Что такое Лианозовская группа и почему ее участников вдохновляла унылая жизнь в бараках на московских окраинах?

Название группы возникло от железнодорожной станции Лианозово, непо­далеку от которой в 1950-е годы жили Евгений Кропивницкий и Игорь Холин. Участники принадлежали к разным литературным поколениям: если Евгений Кропив­ницкий начал писать еще до революции, то Генрих Сапгир в середине 1950-х был начинающим поэтом. 

Лианозовцы изображали картины мрачного быта рабочих, живших в комму­нальных бараках на окраинах Москвы. Стихи о «жителях барака» стали настолько известны, что лианозовцев в какой-то момент даже называли барачной школой. Жестокие нравы, постоянные конфликты, обесценивание человеческой жизни и индивидуальности — все это характерно для героев стихов лианозовцев, которые смотрели на советский быт почти как антропологи, изучающие экзотическое племя. 

Стихи лианозовцев создают сильное ощущение пустоты, скрывающейся за повседнев­ностью. Война и сталинские репрессии разрушили привычный мир, на месте которого с невероятной скоростью возникает новая реальность. Но за этой суматохой проступает болезненный разрыв — герои стихов как будто живут в странном посттравматическом полусне, из которого не могут выбраться. 

В 1960-е лианозовцы переключились с картин барачной жизни на исследо­вание устройства разговорной речи. Многословие и многоголосие для советского человека, столкнувшегося с беспощадной машиной государства, — это способ справиться с травмой. В повседневном советском языке лианозовцы ищут ответ на вопрос, почему окружающий мир жесток и абсурден. Еще через десять лет эту задачу, как и многие открытия лианозовцев, подхватят и разовьют поэты-концептуалисты.

Игорь Холин 1920–1999

Оскару Рабину

Повесился. Все было просто.
На службе потерял он место.
В квартире кавардак:
Валяется пиджак,
Расколотый фарфор…
Вдруг
Сирены звук.
На стенке блики фар.
Вошел милиционер, ворча,
За ним халат врача.
А за окном
Асфальт умыт дождем,
И водосточная труба
Гудит
Как медная труба…
Сосед сказал:
«Судьба».

1950-е годы

Холин чаще других лианозовцев писал о жителях бараков: он был сосредоточен на жутком, жестоком и нелепом. Герои его стихов играют либо комическую, либо трагическую роль: женятся, пьют, дерутся, убивают друг друга или кончают с собой, но делают это словно в полусне, не осознавая своего места в реальности. 

Поэты фронтового поколения, к которому принадлежал и Холин (он прошел всю войну и дважды был ранен), часто изображали войну натуралистически: страдающие и умирающие люди в их стихах становились похожи на хрупкие механизмы, лишенные собственной воли и не способные понять, что происходит вокруг. Холин избегает фронтовой темы, но при этом смотрит на жителей послевоенных бараков глазами фронтовика: советская действительность кажется странной и причудливой машиной, принцип действия которой не вполне понятен. 

Почти все «барачные» стихи Холина написаны классическими размерами, при этом чаще всего он избегает говорить о себе или как-то выдавать свое присут­ствие. Сочетание традиционного размера и отстраненной речевой манеры порождает специфический эффект: читатель в замешательстве и не понимает, что это за жанр. Поэт словно отказывается от собственного голоса, превращаясь в зеркало, в котором отражается чуждый и неприглядный мир.

Евгений Кропивницкий 1893–1979

У забора проститутка,
Девка белобрысая.
В доме 9 — ели утку
И капусту кислую.

Засыпала на постели
Пара новобрачная.
В 112-й артели
Жизнь была невзрачная.

Шел трамвай. Киоск косился.
Болт торчал подвешенный.
Самолет, гудя, носился
В небе, словно бешеный.

1944

Евгений Кропивницкий — старейший лианозовец. Он начал писать стихи еще до революции, но в основном занимался живописью и был близок к группе «Бубновый валет»  . В 1950-е годы он знакомится с Игорем Холиным, а затем вокруг них собирается круг поэтов и художников, позже образовавших Лианозовскую группу. 

