Жан де Бац: потомок д’Артаньяна и неугомонный интриган

Золотые игрушки

«…Есть характеры, которых таинственным образом эта опасность притягивает, есть люди, любящие, играя жизнью, идти ва-банк, чувствующие всю полноту своих сил лишь тогда, когда они отваживаются на невозможное, для которых самая дерзкая, самая рискованная авантюра является единственной соответствующей им формой существования. В обычные, ничем не примечательные времена подобным людям нечем дышать; жизнь кажется им слишком скучной, слишком тесной, любой поступок — слишком малодушным, им требуются грандиозные задачи — под стать их безрассудной храбрости, сумасбродные, дикие цели; испытать невозможное, безумное — в этом их затаённая страсть. В Париже как раз в эти времена живёт такой человек — барон де Бац. Пока королевская власть была сильна, и ей ничто не угрожало, этот богатый аристократ держался высокомерно в тени: стоит ли сгибаться в поклонах ради положения или доходного места? Лишь опасность пробуждает в нем жажду приключений, лишь тогда, когда все потеряли последнюю надежду спасти обречённого на смерть короля, этот безрассудно преданный королевской власти Дон Кихот бросается в бой, чтобы спасти его».

Так писал про барона де Баца Стефан Цвейг в «Марии Антуанетте». Но юные годы барона не предвещали никакого донкихотства, скорее наоборот — приехавший покорять Париж юный гасконец карьеру себе прокладывал не сталью, а золотом. Нет, разумеется, он поступил в полк драгун королевы, но дальнейшая линия развития несколько отличалась от той, что избрал себе славный предок. Барон начал играть на бирже. И, что характерно, с немалым успехом.

В романе «Двадцать лет спустя» д’Артаньян, как мы помним, выглядит мрачновато — словно бы многое потерял, оставив за спиной юность и любовь. У его потомка примерно в том же возрасте жизнь, казалось, только начиналась и яростно бурлила.

Он был богат, великолепен и проворачивал немыслимые финансовые авантюры не только за себя, но и «за того парня» — точнее, парней.

Самые знатные дворяне Франции пользовались его услугами, передавая свои средства де Бацу, чтобы тот пустил их в оборот. Запас фантазии у барона был неистощимым — например, именно он основал первую компанию по страхованию жизни. В конечном итоге он стал поверенным самих Людовика и Марии-Антуанетты. Венцом доверия стало то, что король передал ему в управление государственный пакет акций Ост-Индской компании, которая на глазах становилась убыточной.

Де Бацу предстояло её спасти, любым путём повысив стоимость акций, — неплохая такая задача для мелкого гасконского дворянина! Так вот примерно жил, ни в чём себе не отказывая, тридцатидевятилетний барон, когда во Францию неумолимо вползла революция, ломая ему все планы.

Не таков был наш барон, чтобы отказываться от карьеры, авантюр, Парижа и блестящей жизни из-за какой-то революции! Отнюдь не таков. Поэтому поначалу он решил так: не можешь предотвратить — возглавь.

Пока ещё не всерьёз

«Ост-Инд мой, Ост-Инд», — твердил де Бац во сне. Ост-Индскую компанию надо было осваивать: это и монополия торговли с Индией, и право чеканить рупии, и национальный почёт, и деньги. Очень много денег. Тот факт, что государство немного перевернулось, был досаден — но не более.

Упрямый барон решил, что его способностей хватит устранить это небольшое препятствие, и начал с того, что подался на выборы в Учредительное собрание Франции. И выиграл!

Логично же — гений, миллиардер, плейбой, филантроп.

Аристократ? Помилосердствуйте, род-то обедневший, всё пожрал проклятый долгоносик и Бурбоны. Теперь Жан Бац — пламенный сторонник революции. Ну как не доверить такому компетентному и искреннему слуге народа хлебную должность руководителя комиссии по ликвидации госдолга? (Она занималась тем, что возмещала убытки чиновникам, которые ранее купили госдолжности, ликвидированные революционерами).

Доктор Гильотен создаёт своё изобретение. Парижане танцуют на обломках Бастилии и поют: «На фонари аристократов!». Де Бац играет на бирже.

