Как Петр Великий бороды с подолами укорачивал

Высочайший указ Петра I не затронул только крестьян и духовенство. Последних трогать было опасно, поскольку в церкви очень трепетно относились к ношению бороды, а первых было попросту не проконтролировать. Зато весь высший свет — чиновники, аристократы и дворяне — должны были незамедлительно подчиниться.

Самодержец принял решение о повсеместном отсечении бород после того, как вернулся в России из «великого посольства». Посмотрев на европейцев, которые единодушно обращались к услугам брадобреев, Пётр решил насаждать похожую традицию и у себя на родине. При этом, как отмечают историки, царь с самого детства недолюбливал бороды.

«Когда б не монахиня, не монах и не Кикин, Алексей бы не дерзнул на такое зло неслыханное. Ой, бородачи, многому злу корень — старцы да попы. Отец мой имел дело с одним бородачом [патриархом Никоном], а я с тысячами», — такая фраза традиционно приписывается Петру I.

Впрочем, указ Петра I вызвал недовольство в народе: согласно религиозным текстам и словам важных сановников церкви, бритье бороды было тяжким грехом.

«Творящий брадобритие ненавидим от Бога, создавшего нас по образу Своему. Аще кто бороду бреет и преставится тако — не достоит над ним пети, ни просфоры, ни свечи по нём в церковь приносити, с неверными да причтётся», — так, например, говорил византийский богослов Никита Скифит.

Между тем, Пётр I был слишком умён и изворотлив, чтобы не извлечь материальной выгоды из своей реформы. Бороду при большом желании оставить всё же было можно, откупившись от государства. В преддверии Северной войны такое пополнение казны было совсем не лишним, тем более, что размер штрафа выбрали серьёзный: дворянин должен был выложить за ношение бороды 60 рублей, купец — 100 рублей, прочие посадские люди — по 30 рублей. Для многих такая сумма оказалась неподъёмной. Тогда один из староверов, нижегородец Андрей Иванов, в конце 1704 года подошёл к Красному крыльцу, недалеко от которого находился Пётр I, и начал криком обличать «царственного еретика».

«Государево дело за мною такое: пришёл я извещать государю, что он разрушает веру христианскую, велит бороды брить, платье носить немецкое и табак велит тянуть. А про платье написано: кто будет иноземное платье носить, тот будет проклят, а где про то написано, того не знаю, потому что грамоте не умею», — докладывал после Иванов на допросе главе Преображенского приказа Ивану Ромодановскому.

В 1705 году Пётр I подписал новый указ «О бритье бород и усов всякого чина людям, кроме попов и дьяконов»: на новом этапе реформы Пётр I сам взялся за инструменты — вместе со своими шутами вылавливал бояр, доставал их из саней и обрезал им бороды и кафтаны. Так было в патриархальной Москве — в провинции с бородачами церемонились ещё меньше.

«Бороды резали у нас с мясом и русское платье по базарам и по улицам, и по церквам обрезывали, и по слободам учинился от того многой плач», — гласит жалоба астраханцев на действия воеводы Тимофея Ржевского.

Ропот в первую очередь проявился в церковных рядах: даже архиепископ Москвы Адриан, которому было как минимум небезопасно осуждать решения царя, писал, что «Бог сотворил мир по образу своему и подобию». Патриарх также развивал мысль о том, что с помощью бороды всевышний разграничил мужа и жену, дав лишь одному из них «яко начальнику такое благолепие». Впрочем, Адриану в скором пришлось закончить со своими протестными сочинениями — они могли стоить ему патриаршего клобука. Другие же церковные деятели высказывались не менее резко.

«Зрите, како мы от завистца и губителя своего диавола древляго нашего супостата здесь живущи на земле от онаго Божественного дара многие отрезаемы и свободной жизни лишаемы, гонимы из дому в дом, оскорбляемы, озлобляемы, издревле установленных законов лишились, обычай свой изменили, слова и звании нашего славянского языка и платья переменили, главы и брады брили, персоны свои ругательски обесчестили», — такую прокламацию отставной дьяк Докунин намеревался прибить к церкви.

Между тем, среди служителей церкви нашлись и те, кто благосклонно отнеслись к петровскому указу. «Образ Божий и подобие не в теле человеческом образуется, но в душе, ибо Бог не имеет тела. Бог есть Дух, бесплотен и душу созда разумну, бесплотну, вечности общницу. Брада есть влас нечувствен, излишие человеческаго тела, вещество видимое, осязательное, жизни человеческой ненужное», — отмечает в работе «Рассуждение об образе Божии и подобии в человеце» митрополит Димитрий Ростовский.

Одни из наиболее интересных воспоминаний о периоде начала царствования Петра I оставил британский инженер на русской службе Джон Перри в своей книге «Состояние Росси при нынешнем царе». «Царь приехал в Воронеж, где я тогда находился на службе и многие из моих работников, носившие всю свою жизнь бороды, были обязаны расстаться с ними; в том числе один из первых, которого я встретил возвращающимся от цирюльника, был старый Русский плотник, которого я всегда особенно любил. Я слегка пошутил над ним по этому случаю, уверяя его, что он стал молодым человеком, и спрашивал его, что он сделал со своей бородой? На это он сунул руку за пазуху и, вытащив бороду, показал мне ее и сказал, что когда придет домой, то спрячет ее, чтобы впоследствии положили ее с ним в гроб и похоронили вместе с ним, для того, чтобы явившись на тот свет, он мог дать отчет о ней Св. Николаю», — пишет Перри.

Многие потомки остались благодарны Петру за его решительность в вопросе бритья бород. Так, например, писатель Николай Карамзин в «Письмах русского путешественника» отмечает: «Борода принадлежит к состоянию дикого человека; не брить её то же, что не стричь ногтей. Она закрывает от холоду только малую часть лица: сколько неудобности летом, в сильный жар! Сколько неудобности и зимой, носить на лице иней, снег и сосульки! Не лучше ли иметь муфту, которая греет не одну бороду, а всё лицо?»