Кропивницкий начинал с символистских стихов в духе Федора Сологуба, у которого он заимствовал сочетание однообразной меланхолической интонации с легкомысленными стихотворными размерами. Этот контраст характерен для всего творчества Кропивницкого. Стихи Сологуба описывают опустошенный мир, в котором человек не видит смысла и мучается от нево­зможности его найти. Кропивницкий идет еще дальше, показывая, что реальность — это в целом бессмыслица и искать в ней какое-либо содержание не стоит. В основном его стихи представляют собой последовательность быстро меняющихся гротескных картин. Позднее эту манеру усовершенствует и возьмет на вооружение Игорь Холин.

В отличие от других лианозовцев, Кропивницкий часто изображает жителей бараков с теплотой и сочувствием: и их, и самого себя он воспринимает как часть общего человеческого круговорота. Смешны эти сцены или траги­комичны, но за ними стоит мысль о том, что все человечество имеет общую судьбу — вне зависимости от деталей.

Генрих Сапгир 1928–1999

Предпраздничная ночь

                 Льву Кропивницкому

Пахнет пирогами. Тихо.
Прилегла и спит старуха.

Из-за ширмы вышел зять,
Наклонился что-то взять.
Мигом сын вскочил с постели
И стоит в одном белье —
Тело белеет.
Вдруг
Зять схватил утюг.
Хряк! —
Сына сбил с ног.
(Крикнуть порывалась,
Но пресекся голос,
Встал отдельно каждый волос!)
Зять глядит зловеще:
«А ну, теща, отдавай мои вещи!»
Надвигается на тещу —
И не зять, а дворник —
И не дворник, а пожарник.
За окном кричат: Пожар!
Запевает пьяный хор
В багровом отсвете пожара
За столом пируют гости.
Зять сидит на главном месте.
Рядом с ним соседка Вера
Хлопает стаканом водку.
Зять облапил, жмет соседку.
Целовать! Она не хочет,
Вырывается, хохочет.
Зять кричит: «Женюсь, ура!
А законную жену
Из квартиры выгоню
Или в гроб вгоню!»
Галдеж: «Давно пора!»
В комнате все жарче,
Ярче.
С треском лопнуло стекло.
Дымом все заволокло.
Лица,
Глаза, разинутые рты —
Все проваливается…

В солнце половина комнаты.
На столе блюдо —
Пирогов груда.
Сын стоит в одном белье.
Из-за ширмы вышел зять,
Наклонился что-то взять:
— Эх, погодка хороша!
— С праздником Вас, мамаша.

1958–1962 (?)

Поэзия Генриха Сапгира очень разнообразна: каждая книга напоминает игру с новыми правилами. Например, это могли быть сонеты, или стихи на придуманном языке, или подражания библейским псалмам, или книга, где Сапгир дописывал неоконченные черновики Пушкина. Кроме того, он был замечательным детским поэтом. 

«Лианозовские» стихи в творчестве Сапгира занимают относительно неболь­шое место: они были написаны в основном с 1950-х по первую половину 1960-х годов и вошли в сборник «Голоса». В них он пишет о жестоких и странных сторонах коммунального быта. Вместо классического размера Сапгир использует стих, которым в 1920-е годы писал Маяковский и другие авангардисты. Гротескная повседневность превращается у него в абсурд и фантастику: поэт показывает, что пугающие персонажи и ситуации на самом деле условны. Барачная действительность для Сапгира — материал для литературной игры, в которой жестокость просто подчеркивает неправдоподобность описанной в стихотворении сцены. 

Стихи Сапгира можно воспринимать как попытку освободить поэтический язык от сковывающих его норм и традиций, чтобы открыть дорогу к чистой стихии речи — к «самовитому слову», как называл это Велимир Хлебников, которое не сможет контролировать никакое государство. Стихи Сапгира показывают, что за пределами «официального» советского мира с его героической монументальной эстетикой существует альтернативная реальность или даже множество реальностей, каждая из которых работает по своим собственным законам.

