Как большевики в 1939 году освобождали Финляндию

Для находившихся в товарных вагонах людей такой поворот событий означал крушение последних надежд. К счастью, в этот момент на финской стороне началось какое-то шевеление, и сопровождающие вновь направились к линии границы. Оказалось, что финская сторона не успела вовремя получить сообщение из Выборга, высланное в момент отправки эшелона. Около 16:00 шлагбаум открыли и поезд подошел к низкой платформе станции Вайниккала. Здесь состоялась передача 73 интернированных граждан Финляндии официальным финским властям. Однако Финляндия недосчиталась еще как минимум полусотни жителей Карельского перешейка, которые изъявили желание остаться на территории Советского Союза.

«Освободительный» поход в Финляндию 1939 года разыгрывался по тому же сценарию, что и «освободительный» поход в Польшу. Кремлевское руководство позаботилось о ширме, прикрывающей истинные замыслы, поэтому заранее сформировало Правительство Финляндской Демократической Республики и Народную Армию в составе четырех дивизий, а на второй день войны перебросило это воинство в занятое Красной Армией село Терийоки. За день до вторжения в ленинградских типографиях миллионными тиражами печатались агитационные материалы на финском языке, адресованные солдатам и местному населению. Однако первые дни боев показали, что население массами бежит от своих «освободителей», а солдаты не спешат дезертировать и переходить на сторону Красной Армии.

Тем не менее северо-восточнее Ладожского озера около двух тысяч финских крестьян и рабочих оказались в Суоярвской западне, а на Карельском перешейке в советский плен попало 128 мирных жителей, хотя согласно рапорту начальника оперативной группы УНКВД по ЛО И. И. Ермолина от 8 декабря 1939 года, таковых зарегистрировали 201 человек. Точную цифру установить невозможно, поскольку следственные дела на финских пленников хранятся в архиве УФСБ СПБ и ЛО и доступ к ним ограничен.

Причины, по которым небольшая часть населения Карельского перешейка и островов Финского залива не эвакуировалась до начала военных действий или сразу после их начала, были различны. Одни замешкались и не успели уйти вовремя, другие не захотели оставлять ценное имущество, нажитое своими трудами, третьи имели виды на лучшее будущее в стране победившего социализма, четвертые были просто брошены на произвол судьбы либо позабыты. События, которые произошли на Карельском перешейке, полностью опровергают красивую легенду, сочиненную советскими политработниками, о насильственном угоне населения полицией и отрядами шюцкора.

То редкое население, что осталось на Карельском перешейке и на островах Финского залива, представляло определенный интерес для советских спецслужб. Во-первых, для получения информации разведывательного характера, во-вторых, для инсценировки радостной встречи освобожденных от капиталистического рабства финских рабочих и крестьян частей Красной Армии, а в-третьих, для вербовки агентов и шпионов. Свои впечатления и переживания о времени, проведенном на оккупированной советскими войсками территории, возвратившиеся в Финляндию репатрианты изложили в ходе допросов, проходивших в карантине в Хельсинки с 9 по 20 июня 1940 года. В качестве примера приведем выдержку из карантинного протокола № 477/40, составленного при допросе одного из репатриантов:

«… 6 декабря произошло следующее: живший в Териоки и оставшийся там Константин Н… рассказал на допросе в отделе НКВД (который находился в здании бывшей государственной полиции), что у допрашиваемого на стене висит японская винтовка. Тогда в тот же день допрашиваемый пришел в НКВД и достоверно разъяснил, что у него была эта винтовка, но полтора месяца тому назад он передал ее майору Хейнола. В отделе НКВД ему сказали, что для них важно, чтобы у допрашиваемого не было оружия, после чего его отпустили домой. На следующий день к вечеру примерно в 17.30 его снова пригласили в отдел НКВД, Там с ним начал беседовать младший лейтенант. Он выяснял, согласится ли допрашиваемый делать сообщения о таких личностях, которые возможно негативно относятся к СССР. Допрашиваемый больше неосознанно, нежели под страхом, сказал, что вполне может сообщать, но знает мало людей. После этого младший лейтенант взял чистый лист бумаги и под его диктовку допрашиваемый написал следующее:

«Я, ФИО, проживающий в Териоки, добровольно обязуюсь сообщать в отдел НКВД имена известных мне шюцкоровцев, полицейских и других личностей, которые причиняют вред правительству СССР. При предоставлении ложных сведений я буду нести ответственность согласно советским законам. Обещаю, что об этом обязательстве я не буду никому рассказывать.

