Чем вдохновлялся Булгаков, когда писал «Мастер и Маргариту»: словарь Брокгауза и Ефрона, «Фауст» Гете и другие источники великого романа

Михаил Булгаков работал над романом «Мастер и Маргарита» двенадцать лет: с 1928 года и до февраля 1940-го, в несколько этапов, с перерывами и параллельно с другими текстами. Круг читательских и библиографи­ческих интересов писателя можно представить благодаря воспоминаниям современников и исследованиям его биографов. Литературу, которой пользовался Булгаков, можно вычислить и по разным редакциям романа, сохранившимся в архиве писателя. Представить весь список литературы, которая могла оказать влияние на Булгакова и его роман, невозможно, поэтому расскажем о некоторых источниках его книги.

1. Иоганн Вольфганг фон Гете. «Фауст»

Титульный лист первого издания первой части трагедии «Фауст» Иоганна Вольфганга фон Гете. Лейпциг, 1790 год

Роман Булгакова обладает огромным количеством пластов, и фаустианский — едва ли не самый узнаваемый. Аллюзии к «Фаусту» пронизывают весь текст — от эпиграфа, задающего философский вопрос о свете и тьме, до образов персонажей, прямых цитат, пародийных сцен и т. д. В библиотеке писателя было издание 1902 года, вышедшее в Петербурге в переводе и с объяснениями Александра Соколовского. Впрочем, текст Гете он знал благодаря не только книге, но и одноимен­ной опере Шарля Гуно. Сестра писателя Надежда Земская вспоми­нала, что в Киеве Булгаков видел оперу «Фауст» 41 раз  . В разговоре с Мариэттой Чудаковой первая жена писателя Татьяна Николаевна Лаппа вспоминала, что Булгаков «больше всего любил „Фауста“ и чаще всего пел „На земле весь род людской“ и арию Валентина — „Я за сестру тебя молю…“». А вот воспоминание театроведа Виталия Виленкина: «Мне очень понравилась вся обстановка маленькой квартиры: старинная мебель, уютные настольные лампы, раскрытый рояль с „Фаустом“ на пюпитре, цветы». Третья жена писателя Елена Сергеевна рассказывала литературоведу Владимиру Лакшину, как Булгаков «расхаживая по комнате, под впечатлением только что прочи­танной газетной статьи, случалось, напевал на мотив „Фауста“: „Он — рецензент… убей его!“».

Эпиграф

…так кто ж ты, наконец?
— Я — часть той силы,
что вечно хочет
зла и вечно совершает благо.

Эпиграф из первой части «Фауста» впервые появился в машинописной редакции 1938 года. Исследователи предполагают, что писатель сам перевел этот фрагмент. В издании 1902 года Мефистофель, объясняя суть своей при­роды, говорит: «Я часть той тьмы, из которой родился свет… Свет ведь может цепляться только за телесное. Из телесного он происходит, и оно делает его прекрасным. Но телесное же может преграждать ему и дорогу». Судя по всему, эти слова попали в диалог Воланда и Левия Матвея из 29-й главы: «…Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?»

Воланд

Выбирая имя герою, Булгаков рассматривал несколько вариантов: Антессер, Вельяр Вельярович, а в одной из редакций на визитке черного мага написано «доктор Теодор Воланд». Воланд тоже из «Фауста»: в сцене «Вальпургиева ночь» Мефистофель обращается к предста­вителям нечистой силы и требует дать дорогу юнкеру Воланду (junker Voland). И в трагедии Гете, и в романе Булгакова дьявол впервые появляется во время беседы учителя и ученика. Мефистофель в обличье черного пуделя появляется во время прогулки Фауста и Вагнера, Воланд присаживается на скамейку к Берлиозу и Бездомному на Патриарших прудах. Однофамилец главы МАССОЛИТа — композитор Гектор Берлиоз — в 1829 году написал «Восемь сцен из „Фауста“», которые впоследствии были включены в его оперу «Осуждение Фауста». 

Черный пудель

У Гете Мефистофель, желая пробраться в дом Фауста, как уже было сказано, принимает облик черного пуделя. В сцене на Патриар­ших прудах Воланд появляется с тростью с набалдашником в виде головы пуделя, а Маргарита на балу у Сатаны носит «тяжелое в овальной раме изображение пуделя на тяжелой цепи». И наконец, в ранних редакциях романа конца двадцатых годов Иванушка сбегал из психиатрической лечебницы, превратившись в огромного черного пуделя.

