Юрий Олеша: несчастная любовь и другие жизненные перипетии одесского сказочника

Почти всё детство и начало юности Олеши связаны с Одессой. Здесь он близко сошелся со многими будущими знаменитостями - Багрицким, Катаевым, Ильфом, Петровым, и их судьбы в дальнейшем тесно переплелись... Юные, веселые, беззаботные, полные амбиций, они приняли случившуюся революцию с восторгом, как начало новой жизни. И хотя родители Олеши (а они были дворянского происхождения и выходцами из Польши) приняли решение эмигрировать, 23-летний Олеша с ними не поехал, хотя и сильно переживал разлуку. Но в Одессе у него оставались друзья и, конечно же, любовь.

А любовью его была Серафима Суок, младшая из трех дочерей австрийского эмигранта, жившего неподалеку.

От этой любви Юрий совсем потерял голову. «Мой Дружочек…» - так ласково называл он свою Симочку. Валентин Катаев, вспоминая о той поре, писал: «Не связанные друг с другом никакими обязательствами, нищие, молодые, нередко голодные, веселые, нежные, они способны были вдруг поцеловаться среди бела дня прямо на улице, среди революционных плакатов и списков расстрелянных».

Вскоре Катаев уговорил эту развеселую и дружную одесскую компанию переехать в Харьков. Время тогда было трудное и голодное. Друзьям Юрию Олеше и Валентину Катаеву приходилось жить случайными заработками, сочиняя на заказ эпиграммы или тосты для застолий, что, впрочем, им давалось очень легко. И жили они хоть и бедно, но весело и счастливо. Но тут впервые проявились непостоянство и «ветреность», присущие «Дружочку».

Однажды, будучи голодными, друзья ради шутки решили поужинать за чужой счет. Зная, что в Симу влюблен один довольно зажиточный бухгалтер по имени Мак, они заявились всей компанией к нему в гости. И там за вкусным ужином и разговорами об искусстве не заметили исчезновения хозяина квартиры и Симы. А когда эта парочка вернулась, Сима объявила друзьям, что они с Маком поженились, и теперь она тоже будет жить в достатке. В то время действительно расписаться или развестись можно было буквально за несколько минут.

То, что испытал тогда Олеша, невозможно описать. С горя он запил. Видя, что творится с другом, Катаев отправился к бухгалтеру и вернул Симу домой. Да она особенно не сопротивлялась этому. Счастью Олеши не было предела – его Дружочек снова с ним, щебечет, целует его. Про историю с Маком если и вспоминали, то только ради шутки.

Но, увы!, обретенное счастье оказалось недолгим, и разрушил его появившийся в Харькове Владимир Нарбут, хромой и однорукий, но, тем не менее, весьма брутальный. Он был довольно известным литератором, одним из представителей акмеизма, наряду с Ахматовой, Гумилевым, Мандельштамом. На этот раз Сима ушла к нему.

Олеше опять удалось вернуть Дружочка, но не успели они насладиться обществом друг друга, как примчался Нарбут с горящими глазами, держа в руке маузер.
«Если Серафима не появится сию же минуту, то я застрелюсь, не сходя с места!». Сима не стала испытывать судьбу и ушла, на этот раз уже навсегда. И, похоже, она все же была с ним счастлива, поскольку больше ни к кому не сбегала. Пока Нарбут был жив.

Вскоре из Харькова вся компания - Катаев, Сима с Нарбутом, Олеша и другие - отправилась в Москву. Олеша внешне выглядел довольно спокойным, но, издерганный своими любовными переживаниями, сильно осунулся и постарел.

Там они устроились на работу в редакцию газеты «Гудок», выпускаемой для железнодорожников. Вскоре Олеша, которому дали псевдоним Зубило, стал там одним из лучших фельетонистов, его материалы печатались в каждом номере, читатели их с нетерпением и интересом ждали. А Олеша писал эти фельетоны очень легко.

«По странному стечению обстоятельств в «Гудке» собралась компания молодых литераторов, которые впоследствии стали, смею сказать, знаменитыми писателями, авторами таких произведений, как «Белая гвардия», «Дни Турбиных», «Три толстяка», «Зависть», «Двенадцать стульев», «Роковые яйца», «Дьяволиада», «Мастер и Маргарита» и много, много других. Эти книги писались по вечерам и по ночам, в то время как днем авторы их сидели за столами в редакционной комнате и быстро строчили на полосках газетного срыва статьи, заметки, маленькие фельетоны, стихи, политические памфлеты, обрабатывали читательские письма и, наконец, составляли счета за проделанную работу. Ключик зарабатывал больше нас всех» (В. Катаев)

Руководство «Гудка» очень ценило Олешу. Особенно незаменим он был в пору подписной компании. В одном из самых комфортабельных вагонов бесценного сотрудника возили по крупным железнодорожным станциям для выступлений. И там после вступительного доклада он демонстрировал ошеломленным зрителям свой дар импровизации – используя список рифм, предложенных ему из зала (число рифм могло доходить до двухсот), Олеша тут же начинал выдавать на ходу придуманный им стих (буриме). Стоит ли говорить, что после таких его выступлений число подписчиков «Гудка» резко возрастало.

Все же Олеша сумел перебороть свою мучительную страсть к Симочке. И помогла ему в этом средняя сестра Суок, Ольга. Как-то, оказавшись с ней рядом, он поделился с ней своими переживаниями, а потом спросил:

- «А вы могли бы так обойтись со мной?!»
- «Нет, пожалуй...»
- «Тогда выходите за меня!»