Из революционных масс выкристаллизовываются якобинцы и жирондисты, маховик истории делает поворот. Де Бац зарабатывает деньги.

Но гасконец не был бы гасконцем, если бы умел вовремя промолчать и не возразить. Ему не понравилась финансовая политика Учредительного собрания, национализация собственности, выпуск ассигнатов, налоговые реформы. Он открыто высказался против действий основного законодательного органа Франции и почему-то вдруг оказался вне закона. Удивительно, кто бы мог подумать! Хотя, возможно, дело в том, что до Учредительного собрания дошло: де Бац прикарманивал компенсации, которые должен был вернуть чиновникам. Ну как «прикарманивал»? Организовал подпольный роялистский кружок и предлагал желающим туда вступить, сделав вступительный взнос в размере той самой компенсации.

В итоге де Бац потерял доверие и был вынужден скрыться. Хотя реки крови тогда, надо сказать, не лились — так, разве что ручейки небольшие. Шёл 1791 год, и даже короля Людовика, хоть и изрядно ограничили в правах, но не низложили.

Де Бац обозлённо плюнул и растворился в пространстве. Короля тем временем всё же низложили, но это не стало для Жана поводом выходить из подполья. По некоторым версиям, он занимался вербовкой сторонников — в том числе среди революционной полиции. Полиция, кстати, нередко почти находила этого неуловимого мстителя, но всё же упускала его — а затем у нерадивых полицейских появлялись новые симпатичные виноградники.

Удивительное везение!

«Когда… твой друг… в крови…», — заиграло в голове у де Баца.

— Почему у меня в голове играет саундтрек из советского фильма, который даже ещё не сняли, слава Богу, и что я, чёрт меня побери, делаю? — тоскливо поинтересовался барон, завязал шнурки и пошёл спасать короля.

Неудачный гамбит

Здесь уже достаточно написано о бароне, чтобы вообразить его характер. Авантюрно-расчётливый, бесстрашный, но отнюдь не склонный к суициду. Хладнокровный бизнесмен и интриган — таким он, в общем, и был.

Надо полагать, короля Жан попытался освободить, основываясь на перечисленных чертах своего характера?

А теперь представьте. Гражданина Капета везут на казнь. Вокруг — толпа ликующих парижан, подавляющее большинство которых не слишком доброжелательно настроены к бывшему королю. Охрана вокруг тоже вполне соответствует масштабу королевской должности. Сам Людовик уныло сидит в колеснице, практически смирившись с близкой смертью.

И тут появляются всадники, буквально несколько человек. Впереди — невысокий сорокалетний гасконец с удивительно знакомым, но удивительно неуместным в данной ситуации лицом.

— Ко мне все, кто хочет спасти короля! — кричит де Бац, размахивая обнажённой шпагой.

Разумеется, у него ничего не получилось, а двух его товарищей убили, но вот что удивительно: сам де Бац остался жив, на свободе и вполне успешно скрылся.

Везучий был, чертяка.

Освобождение королевы Марии-Антуанетты и дофина готовилось более тщательно. Он сделал свою ставку в этой игре — миллион. Миллион за освобождение Марии-Антуанетты. Нет, барон не объявил тендер — это были его деньги, и он знал, как с ними работать.

Он подкупил гражданина Мишони — бывшего торговца лимонадом, которому теперь подчинялась служба надзора за всеми парижскими тюрьмами. То есть и за Тамплем, где находилась «госпожа Капет». Он подкупил Кортея — руководителя военной охраны Тампля. Он раздавал огромные суммы — но очень продуманно. А ведь его самого в это время разыскивали как государственного преступника! Но, как уже было сказано, регулярно упускали из рук, а затем покупали виноградники.

Чтобы лично изучить план Тампля, де Бац нёс там службу как простой солдат, проникнув в караульную команду. Стоял с ружьём и непроницаемым лицом, перешучивался с товарищами по охране, насвистывал «Марсельезу». Пробираться к самой королеве ему даже не требовалось: Мишони любезно известил её о готовящемся плане побега, Кортей набрал в караульную команду максимум сообщников де Баца — в общем, барон, как хороший бизнесмен, мотивировал нужных людей и делегировал им часть полномочий.

