Слезоточивое чтение: 10 самых душераздирающих цитат из романов Чарльза Диккенса

1. О рыданиях, сдавивших горло, и добром столбе

Иллюстрация Джона МакЛенана к роману Чарльза Диккенса «Большие надежды». 1861 год

«…Деревня мирно спала, легкий туман торжественно уплывал вверх, словно открывая мне мир, — и сам я когда-то был здесь таким маленьким и невинным, а то, что ждало меня впереди, представлялось таким неведомым и огромным, что внезапно рыдания сдавили мне горло и я расплакался. Случилось это при выходе из деревни, у дорожного столба; я потрогал его рукой и сказал:
     — Прощай, мой милый, мой добрый друг!
     Видит бог, мы напрасно стыдимся своих слез — они, как дождь, смывают душную пыль, иссушающую наши сердца. Слезы принесли мне облегчение — я смягчился, о многом пожалел, глубже почувствовал свою неблагодарность. Если бы я заплакал раньше, Джо был бы со мной в эту минуту.
     Я так растрогался от собственных слез, которые снова и снова навертывались мне на глаза, пока я шел по пустынной дороге, что, уже сев в дилижанс и вы­ехав из города, с тоскою думал, как хорошо было бы соскочить на землю, когда мы будем менять лошадей, добежать домой и, проведя еще один вечер под родным кровом, получше проститься со своими. Лошадей переменили, а я так ни на что и не решился и только утешал себя мыслью, что вполне можно будет вернуться и со следующей станции».

«Большие надежды» (1861)

2. О священных слезах и бессвязных словах

Иллюстрация Джорджа Крукшенка к роману Чарльза Диккенса «Оливер Твист». 1838 год

   «— Ты вынесла больше и, несмотря ни на что, оставалась всегда самой милой и кроткой девушкой, делавшей счастливыми всех, кого ты знала, — нежно обнимая ее, сказала миссис Мэйли. — Полно, полно, дорогая моя! Подумай о том, кому не терпится заключить тебя в свои объятия! Взгляни сюда… посмотри, посмотри моя милая!
     — Нет, она мне не тетя! — вскричал Оливер, обвивая руками ее шею.      — Я никогда не буду называть ее тетей!.. Сестра… моя дорогая сестра, которую почему-то я сразу так горячо полюбил! Роз, милая, дорогая Роз!
     Да будут священны эти слезы и те бессвязные слова, какими обменялись сироты, заключившие друг друга в долгие, крепкие объятия! Отец, сестра и мать были обретены и потеряны в течение одного мгновения. Радость и горе смешались в одной чаше, но это не были горькие слезы; ибо сама скорбь была такой смягченной и окутанной такими нежными воспоминаниями, что, перестав быть мучительной, превратилась в торжественную радость».

«Оливер Твист» (1838)

3. О матери, уплывшей в неведомый океан

Иллюстрация Хэблота Найта Брауна к роману Чарльза Диккенса «Домби и сын». 1910 год

«— Мама! — сказала девочка.
     Детский голос, знакомый и горячо любимый, вызвал проблеск сознания, уже угасавшего. На мгновение опущенные веки дрогнули, ноздри затрепетали, и мелькнула слабая тень улыбки.
     — Мама! — рыдая, воскликнула девочка. — О мамочка, мамочка!
     Доктор мягко отвел рассыпавшиеся кудри ребенка от лица и губ матери. Увы, они лежали недвижно — слишком слабо было дыхание, чтобы их пошевелить.
     Так, держась крепко за эту хрупкую тростинку, прильнувшую к ней, мать уплыла в темный и неведомый океан, который омывает весь мир».