Вскоре Ольга переехала в Москву, и они поженились.

История создания сказки «Три Толстяка»

Три толстяка. Иллюстрация Михаила Бычкова

Работая в «Гудке», Олеша днем писал фельетоны, а ночью сочинял свою первую серьёзную вещь – роман «Зависть». Работа продвигалась очень медленно. Порою он мучительно долго подбирал одну единственную фразу.

«У меня в папках имеется по крайней мере триста страниц, помеченных цифрой «1». Это триста начал «Зависти». И ни одна из этих страниц не стала окончательным началом».

Сказка была написана… почти шутя. Часто бывая в гостях у Катаева, Олеша обратил внимание на соседскую девочку, читающую какую-то книгу. Они познакомились, очаровательную 13-летнюю девочку звали Валя Грюнзайд, а книга оказалась «Сказками Андерсона». Тогда Олеша и пообещал юной любительнице сказок написать сказку не хуже андерсоновских. И сразу же с огромным увлечением принялся за дело - начал писать «Три толстяка».
Жил тогда Олеша в одной из комнат в здании типографии. «Веселые были времена! Рядом с моей койкой был огромный рулон газетной бумаги. Я отрывал по большому листу и писал карандашом "Три толстяка"». Через 8 месяцев обещанная сказка была готова.

Эта фантазийная сказка, повествующая об увлекательном приключении девочки Суок и ее друзей, наполнена множеством изысканных метафор, которые Олеша обожал придумывать.

«…трава была такой зелёной, что во рту даже появлялось ощущение сладости»

«Город поворачивался под ним, точно приколотый на булавке».

«У капитана Бонавентуры был страшный голос. Если скрипка вызывала зубную боль, то от этого голоса получалось ощущение выбитого зуба».

«Тогда ветер занялся звёздами. Он то задувал их, то катил, то проваливал за чёрные треугольники крыш. Когда эта игра надоела, он выдумал тучи. Но тучи развалились, как башни. Тут ветер сразу стал холодным: он похолодел от злости».

«У одного из них под глазом темнел синяк в форме некрасивой розы или красивой лягушки».

Мускулы у силача Лапитупа «ходили под кожей, точно кролики, проглоченные удавом...»

У Тибула, перекрашенного в негра – «ноги в красных туфлях, похожих на гигантские стручья красного перца...»

«Бомбы разрывались, как кусочки ваты...»

«Кружатся пары. Их так много, словно варится пестрый суп. Раздватрис исполняет в этом супе роль ложки...»

«Гром запрыгал, как мяч, и покатился по ветру»

«Большие розы, как лебеди, медленно плавали в мисках»

«Фонари походили на шары, наполненные ослепительным кипящим молоком»

«Они бежали к городу. Они удирали. Издалека люди казались разноцветными флажками»

«Целые кучи людей падали по дороге. Казалось, что на зелень сыплются разноцветные лоскутки»

«Теперь высоко под стеклянным куполом, маленький, тоненький и полосатый, он был похож на осу, ползающую по белой стене дома».

Такое вот у Олеши яркое видение мира…

Хотя книга и была закончена в 1924 году, но первое издание «Трех толстяков» вышло лишь через четыре года с прекрасными иллюстрациями Мстислава Добужинского.

«Сдача и гибель советского интеллигента»

После этого Юрий Олеша больше ничего крупного не написал. Этот период его жизни писатель Аркадий Белинков охарактеризовал, как «Сдача и гибель советского интеллигента».

Что же случилось и что же мешало ему писать?

В своем дневнике он пишет: «Литература кончилась в 1931 году. Я пристрастился к алкоголю...».

Оказалось, что его взгляды на литературу сильно расходятся с «линией партии». По этому поводу он писал жене: «Просто та эстетика, которая является существом моего искусства, сейчас не нужна, даже враждебна — не против страны, а против банды установивших другую, подлую, антихудожественную эстетику». Хотя иногда ему вдруг начинает казаться, что, возможно, он неправ, и тогда появляется мучительное желание преодолеть это расхождение. Взять хотя бы его «покаянную» речь на 1 съезде писателей.

Олеша пытается разрешить эти противоречия, но у него ничего не выходит. На Первом съезде писателей в 1934 году был окончательно провозглашен курс на соцреализм. Писателям стали указывать не только на то, что им писать, но и как. Таким, как Олеша и Катаев, было сказано: «Так писать не надо. Этого народ не понимает». Катаев с этим смирился, Олеша – нет. Олеша ненавидел соцреализм. Сухим и скучным языком он писать не будет.

Последовала расплата - в 1936 был наложен запрет не только на публикацию его произведений, но даже на упоминание его имени в литературных кругах, продлившийся двадцать лет.

Тогда-то Олеша и замолчал. Свою обиду и душевную боль глушил выпивкой, став завсегдатаем ресторана «Националь». Денег у него зачастую не было, но многие его угощали. А он развлекал себя и окружающих шутками.

Так, однажды, выходя из ресторана, обратился к человеку в форме, которого принял за швейцара:

- Швейцар, такси
- Я не швейцар, я адмирал
- Тогда подводную лодку, пожалуйста

Олеша говорил о себе:«Я никогда не был алкоголиком. Я пил не от любви к питью, к закусыванию, к кряканью, - а пил потому, что не знал, что делать в промежутках».

Эммануил Казакевич, большой друг Олеши, писал: «Олеша - один из тех писателей, которые не написали ни единого слова фальши. У него оказалось достаточно силы характера, чтобы не писать то, чего он не хотел»..