Наступила ночь Х, когда во двор Тампля должен был вступить Кортей, а с ним и де Бац. Сообщников барона Кортей распределил так, чтобы те контролировали наиболее важные выходы, а Мишони в это время пришёл бы к королеве и выдал ей и её приближённым плащи Национальной гвардии. В полночь те покинули бы Тампль под видом обычных военных. Дальше де Бац управился бы уже сам — ему не привыкать.

Всё сломала случайность. Гражданин Симон, член городского самоуправления, получил записку, где сообщалось, что Мишони собирается совершить измену. Тот решил на всякий случай проконтролировать ситуацию и прибыл в Тампль именно в тот момент, когда побег должен был свершиться. Он застал Мишони с одеждой для беглецов у королевы. Кортей и де Бац поняли, что проиграли, ещё когда встретили его во дворе — можно было бы, конечно, выстрелить Симону в затылок, но ведь далеко не вся стража была на их стороне, так что следующие пули полетели бы уже в их сторону.

Заговорщики покинули Тампль. Мария-Антуанетта — нет. После этого у неё отобрали сына, будущего Людовика XVII. Не удались и другие попытки спасти королеву — впрочем, предпринимал их уже не де Бац. Барон, видимо, смирился: Фортуна благоволила ему в финансах и спасении собственной жизни, но настойчиво предлагала этим и ограничиться.

Ну ладно! Поработаем с финансами! Разве это не оружие?

Английский миттельшпиль

Отказавшись от попыток спасти королеву, де Бац отплыл в Англию. А тем временем Конвент как раз занялся его драгоценной Ост-Индской компанией. Она повисла на Франции, как чемодан без ручки, — и тащить практически невозможно, и выкинуть жалко. Что ж, в конечном итоге Конвент принял решение об её ликвидации.

Следите за руками.

Раз. Нужно национализировать тот самый государственный пакет акций в 60 процентов, который де Бац уже практически считал своим маленьким личным гешефтом несколько лет назад. Вопросов нет.

Два. Компенсировать убытки остальным собственникам по минимальной стоимости акций. Решение, в общем-то, логичное. С мелкими акционерами вопросов тоже нет, поскольку у них и выбора-то нет. Оставался один неудобный вопрос: ещё 25 процентов акций принадлежало англичанам. И вряд ли те согласились бы уступить свои акции за минимальную цену.

Три, логично вытекающее из предыдущих пунктов: англичан надо кинуть.

Англичанам, тем временем, не нравилось абсолютно всё. Не нравился бардак по соседству (они уже всё это прошли с Кромвелем и успокоились). Не нравилось, что у них хотят отобрать акции Ост-Индии. И не нужно было быть великими мыслителями, чтобы предугадать ход мыслей Конвента.

И тогда барон де Бац и английская разведка нашли друг друга.

— А что, дорогой друг, — говорил за чаем сэр Папильон, порядочный английский делец, председатель совета директоров английского филиала Ост-Индской компании. — Не поучить ли нам этих оборванцев, что взяли власть у вас в стране, как делаются дела?

— Отличная идея, — заверял его барон де Бац, мечтая заменить чай чем-нибудь покрепче. — У меня ведь, знаете, как раз завалялся государственный пакет акций компании, целых 60 процентов. Ну то есть санкюлоты полагают, что они его ликвидировали, но ведь мы с вами всё понимаем.

Пакет Шрёдингера решили разделить — половину де Бацу, половину англичанам. В качестве бонуса де Бац получал полную сеть английской резидентуры во Франции.

Очень масштабной резидентуры.

И тогда барон понял: его час пробил.

Ему требовался хороший коррупционный скандал, из которого произошёл бы небольшой мятеж, в результате чего — при благополучном стечении обстоятельств — один гасконец наконец выиграл бы шахматную партию у целой Франции.

С коррупцией тогда боролись жестоко и беспощадно — одного подозрения хватало, чтобы человек отправился на гильотину. Конвент возглавлял Максимилиан Робеспьер по прозвищу Неподкупный — бесстрастный внешне, но весьма экзальтированный человек. Горячее сердце у него было, чистые руки тоже, но вот голова не всегда оставалась холодной — всё же не из разведки пришёл, из адвокатов, — и это-то его подвело.

