Патриотический угар Первой мировой

Интернет полон экспертов со всех волостей, в припадке обострённого патриотизма (или истерики) рисующих агрессивные стрелки на картах или утверждающих, что могут всех победить в одно лицо. Эффект не то чтобы новый — в начале XX века желающие «показать всем врагам кузькину мать» получили отличный шанс реализовать свои амбиции.

И, надо сказать, многие этим шансом воспользовались!

У меня был товарищ

Начало Первой мировой, которую никто так пока не называл, в Германской империи встречали со смесью страха, восторга и ожидания перемен. 31 июля у дворца кайзера в Берлине собралась огромная толпа из сорока тысяч человек, в основном мужчин-берлинцев разных возрастов из среднего класса. В 6:30 вечера кайзер Вильгельм II вышел на дворцовый балкон и произнёс патетическую речь перед собравшимися. Самыми запомнившимися стали его финальные слова: «Наши завистливые враги всюду принуждают нас к законной самозащите. Меч был силой вложен в нашу руку».

Война была объявлена на следующий день, и новость эту по всей Германии встретили массовыми патриотическими шествиями с песнями и проклятиями в адрес врагов.

Впрочем, разумные люди молча готовились затягивать пояса.

Наиболее впечатляющим проявлением массового патриотизма стал поток добровольцев в армию. В одном августе 1914-го в армию добровольно ушли четверть миллиона немцев. Для сравнения — французов-добровольцев было всего 40 000 за весь 1914 год.

Порыв немецкой души был абсолютно спонтанным — правительство к этому совершенно не призывало, а газеты заметили добровольцев далеко не сразу.

Больше всех была удивлена сама армия — что делать с толпами повисших на воротах воинских частей совершенно не представляли. У военных был продуманный, отрепетированный и отработанный до мелочей мобилизационный план. Всех нужных им людей они и так планировали получить по повесткам.

Многим желающим послужить пришлось проявлять завидное упорство и преодолевать немалые расстояния, выслушивая в процессе многочисленные отказы. Некоторые объездили по шесть-семь мест, прежде чем их взяли.

Дабы подчеркнуть национальное единство, газеты писали, что добровольцы — «выходцы из всех слоёв общества, всех возрастов, всех родов занятий».

Разумеется, это было не так.

Большинство добровольцев были очень молоды, почти 90% из них были младше 25. Две трети — представители образованного среднего класса, студенты, конторские клерки, государственные служащие.

Неожиданно утихли даже старые политические склоки. Немецкие социалисты были самыми яростными и непримиримыми противниками милитаризма и империализма. Но никто не ожидал, что 783 видных деятеля СДПГ (Социал-демократической партии Германии) во главе с сорокалетним депутатом рейхстага Людвигом Франком тоже запишутся добровольцами.

В целом демография добровольцев соответствовала демографии тех, кто любил ходить на митинги с обещаниями карать врагов и показать немецкий удар.

Ходившие на марши пошли маршировать.

Королевский шиллинг

До войны британская армия была небольшой по размеру, контрактной и не очень любимой народом (не то что флот), и если офицерские погоны были ещё престижны, то на тех, кто записывался в рядовые, смотрели со смесью опаски и презрения. Этот человек совсем отчаялся заработать на хлеб? Или он ищет сомнительных приключений на свою пятую точку?

С началом войны такую ситуацию надо было решительно менять. Пятого августа 1914 года граф Герберт Китченер, назначенный военным министром, сообщил, что в армию придётся набрать как минимум сто тысяч человек. Оптимисты верили в победу к Рождеству, реалист Китченер считал, что война будет долгой и даже эти сто тысяч — только первый шаг.

Войну встретили с невероятным энтузиазмом, и призыв Китченера идти служить привёл к тому, что, даже развернув вербовочные пункты в каждом городе, рекрутёры всё равно не справлялись с потоком желающих.

Многие муниципалитеты и даже коммерческие структуры за свой счет собирали и снабжали всем необходимым целые батальоны. Города начали эдакое «соцсоревнование» — кто отправит в армию больше народу.

Газета «Бирмингем Дейли Пост» писала 28 августа 1914 года:

«Не будет преувеличением сказать, что Бирмингем уже послал около 25 000 своих сынов на защиту национальной чести. Даже если сделать предположение, скорее всего неверное, что все они младше тридцати трех, то это будет означать, что в городе остались еще 115 000 годных по возрасту для того, чтобы присоединиться к войскам. Из них около половины, или даже чуть меньше, допустим, 50 000, не женаты.

Так что же эти 50 тысяч, почти не обременённые какими-либо обязательствами, делают такого важного, что до сих пор не приняли присягу на службе своей стране? Неужели они не осознают, что как бы ни поступали люди семейные, именно на неженатых лежит несомненный патриотический долг — предложить себя на службу без всяких сомнений и кивков на обстоятельства?»

Удивительно, что в армию пошёл рядовыми образованный средний класс. Правда, в классовом обществе и войска были классовыми. Средней прослойке (и тем, кто себя к ней причислял) совсем не хотелось служить с каким-то рабочим быдлом. Например, в Гулле из четырёх батальонов три собрали из рабочих, а четвёртый из публики почище. Естественно, последний «не дружил» с тремя остальными.

Конечно, в армию шли и те, кто просто хотел ежедневной горячей пищи, тёплой одежды и крыши над головой. Один из командиров батальонов, в которые набрали живших под Ньюкаслом ирландских эмигрантов, вспоминал:

«У многих на штанах и рубахах больше дыр, чем материи, из ботинок торчат пальцы. Одни слишком молодые, другие слишком старые. Некоторые родились в Ирландии, другие — в Англии от родителей ирландцев, у некоторых нет никакой связи с Ирландией, кроме того, что они католики или даже просто на гражданке ковырялись в одной яме с ирландцами. Огромное количество неграмотных. Женатые с трудом могут сказать, сколько именно у них детей и от кого, неженатые не уверены, не женаты ли они и сколько раз. Всех их объединяет только одно — все они привычны к пустому брюху».

Многие излишне оптимистично настроенные считали, что война всё равно долго не продлится, а они приятно и оплачиваемо проведут время в хорошей компании.

В итоге вместо ожидавшихся ста тысяч человек, в течение первых трёх месяцев войны в британские вооружённые силы поступили почти полмиллиона добровольцев.

И немецких, и английских добровольцев ждала одна судьба. Война оказалась не бодрым маршем к победе с песнями, а кровавым, грязным, утомительным делом. Призывы «На Берлин!» и «На Париж!» звучали уже не так привлекательно, когда перед конечной целью лозунга встала стена заградительного артиллерийского огня.

Огромная часть добровольцев так и осталась навсегда во французских и бельгийских полях.