Битва при Пуатье: сражение, решившее судьбу Европы?

Блицкриг под знаком полумесяца

Английский монах-летописец VIII века писал: «В то время сарацины ураганом опустошали Галлию, устроив там страшную бойню, но после недолгого пребывания в этой стране они заплатили за свою подлость».

У англичанина не было оснований бояться — уроженцы Туманного Альбиона не видели в мусульманах большой угрозы, наивно полагая, что естественная преграда в виде моря защитит их от вторжения. Вероятно, островитяне бы очень удивились, доведись им узнать, насколько искусными мореходами были арабы. Впрочем, это было и не важно, ведь целью арабского вторжения в VIII веке была не Англия.

В последней четверти VII века и в 717 году они предприняли две крупных морских экспедиции против Византии, однако оба раза потерпели поражение. Подобный исход дал Европе небольшую передышку. Потому что ровно на противоположной оконечности Средиземного моря мусульманским завоевателям сопутствовала удача.

Весной 711 года арабский полководец берберского происхождения по имени Тарик ибн Зияд во главе армии в семь тысяч человек вторгся на Пиренеи. Момент для атаки был выбран более чем удачно — правитель королевства вестготов Родерих в это время находился на севере, близ Памплоны, где сражался против басков и франков. Однако, узнав о новой угрозе, он поспешил на юг.

Отбить наступление берберов не очень получилось: 19 июля 711 года две армии встретились на реке Барбате близ Кадиса, и Родерих был разбит. Судя по всему, в самый разгар битвы его вассалы и родственники изменили ему, и сбежали с поля боя, бросив короля одного. Это и решило судьбу битвы. Судьба же самого́ неудачливого короля остаётся для нас загадкой. То ли он пал в бою, то ли сгинул уже при отступлении своей армии, но одно нам известно точно — лето 711 года Родерих не пережил.

Одолев вестготов в одном решительном сражении, Тарик без особых проблем дошёл до столицы королевства Толедо и овладел ею.

За успехами берберского полководца с побережья арабской Северной Африки пристально следил его непосредственный патрон — Муса ибн Нусайр, наместник Ифрикии (арабское название Африки).

В то время как Муса строго-настрого запрещал своему военачальнику лезть за Гибралтарский пролив. Естественно, ибн Зияд рисковал, и в случае неудачи, вероятнее всего, ответил бы головой. Вот только у него получилось. И теперь его непосредственный босс и сам подумывал организовать экспедицию, пока ушлый бербер не забрал всю славу себе.

Сказано — сделано. И вот уже в следующем, 712 году, мусульмане организовали новый поход, теперь уже более масштабный. Возглавил его лично Муса ибн Нусайр, взявший с собой 10000 воинов. Не берберов, как его предшественник, а своих соплеменников — арабов. К 718 году они заняли практически весь Пиренейский полуостров.

Заговоры и союзы

Но одной лишь Испании мусульманским завоевателям было мало. В 719 году они вторглись в Септиманию (нынешний Лангедок — область Франции), а ещё через год захватили Нарбонну. После чего стали облизываться на Аквитанию (юго-запад современной Франции).

Бывшая римская провинция, сумевшая освободиться от власти франкских монархов, теперь была самостоятельным герцогством. И вот здесь для арабов начались первые проблемы. В 721 году аквитанский герцог Эд (или Одо) остановил их вторжение, одержав победу в битве под Тулузой. Смертельную рану в бою получил не абы кто, а сам вали (наместник) Аль-Андалуса Аль-Самх ибн Малик. Этот успех, впрочем, лишь замедлил мусульманскую экспансию, но не остановил её.

В 731 году шайтан послал арабам новую напасть — в Аль-Андалусе (ныне — испанская Андалусия) подняли восстание берберы. Да, те самые, что двадцать лет назад и начали великий поход на Пиренеи. Однако новому эмиру по имени Абдур-Рахман ибн Абдаллах удалось подавить бунт. И вот тут началось интересное.

