«Даная». Мабюз, 1527 год.
Согласно эпической поэме Гомера «Илиаде», Даная была дочерью Аргосского царя Акрисия. Правителю было предсказано Оракулом, что он будет убит сыном своей дочери. Побоявшись столь печальной участи, Акрисий заточил Данаю в темницу. Однако Зевс, ослепленный красотой девушки смог проникнуть к ней в обличье дождя.
Именно эта история и легла в основу картины Мабюза.
Принцесса изображена в центре композиции, сидящей на красных подушках, посреди великолепного балкона, покрытого мрамором и золотом, наблюдающей, как дождь (Зевс в облике дождя) падает на ее голубую мантию и колени.
Великолепные голубые одежды резко контрастируют с красными и оранжевыми мраморными колоннами, а сверкающий цвет лица, подобен окружающей ее глазурованной керамике и создает своеобразный диалог с архитектурой.
За пределами балкона можно заметить высокие здания города в стиле ренессанса и готики (события как бы переносятся из античности в мир современный художнику).
Несмотря на то, что композиция произведения и оригинальные художественные приемы примененные мастером при создании «Данаи» считаются одним из ярчайших примеров живописи по мифологическим мотивам той эпохи, это произведение искусства содержит некоторые ошибки, наиболее очевидным из которых является чрезмерная ширина шеи принцессы, резко контрастирующая с тонкостью ее ног.
Следует отметить, что, по мнению многих искусствоведов, именно «Даная» Мабюза вдохновила Корреджо и Тициана на создание одноименных произведений, которые отличаются несколько большей откровенностью образов так как по всей видимости мифический сюжет был лишь удачным поводом для изображения обнаженной натуры.
«Даная». Антонио да Корреджо, 1531 год.
Такие известные живописцы, как Тинторетто, Густав Климт и многие другие авторы (вплоть до нашего времени) не могли удержаться от того чтобы изобразить Данаю согласно собственному представлению о греческой мифологии и истинной красоте.
«Даная». Тинторетто, конец XVI века.
Но именно с картины Мабюза, Данная становится одним из самых популярных образов западноевропейской живописи и, несмотря на определенную откровенность ее иконографии, героиня воспринимается даже своеобразным символом целомудрия, иногда сравниваемым с Богоматерью (в основном из-за «непорочного зачатия»).
