для того построенную усадьбу, где тешил против их воли свою похоть. Силой он взял и вдову одного своего брата, и невесту другого. Вряд ли дело было в одной похоти — похоже, прежде всего Владимир тешил своё эго. Аппетиты его росли, и он решил породниться с византийскими императорами.
Простого сватовства было бы недостаточно: ясно, что жених он незавидный. Так что Владимир двинул на Византию войска и взял Корсунь (обычай того времени предполагал непременные надругательства над женщинами и разграбление храмов и купеческих лавок, так что торжественного в этом взятии было мало). За то, чтобы отвести войска, он потребовал отдать ему в жёны Анну.
Выхода молодой император Василий не увидел и согласился с условием, что Владимир примет христианство – как же иначе венчаться? Владимир согласился без колебаний: христианство было очень даже политически выгодной религией. Анну стали собирать. Известно, что она в ужасе рыдала во время сборов, повторяя, что даже смерть лучше, чем замужество, похожее на плен.
Как ни странно, судя по всему, после женитьбы с Анной Владимир успокоился. То есть поводы для военных походов он находил достаточно, но лично бесчинствовать прекратил — берёг своё теперь почти императорской достоинство. Возможно, он также смог по достоинству оценить образованность и ум новой, венчаной жены: известно, что он с ней советовался в, как минимум, церковных вопросах. Анна построила в Киеве множество церквей и жалобных писем на родину не писала. Скорее всего, ни в чём недостатка она не знала — Киев был богатым торговым городом.
Ван Цян и Хуханье
Вожди-шаньюй хунну — возможных предков гуннов и монголов, постоянно нападавшие на Китай — постоянно требовали в жёны дочерей китайского императора. Были китайские принцессы в передвижных юртах хунну абсолютно бесполезны: изнеженные, учившиеся манерам и вышивке, в то время, как даже супруги вождей должны были обрабатывать шкуры, стряпать и делать тысячу других дел, необходимых для налаживания быта в кочевьеи и обслуживания мужа. Множество девушек зачахло, став жёнами дикарей, но одна вошла в легенду.
Девушка по имени Ван Цян или Ван Чжаоцзюнь отличалась одновременно и красотой, и умом, и гордостью. Она была дочерью помещика из деревни Баопин, одной из последних детей своего престарелого уже отца, поэтому её звали «жемчужинкой» (китайцы находили это логичным). Она в совершенстве постигла науку игры на струнных, каллиграфии и живописи, а также хороша была в стратегической игре го и потому сочла себя вправе пройти экзамен-конкурс на наложницу императора. Из их числа позже император выбирал жён.
Чтобы выбрать жену, император не осматривал наложниц и не вспоминал, конечно, их имена — слишком их было много, большую часть он никогда и не видел лично. Ему писали их портреты. Стать женой императора хотела, наверное, каждая в гареме, так что художнику платили большие взятки за хороший портрет. Гордая Ван Цян не стала этого делать, и художник усеял её портрет родинками — а красавицами считались только девушки с идеально чистой кожей. В общем, император отклонил её и в следующий раз вспомнил о «некрасивой» наложнице, когда пришлось отдавать замуж дочь за шаньюя Хуханье. Дочь на тот момент была у него одна, так что он решил удочерить какую-нибудь наложницу поплоше, чтобы отдать дикарям её.
В гареме добровольно вызвалась замуж за вождя хунну только Ван Цян — рассудив, видно, что лучше быть женой дикого, но правителя, чем той девушкой, что годами развлекает игрой на музыкальных инструментах остальных наложниц. Портрет Ван Цян снова показали императору, и он дал добро. Только при передаче Ван Цян в руки Хуханье император понял, какую красоту от него скрыли. Художника после отъезда красавицы казнили.
Неизвестно, сочла ли хоть сколько приятным своего не слишком обременённого привычкой к гигиене мужа Ван Цян, но она стала его любимой женой и родила ему трёх детей: двух мальчиков и девочку. Девочка по имени Юнь стала потом влиятельной фигурой в политике хунну. Да и сама Ван Цян влияла на решения своего мужа. После того, как он умер, она написала прошение китайскому императору позволить ей вернуться на родину, но получила отказ, и ей пришлось стать женой следующего шаньюйя, собственного пасынка. Считается, что именно благодаря Ван Цян на шестьдесят лет прекратились набеги хунну на Китай. После неё остались стихи, пронизанные тоской по родине. По видимости, жизнь хоть и с правителем, но диким оказалась очень несладка.
Ядвига и Ягайло
С этой пары начинается история величия Польши — по крайней мере, так считается. Представительница Анжуйской династии Ядвига была, строго говоря, на момент свадьбы королём (именно королём, чтобы не менять законы и не вносить туда королеву). А ещё она была молодой девушкой, которую только что покинул такой же молодой и знатный возлюбленный (возможно, за откуп) и собственные подданные продали замуж за более выгодного, но старого жениха. Ягайло был к тому же язычником и славился не самым приятным нравом.
Юная Ядвига без шуток боялась, что Ягайло — колдун, и подговорила польских послов проверить, нет ли у него хвоста. Послы попарились с князем в бане и заверили, что уж чего-чего, а хвостов у Ягайло нет. Вероятно, Ядвига могла об этом только пожалеть — ведь хвост расстроил бы помолвку. На свадьбу она оделась во всё тёмное и явилась без украшений. Так она выказала своё отношение к союзу, к которому её принуждали.
Ягайло согласился с настоянием молодой жены крестить литовцев и сам, конечно, тоже крестился. Даже, по слухам, второй раз в жизни — в первый раз он стал православным в надежде на союз с кем-нибудь из древнерусских княжеских родов. Но семейная жизнь не задалась. Молодая была холодна, мужа равным себе, по-прежнему королю Польши, не считала, и в конце концов князь решил поверить клевете на её целомудрие и устроить над ней показательный суд. Ядвига в конце концов оправдалась, но так озлилась, что Ягайло ещё много лет потом не смел явиться в её спальню. Чтобы показать, как его огорчает ссора с молодой женой, князь все эти годы носил тёмные одежды и отказывался от спиртного. Она, в свою очередь, отныне перестала танцевать на балах и постоянно постилась и молилась.
В конце концов жена-король его простила, у них родилась дочь... Но счастливого конца у этой истории не было. Дочь умерла очень быстро, и Ядвига ушла следом за ней — вероятно, зачахнув в тяжёлой депрессии. Её именем Ягайло назвал дочь от следующей жены, но того, что всю взрослую жизнь Ядвига провела не самым радостным образом, это не отменяло.