Оказывается, Абдур-Рахман захватил жену предводителя берберов — муж то ли сбежал, то ли совершил самоубийство. Барышня при ближайшем рассмотрении оказалась внебрачной дочкой того самого герцога Эда, который десять лет назад не пустил мусульман в Аквитанию. Муж-бербер попросту похитил её во время очередного налёта на христианские земли и, по достоинству оценив внешние данные девушки, взял в жёны. Барышня тоже оказалась не промах и довольно скоро свела новоиспечённого мужа со своим папой-герцогом, после чего вся троица придумала заговор.

Таким образом, картинка сложилась: всё восстание берберов было затеей аквитанского герцога, который в случае успеха получил бы в качестве соседа-правителя собственного зятя.

Почесав курчавую бороду, Абдур-Рахман сплавил роковую барышню в качестве дара в гарем халифа, а сам отправился в увеселительную прогулку по Аквитании. Погуляли арабы от души — их летописец не без торжества отмечал, что «его (эмира) войска, куда бы ни приходили, были подобны буре».

Войска герцога Эда, вышедшие им навстречу, оказались разбиты в пух и прах, а сам неудачливый заговорщик пустился в бега.

Положение было настолько аховым, что аквитанский герцог не придумал ничего лучше, чем обратиться за помощью к своему давнему врагу, с которым прежде воевал, — майордому франков Карлу, позже прозванному Мартеллом, то есть Молотом.

Титул майордома (буквально — «старший под двору») во франкском государстве при династии Меровингов носили наиболее влиятельные сановники. Фактически, майордом был кем-то вроде регента при живом и дееспособном короле и фактическим правителем государства. Такой парадокс объясняется ослаблением реальной власти франкских королей в тот период, что позволило аристократии захватить контроль над государством. Более того, на каком-то этапе должность майордомов стала наследственной, а их официальная интитуляция звучала как dux et princeps Francorum — «вождь и правитель франков».

Карл в это время воевал в регионе Шварцвальд с германцами, однако, узнав об арабском вторжении, спешно бросился к городу Туру. В конце концов, хоть герцог Эд и был его противником и злостным сепаратистом, Аквитанское герцогство Карл всё же считал частью своих владений.

Арабы же, разорив Пуатье, тоже выдвинулись к Туру. Причём не ясно, сознательно ли Абдур-Рахман искал встречи с Карлом или стремился разграбить богатейший собор Святого Мартина, находившийся в этом городе. В пользу грабительских целей похода говорит ещё и тот факт, что эмир разделил своё войско на несколько частей, чтобы охватить бо́льшую площадь. Пока авангард собирал лут вдоль по течению Луары, основные силы держались чуть поодаль.

Когда же арабы узнали о приближении Карла, то вообще отказались от идеи штурмовать Тур и предпочли отступить. Однако войско эмира было слишком обременено награбленным добром и двигалось куда медленнее, чем он бы хотел, так что к югу от Тура Карлу удалось настичь своих противников. Битва стала неизбежной.

Рецепт идеальной победы

Существенную часть войска франков составляла пехота, и Карл не испытывал никаких иллюзий относительно её судьбы в случае прямого столкновения с арабской конницей на равнине. Поэтому он занял позицию на возвышенности, по обеим сторонам от которой был лес, и построил свою армию огромным квадратом, чем-то похожим на каре.

Странно, почему Абдур-Рахман был столь пассивен, что позволил своему противнику самому выбрать место будущей битвы — вероятно, он до последнего не собирался сражаться вообще.

В итоге франки и арабы семь дней простояли друг напротив друга: эмир ждал, что Карл спустится в долину и примет бой там, а майордом надеялся, что его визави погонит свою конницу через рощи вверх по склону. При этом арабы не имели точных сведений о численности христиан, укрытых среди деревьев. Это стояние Карл также смог обратить в свою пользу, дождавшись таким образом подхода войск из отдалённых крепостей.