Фауст и Маргарита 

В сентябре 1933 года в одной из тетрадей с набросками к роману Булгаков запишет: «Встреча поэта с Воландом. Маргарита и Фауст». В тексте еще нет Мастера, но есть герой, которого автор называет поэтом и Фаустом. Потом он станет Мастером, а сравнение с Фаустом останется: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?» — спрашивает у него Воланд. Имя Маргариты восходит к Гретхен, возлюбленной Фауста (в западно­европейской традиции «Гретхен» — уменьшительное от «Маргариты»). Обе похожи и самоотверженной любовью, которую испытывают к Мастеру и Фаусту. 

Гете и Гуно на балу Сатаны

В ранних редакциях на балу у Сатаны присутствовали и сам Гете, и композитор Шарль Гуно: оба поклонились Маргарите, но колено не поцеловали. Почтенные гости были отмечены особым подарком:

«Перед Маргаритой оказался круглый золотой поднос и на нем два маленьких футляра. Крышки их отпрыгнули, и в футлярах оказалось по золотому лавровому веночку, который можно было носить в петлице как орден».

2. Александр Чаянов. «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей»

Обложка первого издания повести Александра Чаянова «Венедиктов или Достопамятные события жизни моей». Москва, 1920-е годы

Елена Булгакова рассказывала Мариэтте Чудаковой, что книга Александра Владимировича Чаянова, подаренная художницей Наталией Ушаковой, была особенно интересна ее мужу и «несомненно, стимулировала замыслы и сюжетные ходы и „Мастера и Маргариты“, и „Записок покойника“». «С полной уверенностью я говорю, что небольшая повесть эта послужила зарождением замысла, творческим толчком для написания романа „Мастер и Маргарита“», — вспоминала его вторая жена, Любовь Евгеньевна Белозерская. 

Повесть рассказывает о пребывании дьявола в Москве в начале XIX века, и главный герой по фамилии Булгаков должен спасти свою возлюбленную, попавшую под влияние нечистой силы.

Исследователи отмечают, что инфернальная тема роднит булгаковский роман и с другими произведениями его современников: «Фанданго» Александра Грина, «Иностранец из 17 №» Овадия Савича, «Возвращение доктора Фауста» Эмилия Миндлина и др.

3. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

Титульный лист первого издания первого тома Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. Санкт-Петербург, 1890 год

В тетради с материалами к роману Булгаков составил несколько тематических блоков: «О Боге», «О дьяволе», «Иисус Христос» и другие. Разрабатывая эти темы, Булгаков часто использует энциклопедию Брокгауза и Ефрона и делает выписки из статей «Диавол», «Демон», «Понтий Пилат», «Центурион», «Иерусалим». Он также обращается к статьям «Бог» и «Кант» (где представ­лено несколько доказательств бытия Божия), «Чародейство» (именем Гелла — а так, как мы помним, звали вампиршу из свиты Воланда — на острове Лесбос называли погибших девушек, ставших вампирами) и многим другим («Демо­нология», «Демономания», «Колдовство», «Сатана», «Шабаш ведьм»). Продумывая образ Маргариты, писатель изучает статью о королеве Маргарите Валуа.

4. Михаил Орлов. «История сношений человека с дьяволом»

Титульный лист книги Михаила Орлова «История сношений человека с дьяволом». Санкт-Петербург, 1904 год

Из монографии Орлова Булгаков почерпнул ряд сведений о потусторонней силе (а также о колдунах, ведьмах, обрядах) и различных представлениях о ней. Так, образ кота Бегемота может восходить к одноименному библейскому демону, описанному у Орлова:

«Руки у него были человеческого фасона, а громаднейший живот, коротенький хвостик и толстые задние лапы, как у бегемота, напоминали о носимом им имени».

Булгаковский персонаж «черный, здоровый, как бегемот». Орлов также пишет, что дьявола в челове­ческом обличье могут выдать руки, похожие на птичьи лапы. Вспомним сестру милосердия из восемнадцатой главы: «Денежки я приберу, — мужским басом сказала сестра, — нечего им тут валяться. — Сгребла птичьей лапой этикетки и стала таять в воздухе». Птичьи лапы промелькнут и в главе «При свечах»: перед балом Маргарита попадает в комнату Воланда и видит там «канделябр с гнездами в виде когтистых птичьих лап». Рассказывая о том, что такое шабаш, Орлов пишет, что одним из атрибутов дьявольской мессы является грязная рубашка: перед балом Воланд одет в «ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече».