Ян Сатуновский 1913–1982

Люблю толпиться в катакомбах пышного метро,
где днем и ночью от электричества светло,
где пыль в глаза, но не простая, а золотая,
где — прилетают, улетают, прилетают, улетают,

где можно женщиной роскошной подышать,
потрогать женский мех,
и хвостик подержать,
и где, среди живых существ любой породы,
случаются и генерал-майоры.

1940–50-е годы

Ян Сатуновский успел поучаствовать в литературной жизни второй половины 1930-х годов, был близок к младшему поколению конструктивистов, прошел войну. Стихи Сатуновского сосредоточены на мучительном поиске той поэтической речи, которая могла бы подходить новой эпохе, наступившей после разрушений Второй мировой и холокоста. Эти стихи полны сбоев: поэт словно запинается, сомневаясь, уместны ли подобранные им слова. В отличие от других лианозовцев, Сатуновский всегда пишет от первого лица — в этом смысле он ближе к традиционной лирике. При этом поэт сомневается и в том, кто он на самом деле: представитель ли ушедшей литературной эпохи 1930-х годов, выходец из провинциального Днепропетровска, инженер-химик, рабочий или интеллектуал. Простые с виду, его стихи на самом деле устроены очень сложно и связаны разнообразными созвучиями — рифмами, алли­терациями, анаграммами. В поэзии авангарда эти приемы помогали показать, что в мире все связано, у Сатуновского — что человеческое «я» состоит из случайностей: ослышек, неверно прочитанных фраз, курьезных сочетаний звуков и стилистических сломов.

Эдуард Лимонов 1943–2020

Когда с Гуревичем в овраг
спустились мы вдвоем
то долго не могли никак
мы справиться с ручьем

Большая лаковая грязь
мешала нам идти
А мы с Гуревичем как раз
собрались далеко

Гуревич меньше меня был
но перепрыгнул он
А я пути не рассчитал
и в грязь был погружен

Дальнейший путь не помню я
вернуться нам пришлось
В пути стояла нам гора
или лежала кость

И сам Гуревич потерял
свой разум, стал угрюм
и долго-долго он стоял
весь полон мрачных дум

Когда пришли мы наконец
к строениям своим
Гуревич мне сказал —
поход… сей мы не повторим

и никакой другой поход
и больше никогда
мы не спускалися в овраг
где льется вниз вода

1969–1970

Эдуард Лимонов не принадлежал к ядру Лианозовской группы, но был близок к ней в конце 1960-х годов, когда перебрался в Москву из родного Харькова и начал вращаться в андеграундных кругах. Прежде чем начать писать прозу, он сочинял стихи: в них чувствуется сильное влияние лианозовцев и их любовь к гротеску, примитивизму и натурализму. Для Лимонова приемы старого авангарда не так важны, как для Сапгира или даже Холина, — напротив, он стремится писать так, как будто никакого авангарда и не было. Поэтому его ранние стихи кажутся свежими и наивными, лишенными мрачного колорита, характерного для старших лианозовцев. Это стихи не о тяжелой и бессмыслен­ной повседневности, но скорее о веселом богемном прожигании жизни. В этом стихотворении прогулка двух нетрезвых друзей превращается в почти абсурдистскую балладу без сюжета и цели. Так выглядит следующая стадия освобождения поэтического языка: веселое разрушение смысла, на фоне которого жестокость барачной жизни кажется уже не такой существенной.

Лимонов превращает самого себя в героя стихов лианозовского круга. Все старшие лианозовцы иногда писали стихи, в которых сами становились героями мира бараков, но только у Лимонова граница между автором и его персонажем полностью исчезла. Из этой попытки слиться с героем позже вырастет его проза, сделавшая Лимонова знаменитым.