«Домби и сын» (1848)

4. О мокрой от слез щечке и любимой куколке

Иллюстрация Хэблота Найта Брауна к роману Чарльза Диккенса «Холодный дом». 1853 год

«Я хотела было уйти — так замерли во мне все чувства, — но крестная остановила меня и сказала:
     — Послушание, самоотречение, усердная работа — вот что может подгото­вить тебя к жизни, на которую в самом ее начале пала подобная тень. Ты не та­кая, как другие дети, Эстер, — потому что они рождены в узаконенном грехе и вожделении, а ты — в незаконном. Ты стоишь особняком.
     Я поднялась в свою комнату, забралась в постель, прижалась мокрой от слез щекой к щечке куклы и, обнимая свою единственную подругу, плакала, пока не уснула. Хоть я и плохо понимала причины своего горя, мне теперь стало ясно, что никому на свете я не принесла радости и никто меня не любит так, как я люблю свою куколку.
     Подумать только, как много времени я проводила с нею после этого вечера, как часто я рассказывала ей о своем дне рождения и заверяла ее, что всеми силами попытаюсь искупить тяготеющий на мне от рождения грех (в котором покаянно считала себя без вины виноватой) и постараюсь быть всегда прилеж­ной и добросердечной, не жаловаться на свою судьбу и по мере сил делать добро людям, а если удастся, то и заслужить чью-нибудь любовь. Надеюсь, я не потворствую своим слабостям, если, вспоминая об этом, плачу».

«Холодный дом» (1853)

5. О малых ребятах со старческими личиками

Иллюстрация Хэблота Найта Брауна к роману Чарльза Диккенса «Повесть о двух городах». 1859 год

«И вот мрачное предместье Сент-Антуан, на минуту озарившееся случайным лучом света и радости, снова погрузилось в обычное состояние, и водворились в нем холод, грязь, болезни, невежество и нищета — могущественные приспеш­ники, — но всех сильнее была нищета. Все эти люди побывали в ужаснейших переделках; их мололи и перемалывали на мельнице, но, конечно, не на той сказочной мельнице, из которой старые люди выходят молодыми; они дрогли у каждого угла, входили и выходили из каждой двери, выглядывали из всех окошек, трепетали на ветру под лохмотьями и грязным тряпьем. Та мельница, в которой они перемалывались, из молодых выделывала стариков. У малых ребят были старческие личики и угрюмые голоса, и на всех, в каждой заострен­ной черте и в каждой морщинке, была особая печать — печать голода. Он гос­подствовал над всеми и над всем. Голод вылезал из окон высоких домов, развеваясь на палках и шестах в виде нищенских клочьев одежды; он затыкал стенные щели и оконные дыры пучками соломы, тряпья, деревянными чурка­ми и бумагой. Голод повторялся в каждом куске скудного запаса дров, которые распиливались так скупо; он выглядывал из печных труб, из которых не валил дым, и из куч уличного мусора, в которых невозможно было отыскать никаких признаков съестного. Голод виднелся на полках булочной, в каждом куске маленьких хлебов самого плохого качества, и в колбасной лавке, где прода­вались сосиски из мяса дохлых собак. Голод потрясал своими иссохшими костями в железных жаровнях, где пеклись каштаны; он испарялся из каждой убогой миски, в которую накладывалась крошечная порция овощей, едва поджаренных в нескольких каплях оливкового масла».

«Повесть о двух городах» (1859)

6. Об истинном горе и иссякших слезах

Иллюстрация Хэблота Найта Брауна к роману Чарльза Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим». 1850 год

«…Мысли мои были еще смутны. Они не были сосредоточены на горе, отяг­чавшем мое сердце, а кружились где-то близ него. Я думал о том, что наш дом заперт и безмолвен. Я думал о младенце, который, по словам миссис Крикл, все слабел и слабел и тоже должен был умереть. Я думал о могиле моего отца на кладбище неподалеку от нашего дома и о матери, лежащей рядом с ним под деревом, которое я так хорошо знаю. Когда я остался один, я встал на стул и поглядел в зеркало, чтобы узнать, очень ли покраснели мои глаза и очень ли грустное у меня лицо. Прошло несколько часов, и я стал размышлять, неужели действительно слезы у меня иссякли, и это предположение, в связи с моей потерей, показалось особенно тягостным, когда я подумал о том, как буду я подъезжать к дому, ибо мне предстояло ехать домой на похороны. Помню, я чувствовал, что должен держать себя с достоинством среди учеников и что моя утрата как бы придает моей особе некоторую значительность. 
     Если ребенок когда-нибудь испытывал истинное горе, то таким ребенком был я».

«Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим» (1850)

7. О новых острых беспощадных зубцах

Иллюстрация Хэблота Найта Брауна к роману Чарльза Диккенса «Крошка Доррит». 1857 год

«Крошка Доррит работала и боролась с жизнью по-прежнему, удивляясь всему этому, но скрывая удивление в своем сердце, так как с ранних лет привыкла скрывать и более тяжелые чувства. Перемена прокралась, однако, и в ее терпе­ливое сердце. Она с каждым днем становилась застенчивее. Выходить из тюрь­мы и возвращаться никем незамеченной, оставаться везде и всюду непримет­ной и забытой сделалось ее главным желанием. Равным образом она всегда стремилась при первой возможности уединиться в своей комнате — неподхо­дящей комнате для ее нежной юности и характера. Случалось, под вечер к ее отцу заглядывали посетители перекинуться в картишки: тогда ее услуг не требовалось и ей можно было уйти. Она проскальзывала на двор, подни­малась в свою комнату и садилась у окна. Какие разнообразные очертания принимали зубцы тюремной ограды, какими воздушными узорами сплеталось железо! Какими золотыми искрами светилась ржавчина, пока она сидела так и думала. Новые острые беспощадные зубцы чудились ей среди старых, на ко­то­рые она смотрела сквозь слезы. Но в розовом ли, черном ли свете видела она перед собой решетку, она любила смотреть на нее, сидя в одиночестве, и на все, что рисовалось ее воображению, падала эта неизгладимая тень».

«Крошка Доррит» (1857)

8. О маленькой исповеди и роднике, пробившемся на волю

Иллюстрация Хэблота Найта Брауна к роману Чарльза Диккенса «Лавка древностей». 1841 год

 «— Шш! — шепнула девочка, поднеся палец к губам и оглянувшись. — Де­душ­ка приходит домой под утро, когда чуть брезжит, и я открываю ему дверь. Вчера он вернулся еще позднее — на дворе уже рассвело, и такой бледный, глаза воспаленные, ноги дрожат. Я только легла и вдруг слышу: он стонет. Тогда я снова поднялась, подбежала к нему, а он, должно быть, не сразу меня увидел и говорит сам с собой, что такая жизнь невыносима и, если б не ребенок, ему лучше бы умереть. Что мне делать! Боже мой, что мне делать!
     Родник, таившийся в глубине сердца девочки, пробился на волю. Время горестей и забот, признание, впервые слетевшее с ее уст, сочувствие, с которым была выслушана ее маленькая исповедь, взяли свое, и, бросившись в объятия беспомощной миссис Квилп, она заплакала навзрыд».

«Лавка древностей» (1841)

9. О всхлипнувшем англичанине

Иллюстрация Чарльза Грина к рассказу Чарльза Диккенса «Чей-то багаж». 1874 год

«Едва он успел выхватить у нее из рук букет, как поезд уже сорвался с места и полетел в ночь. На бумаге, в которую был обернут букет, кто-то (наверное, тот племянник, что писал как ангел) написал красивым почерком: „Дань другу тех, что лишены друзей“.
     — Неплохие люди, Бебель, — сказал англичанин, тихонько сдвинув плащ с личика спящей девочки, чтобы поцеловать ее, — хотя они до того…
     Но в ту минуту он сам был слишком „сентиментален“, чтобы произнести это слово, и только всхлипнул, а потом несколько миль ехал при лунном свете, прикрыв рукою глаза».

«Чей-то багаж» (1862)

10. Об одной одинокой женщине, согбенной годами

Иллюстрация Фреда Барнарда к роману Чарльза Диккенса «Жизнь и приключения Николаса Никльби». 1875 год

«Ежедневно в течение многих часов сестры медленно прохаживались взад и вперед по нефу или преклоняли колени у широкой каменной плиты. Спустя много лет только трех сестер можно было увидеть в привычном месте, потом только двух, а по прошествии долгого времени — только одну одинокую женщину, согбенную годами. Наконец и она перестала приходить, а на камен­ной плите были начертаны пять простых имен.
     Плита стерлась и была заменена другою, и много поколений сменилось с тех пор. Время смягчило краски, но по-прежнему поток света льется на за­бытую могилу, от которой не осталось ни следа, и по сей день приезжему показывают в Йоркском соборе старинный витраж, называемый „Пять сестер“».

«Жизнь и приключения Николаса Никльби» (1839)