«Траншейная стопа»: что это за болезнь и откуда она взялась?

Окопы, сырость, холод

К окопной войне не был готов никто — ни к каким её аспектам. Осушением, например, никто не умел заниматься, да и вообще — окопы подрывают наступательный дух! Командование Антанты не сразу дошло до мысли, что окопы — это всерьёз и надолго, а уж в русской армии и в 1917-м осушение окопов было поставлено из рук вон плохо.

Солдаты осени 1914 года бродили по щиколотку, а то и по колено в жидкой холодной грязи.

И вот в этой-то грязи и появилось нечто новое. Солдаты жаловались на боли в ступнях, покалывания, понижение чувствительности. Понятно, что ни один нормальный сержант к таким жалобам всерьёз не отнесётся, а если даже жалобщик и попадёт к врачу — ничего особенного врач не увидит. Ну, мокрые ноги.

Проходил день-другой, жалобы исчезали, а потом внезапно приходила острая боль. Ноги покрывались пузырями, как при обморожениях, в запущенных случаях начинался некроз пальцев ног и стопы. Выглядело жутко, да и заканчивалось запросто ампутацией — даже если к болезни не присоединялись раневые инфекции. И на «несерьёзные» жалобы пришлось обратить внимание.

Холод коварен

Он подбирается незаметно, сначала снижая чувствительность нервных окончаний и только потом убивая ткани. Как показали опыты, мороза не нужно — если температура тканей падает до +10, клетки уже начинают умирать. Это происходит почти без боли, даже с эффектом anesthesia dolorosa — «болезненное обезболивание». Прикосновения слегка болезненны, а уколы почти не ощущаются. Когда переохлаждение приносит боль — это означает, что за тканями уже пришёл необратимый некроз. Хорошо, если он ограничится небольшими участками кожи — она восстановится, а вот глубокий некроз ведёт к инвалидности.

Всё, что может сделать медицина, — это ускорить образование демаркационной линии и удалить умершее. На память обмороженному остаётся повышенная чувствительность к холоду. И разумеется, даже живые переохлаждённые ткани теряют часть сопротивляемости к инфекциям.

Терять солдат вот так вот, без боя, никто не хотел, новой болезни придумали название — «траншейная стопа» — и начали думать, как её эффективно лечить, а лучше того — предупреждать.

И что с этим делать?

Разумеется, для начала — понять. Как только была сформулирована задача, многое стало ясно. Слишком большое количество солдат ходило в слишком тесной обуви, слишком туго — чтобы не болтались — завязывая тесёмки кальсон и по нескольку дней не имея возможности просушить ноги.

Даже при температуре, ещё не вызывающей переохлаждения, начинали играть роль и застой крови, и мацерация, то есть размачивание кожи водой, размягчающей защитный слой и открывающей ворота спутникам переохлаждения — многочисленным микробам (а вопросы отхожих мест в траншеях решались просто: на лопатку и за бруствер, а потом, с водой, обратно в окоп…). Так что «траншейная стопа» осложнялась столбняком.

Неужели всё так просто? Как ни странно, да.

Профилактика оказалась проще некуда. Следить, чтобы у солдата были сухие запасные носки, жирная мазь для ног и возможность хотя бы раз в сутки переобуться, растереть ноги и отдохнуть «ногами вверх», чтобы ликвидировать венозный застой. Однако, как писал Клаузевиц, «на войне всё просто, но даже самое простое чрезвычайно сложно» — и в полном объёме нужные меры были приняты только осенью 1917 года.

Англичане для надёжности «траншейную стопу» запретили — выделив в роте специального офицера, занятого контролем солдатских ног. А кроме того, разработали и внедрили методы осушения траншей, набирающие воду ботинки усовершенствовали, солдатам в окопах выдавали резиновые сапоги, а заодно кружку горячего супа или какао (бригадные склады размещали как можно ближе к траншеям, так как марш в резиновых сапогах приводит к потливости и сводит на нет все меры профилактики), раз в сутки в окопы доставлялись шерстяные носки, а если резиновых сапог не было, то в ноги предписывалось досуха втирать китовый жир.

Французы пошли по несколько иному пути — помимо выдачи качественной обуви в достаточном количестве (это по данным медицинской статистики; у Барбюса фронтовики дают прямо противоположную оценку) и, разумеется, осушения окопов, они делали упор на обогреваемые убежища, пропитанные жиром носки и обмывочные пункты, где все солдаты мыли ноги горячей водой с камфорно-борным (антисептическим) мылом, припудривали тальком с камфарой и получали носки с той же присыпкой.

Немцы, с самого начала оценившие необходимость комфорта в окопах, промазывали сапоги жиром.

Внятная статистика есть только по англичанам, и она очень красноречива. Если в 1915 году во Франции и Фландрии обморожениями и «траншейной стопой» страдали 38 солдат из 1000, то в 1916 — 13, в 1917 — 11, а в 1918 — всего лишь четыре.

Впрочем, опыт имеет свойство забываться — зимой 1944-го–1945-го примерно пятнадцать тысяч американцев были госпитализированы с тем же диагнозом.

Данных по траншейной стопе в РККА, увы, у меня нет — только упоминания о проблемах на Волховском фронте, но, учитывая общий подход советской военной медицины к гигиене, с ней должны были бороться вполне успешно.

Во время Второй мировой американцы встретили тропическую сестру «траншейной стопы» — «стопу тропических джунглей». Протекавшая очень похоже болезнь начиналась с нескольких дней с мокрыми ногами и лечилась, при правильном подходе, весьма быстро. Случаев её было отмечено немного — сказалось быстрое понимание необходимой профилактики.

А сегодня?

Многочисленные «малые войны» и вооружённые конфликты конца XX — начала XXI века не балуют нас подробным разбором статистики. Если траншейная стопа и встречалась в Югославии или, например, Чечне, то я ничего об этом не знаю.

Окопов сегодня, конечно, поменьше, чем сто с небольшим лет назад. Но даже в походе на пару дней «траншейную стопу» можно успеть получить, промочив ноги, зажатые в слишком тесной обуви. Физиология-то не поменялась…