5. Эрнест Ренан. «Жизнь Иисуса»

Обложка первого издания книги Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса». Лион, 1863 год

Работая над образом Иешуа Га-Ноцри, Булгаков изучает литературу по исто­рии христианства: «Иисуса» Анри Барбюса, «Миф о Христе» Артура Древса, «Жизнь Иисуса Христа» Фредерика Фаррара, «Жизнь Иисуса» Давида Штрауса. Среди прочих внимание писателя привлекает книга французского философа и историка религии Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса». В ранних редакциях романа начитанный Берлиоз, беседуя с Бездомным на Патриарших прудах, помимо древних историков Филона Александрийского, Иосифа Флавия и Корнелия Тацита упоминает Ренана.

К Ренану восходит и образ Ершалаимского храма («глыба мрамора с золотою драконовой чешуей вместо крыши»). Булгаков выпишет из его книги: «…гору Мориа и блестящую перспективу террас храма и крыш, покрытых сверкаю­щими чешуйками», «…при восходе солнца священная гора ослепительно сияла и представлялась глыбой снега и золота». 

Среди обстоятельств ареста Иисуса Ренан упоминает некую «юридическую западню»: желая предать страже «смутьяна», первосвященники «подговари­вают двух свидетелей и прячут их за перегородкой; затем устраивают так, чтобы заманить обвиняемого в комнату по другую сторону перегородки, где слова его могли быть услышаны невидимыми ему свидетелями. Возле него зажигают две свечи для того, чтобы бесспорно констатировать, что свидетели „видели его“». А теперь вспомним сцену ареста Иешуа в булгаковском романе. Философ рассказывает Пилату, что «добрый и любознательный человек» Иуда пригласил его к себе в дом:

     — Светильники зажег… — сквозь зубы в тон арестанту проговорил Пилат, и глаза его при этом мерцали.
     — Да, — немного удивившись осведомленности прокуратора, продолжал Иешуа, — попросил меня высказать свой взгляд на госу­дарственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал.

6. Демьян Бедный. «Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна»

Обложка первого издания книги Демьяна Бедного «Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна». Ленинград, 1925 год

Возможным прототипом молодого поэта Ивана Николаевича Понырева, пишущего под псевдонимом Иван Бездомный, был Ефим Алексеевич При­дворов, более известный как Демьян Бедный. В антирели­гиозной поэме последнего под названием «Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна» сатирически высмеивались христианские догматы. В послесловии «евангелист» сообщал:

«Я настаиваю, что на основании Евангелий только такой образ Иису­са и может быть дан: лгун, пьяница, бабник и т. д. <…> Ни хорошего, ни плохого бога не было. Выдумка!» 

Вспомним первую главу романа Булгакова, в которой Берлиоз требует от Бездомного антирелигиозную поэму, указывающую на то, что Иисуса Христа не существовало. Булгаков упоминает Бедного в своем дневнике, а в архиве сохранились газетные вырезки с упоминаниями о поэте.

Антирели­гиозная пропаганда 1920-х годов, вызывавшая у Булгакова резкую неприязнь, вообще повлияла на замысел романа. 5 января 1925 года он записал в дневнике:

«Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. <…> Этому преступлению нет цены».

7. Огюст Форель. «Половой вопрос. Естественно-научное, психологическое, гигиеническое и социологическое исследование для образованных»

Титульный лист книги Огюста Фореля «Половой вопрос. Естественно-научное, психологическое, гигиеническое и социологическое исследование для образован­ных». Цюрих, 1906 год

В тетрадях с материалами к роману Булгаков упоминает книгу швейцарского невропа­толога Огюста Фореля, посвященную вопросам семьи и брака, и отме­чает две описанные в ней истории: дело Фриды Келлер и дело Кониецко. Рассказывая о патологии женского поведения, Форель в качестве примера рассказывает о 19-летней Фриде Келлер: соблазненная хозяином кафе, она родила мальчика, а спустя пять лет, оказавшись в трудном материальном положении, задушила ребенка шнурком. Другой случай, описанный Форе­лем, — история 19-летней Кониецко из Силезии, которая умертвила своего новорожденного младенца, засунув ему в рот скомканный платок. Эти два дела из исследования Фореля сольются в историю Фриды, которую Маргарита встретит на балу у Сатаны:

«Она служила в кафе, хозяин как-то ее зазвал в кладовую, а через девять месяцев она родила мальчика, унесла его в лес и засунула ему в рот платок, а потом закопала мальчика в земле».

Маргарита спасет Фриду, использовав одно желание, подаренное ей Воландом после бала, и попросит, чтобы ей перестали класть платок.