Сведения, которые я буду сообщать, я обязуюсь подписывать именем Николаев.

Подпись».

Агент «Николаев» позднее раскаялся в содеянном и попытался расторгнуть связывающие его обязательства. 26 апреля 1940 года он положил на стол старшего лейтенанта Госбезопасности тов. Моргуль заявление следующего содержания:

«Начальнику Териокского отдела НКВД

Подтверждаю, что добровольно согласился предоставлять сведения об опасных для СССР личностях и подтверждаю то, что товарищ Барышников с неограниченной и необычайной терпеливостью получал сведения посредством моих бессвязных наблюдений, а также использовал, что считал полезным, я считаю свою задачу выполненной, поскольку очень нервничаю, а также испытываю в своей жизни необычайные трудности, находясь в чрезвычайном волнении и беспокоюсь за судьбу своего сына, едва ли могу быть хорошим осведомителем для ваших коллег.

Подпись».

С большим трудом агенту «Николаеву» удалось вырваться из лап советских чекистов и вернуться в Финляндию. До последнего момента он не верил, что его отпустят.

Иногда местным жителям предлагали служить проводниками для советской военной разведки:

«…В Валкъярви спрашивали каким образом он остался в деревне Йоуссе. Там просили, чтобы допрашиваемый отправился показать им окрестности озера Сувантоярви. За работу обещали заплатить столько, сколько он пожелает. Допрашиваемый отказался, сославшись на то, что не знает местности».

При вербовке некоторым гражданам предлагали даже организовать переброску к родным в Финляндию с обязательным условием, погостив, вернуться обратно с ценными сведениями:

«…Не может наверняка припомнить, чтобы вербовали в шпионы. В церкви Кирву дознаватель действительно предлагал, что если допрашиваемого отпустить бы в Финляндию с условием что он вернется обратно в Россию. Допрашиваемый, однако, отказался от этого, пояснив, что не отважится нелегально бежать за границу…».

Большое внимание оперативники уделяли и пропагандистской работе, которая строилась, главным образом, на обмане и подлоге:

«После допроса он и его брат, трое Д., К… и оставшийся в Териоки рабочий Микко Монто находились в том же кабинете. К ним пришел какой-то русский политрук и начал разъяснять, что теперь в Териоки взяло власть Куусиненское Народное правительство, поскольку финское правительство не захотело подписать с СССР договор о взаимопомощи. Политрук в своей речи заявил прямо, что этот договор уже заключен в Москве с Куусиненским правительством. После этого он раздал всем, а именно допрашиваемому, его брату, Сергею Д…, его сыновьям П. и Л., Юрию К., а также Микко Монто отпечатанные листовки Куусиненского правительства. Также каждого обязали поставить свою подпись в нижней половине чистого листа бумаги. Политрук объяснил, что эти подписи показывают, кто присутствовал на этом «собрании». После этого все получили разрешение расходиться по домам. Несколько дней спустя им прочитали статью в газете «Правда», в которой говорилось, что в Териоки состоялось большое народное собрание, в котором участвовали интеллигенция и рабочие, и будто бы присутствовавшие славили Красную Армию и радовались образованию Куусиненского правительства в Териоки».

Многие репатрианты отрицали свою причастность в участии в собраниях, сходках, митингах, а также отказывались признавать, что ставили подписи под воззваниями или резолюциями:

«…Не знает, как появилось его имя под воззванием. В Выборге принуждали ставить свою подпись на какую-то бумагу, составленную на русском языке, содержания которой он не знает».