Эндшпиль

Что же сделал Бац? С помощью английской агентуры он замешал варево, в которое бросил нескольких видных революционеров, среди которых присутствовал Франсуа Шабо — бывший монах, а ныне революционный трибун. Именно де Бац зародил в их головах идею выкупить акции Ост-Индской компании — сначала максимально понизив их стоимость, а затем, разумеется, повысив. Таким образом участники заговора смогли бы сказочно обогатиться.

Как всё это можно было провернуть? Жозеф Делонэ потребовал в Конвенте понижения стоимости акций. Возражений это уж точно не вызвало бы. Потом Жан Жюльен, тоже член Конвента, лёгким давлением мотивировал банкиров поддержать это понижение. Аббат д’Эспаньяк выложил на стол четыре миллиона ливров, предназначенных для армии, и друзья скупили акции, ну а затем на Шабо легла самая ответственная роль — сделать так, чтобы Конвент подписал законопроект о повышении стоимости акций.

Да, разумеется, отчаянный барон проделывал это лично, не побоявшись вернуться во Францию. Но теперь ему помогала целая сеть влиятельных друзей.

Также в это время в Париже находились братья Фрей — австрийские банкиры, которые пользовались полным доверием Конвента как несчастные изгнанники, пострадавшие в Австрии за любовь к свободе. Их пятнадцатилетняя сестра Леопольдина была замужем за Шабо, причём фиктивным браком — так Фреи решили максимально обезопасить себя и своё имущество.

Де Бац бросил в свой котёл и Фреев: через них он передал Шабо взятку в сотню тысяч ливров. Дело в том, что понизить стоимость акций, как и предполагалось, удалось легко — а вот идею повысить их обратно Конвент с понятным удивлением отверг. Наоборот, как и предполагалось, Конвент подготовил декрет, упраздняющий компанию. В этом случае заговорщики теряли практически всё, а их вымечтанную прибыль получал Конвент.

С помощью взятки де Бац мотивировал Шабо рискнуть: дойти до своего друга, известного революционера и честного якобинца Фабра д’Эглантина, и принести ему слегка отредактированный вариант декрета. В этом варианте Ост-Индская компания не выплачивала государству денег, которые с неё причитались — то есть Шабо и компании доставалась вся прибыль, которая начнётся после роста курса акций.

А потом де Бац надавил на Шабо. Грозил ему оглаской в газетах, стыдил его, намекал, что Конвент всё узнает.

Шабо не выдержал, бросился к Робеспьеру, заплакал — мол, меня тут хотели купить, но я оказался неподкупный, совсем как вы.

Робеспьер стал разбираться в этом осином гнезде — и подельники начали сдавать друг друга. А поскольку Франция была практически страной победившей гласности, удержать это в тайне не удалось никак.

А тут ещё (без всякого участия де Баца) в Конвенте случился раскол. Эбертисты (одна из группировок, не согласных с якобинцами) призвали свергать якобинцев. Номер не прошёл, и эбертистов скопом отправили на плаху. Отправили туда и Шабо сотоварищи — но весь этот коррупционный скандал очень неприятно отразился на репутации Конвента.

Робеспьер начал секретное расследование, которое должно было выявить взяточников в Конвенте. Он их нашёл — а они это поняли. Робеспьер был отчаянным, неподкупным и фанатичным. Шло жаркое лето 1794 года, и с вождём революции пора было кончать. Когда в августе, пресловутого девятого термидора, он вышел произнести речь перед Конвентом, ему не дали сказать ни слова. Бывшие товарищи, бывшие друзья, бывшие соратники набросились на него, и на следующий день лидеров якобинцев казнили.

Революция закончилась.

Дело, конечно, было не только в коррупции. Пламенный Робеспьер был уж очень пламенным и нажил себе чрезвычайно много врагов по разным поводам.

В награду за неоценимые заслуги в возвращении монархии де Бац получил чин маршала и, в отличие от предка, в него не прилетело немедленно пушечное ядро.

Но и не сказать, что прожил он после этого долго — всего через несколько лет де Бац скончался в возрасте шестидесяти двух лет в собственном замке на берегу реки Аллье.

Всё-таки неполезной оказалось для его рода маршальская звезда.