Мы не располагаем точными данными относительно численности армий. Даже современные историки порой называют совершенно астрономические цифры в 70000 или 80000 человек. Французский историк Оде Сирье говорит о следующем соотношении сил: 15000-20000 воинов у франков и 20000-25000 — у арабов. Мы вполне можем согласиться с данной оценкой.

Десятого октября арабская конница устремилась вверх по склону, намереваясь проломить оборонительные порядки франков. Карл приказал своим бойцам держать строй плотно, образовав стену щитов. Конечно, если бы схватка происходила на равнине, коннице было бы куда легче, даже если не брать в расчёт фактор манёвренности. Но, вынужденные фактически взбираться по склону, мусульманские всадники не могли как следует разогнать коней, и кавалерия эмира была не в состоянии даже продавить вражеские порядки таранным ударом.

Арабы вновь и вновь накатывались на холм — и вновь и вновь откатывались назад. Бой продолжался до темноты, однако франкская пехота не отступила ни на метр.

В свою очередь, Карл решил, что настала пора ударить самому. Он отправил небольшой отряд в атаку на вражеский обоз с приказом освободить всех пленников, и это вызвало настоящую панику среди арабов. Многие боялись лишиться всего добра, которое удалось награбить за всю предыдущую кампанию, поэтому отряды тех или иных шейхов и военачальников начали один за другим выходить из боя, беспокоясь более о своих шкурных интересах, нежели об общем деле.

Напрасно Абдур-Рахман в ярости призывал воинов вернуться бой, угрожая им всеми мыслимыми карами — его уже никто не слушал. Пример одних заражал других, и арабское войско множеством живых ручейков начало утекать с поля боя. А Карлу только того и было надо. И вот уже неудачливый аквитанский герцог Эд вёл в атаку тяжёлую франкскую конницу, которая кузнечным молотом обрушилась на левое крыло мусульманской армии, усугубляя царивший в ней бардак.

Эмир, окружённый франками, сражался до конца и погиб, за что впоследствии арабские хронисты назвали его «газием» — героем, павшим в священной войне.

Опустившиеся сумерки подвели неутешительный для арабов итог дня: эмир убит, франки стоят там, где и стояли, а ночи становятся всё холоднее. Прекрасно понимая бесперспективность своего положения, старшие офицеры приняли решение уходить. Напоследок мусульмане сами продемонстрировали врагу военную хитрость — не сворачивали лагерь, всем своим видом показывая, что намерены драться и на следующий день, а сами, забрав столько добра, сколько могли унести, максимально скрытно двинулись прочь.

На следующее утро Карл ждал новых атак, а когда не дождался, отправил небольшой отряд на разведку. И лишь когда узнал, что вражеский лагерь обезлюдел, приказал воинам спускаться в долину — грабить неприятельские шатры.

Величайшая победа?

Здесь бы написать что-то пафосное вроде: «И так была спасена Европа», да на том и закончить. Но… для современников победа Карла при Туре-Пуатье была хоть и громкой, но не величайшей. В конце концов, арабов бил не он один. Это удавалось и византийцам, и тому же герцогу Эду Аквитанскому. Победы Карла над саксами и фризами непосредственные современники событий превозносили намного выше, чем дело при Туре. Да и, как показали дальнейшие события, до финального аккорда было ещё далеко. В 735 году новый андалусский эмир вновь вторгся в пределы франкского государства — захватил Авиньон и ряд других земель. Карлу Мартеллу потребовалось ещё две полноценные кампании — в 736 и 739 годах, — чтобы окончательно выбить мусульман из Галлии и фактически запереть их на Пиренеях.

Любопытно, что в те годы арабы даже заключали союзы с некоторыми христианскими городами южной Франции, договариваясь о совместной обороне от войск Карла, которого местное готское население отнюдь не горело желанием видеть своим сюзереном. Известно, что во время осады Нарбонны франками в 737 году на её стенах арабы и горожане-христиане вместе дрались с воинами Мартелла