Весьма показательной в этом жанре стала операция с островитянами, которую подробно описывает в своих показаниях на допросе в карантине в школе Кайсаниеми Тойво Рюткёля:

«10 декабря 1939 года нежданно-негаданно в дом пожаловали несколько русскоговорящих военных, которые что-то разъясняли и зачитывали. Среди нас был выходец из Ингерманландии Пааво Паюлуото (бывший Баранов), который перевел им, что правителем страны ныне является Куусинен и через пару недель вообще все выяснится. Далее Паюлуото перевел, что островитянам следует выбрать из своей среды человека, который сообщал бы русским в каких продуктах или вещах они нуждаются. Русские оосведомились, нет ли у островитян каких пожеланий, которые они могли бы передать их родственникам, чтобы те удостоверились, что они живы. Русские обещали передать письмо, которое островитяне попросили написать допрашиваемого. Допрашиваемый составил приблизительно такой текст: «Мы, жители Сейскара, оставшиеся 30.11.1939 на острове, а также часть жителей острова Лавансаари, в настоящее время находимся на острове Сейскар и чувствуем себя хорошо». Ниже была поставлена дата, которую допрашиваемый не помнит. Под письмом подписались допрашиваемый и Антон Рюткёля.

Русские выясняли, в какой газете следует разместить такое объявление, на которое бы ответили их родные,. Русские пообещали передать письмо хотя бы через Эстонию. Допрашиваемый добавляет, что прочитал позднее, находясь в Терийоки в феврале месяце, в газете «Kansan Valta» статью, в которой скрепленные его подписью и подписью Анны Рюткёля публиковались придуманные кем-то фразы. В тех фразах не осталось ничего от того, что допрашиваемый на том собрании написал или произнес, вместо этого в статье содержались только славословия в честь Куусиненского правительства.

Советские власти в целях пропаганды распространяли среди интернированных жителей газету «Kansan Valta», которая печаталась в Ленинграде и представляла собой микс из статей газеты «Правда», переведенных на финский язык:

«…Газету «Kansan Valta» приносили в дом, где он находился. В Териоки проводились лекции, на которые допрашиваемый ходил. На них слушателей агитировали остаться в России, где есть хорошие условия для жизни, тогда как условия жизни в Финляндии описывали отрицательно. Докладчикам вообще не верили и на их агитацию никто не поддался».

Главная цель пропагандистских мероприятий состояла в том, чтобы склонить интернированное население принять советское гражданство и остаться в СССР. При этом делались обещания частичного или полного возврата конфискованной собственности, а иногда и приобретения дополнительного имущества. Тому свидетельствуют выдержки из нескольких карантинных протоколов:

«…Просили, чтобы остался в России и обещали, что он сам сможет выбрать себе дом покрасивее, хотя бы и усадьбу Ханхийоки, но отрицает снова, что был завербован».

«…Русские уговаривали допрашиваемого остаться на захваченной ими территории, обещая, что в этом случае ему вернут одну корову и дадут свинью».

«…Допрашиваемого соблазняли остаться в России и обещали, что рыбачить он сможет там где захочет, поскольку в море теперь нет никаких границ. Угрожали также, что если он вернется в Финляндию, то там его ждет кара, поскольку здесь он был на их стороне».

«…Допрашиваемый говорит, что его просили остаться в России, обещая в том числе 100 га земли, причем ранее у него было только 60 га. Когда допрашиваемый отверг предложение, заявив, что хочет вернуться к своей семье, то ему сказали что тут много невест и что всегда можно начать новую жизнь».

Хотя все опрошенные репатрианты отмечали, что воздействие советской пропаганды было малоэффективным, но тем не менее около полусотни человек не стали подавать заявление на возвращение в Финляндию и остались в Советском Союзе. Те, кто открыто сотрудничал с органами НКВД, опасались возмездия, которое неминуемо постигло бы их на родине. Некоторые ввиду состояния здоровья или сугубо личных причин не смогли выехать из СССР. Дальнейшая судьба невозвращенцев трагична: одни погибли от голода в блокадном Ленинграде, другие сгинули в тюрьмах, третьи канули в безвестность. В послевоенное время вернуться на родные места посчастливилось лишь Александре Яновне Сериньш (в замужестве Короткевич).

Большую часть репатриантов после двухнедельного карантина отпустили по домам. Несколько человек, уличенных в сотрудничестве с советскими спецслужбами, отправили в следственную тюрьму на дознание. Судебный процесс над ними и обвинительное заключение может быть рассмотрен в отдельной публикации. Цель же настоящей статьи состояла в демонстрации методов вербовки и пропаганды, применявшихся к интернированным лицам органами НКВД и ГУГБ.