1. «Мертвые души»: откуда в средней полосе России арбузы?
Проснувшись утром в доме Коробочки, Чичиков подходит к окну и осматривает ее двор. Что же он видит?
«Индейкам и курам не было числа; промеж них расхаживал петух мерным шагом, потряхивая гребнем и поворачивая голову набок, как будто к чему-то прислушиваясь; свинья с семейством очутилась тут же; тут же, разгребая кучу сора, съела она мимоходом цыпленка и, не замечая этого, продолжала уписывать арбузные корки своим порядком».
Действие первого тома «Мертвых душ» происходит в средней полосе России — тут неоткуда взяться арбузным коркам прямо посреди двора. Как отмечает один из исследователей, «…арбузные корки попали со двора украинской усадьбы. В представлениях Гоголя, вынесенных из далекого детства, эти корки — такой непременный аксессуар деревенского дома, что он переносит их на дворик великорусского поместья».
2. «Нос»: как звали штабс-офицершу Подточину?
Майор Ковалев, главный герой повести «Нос», часто навещает штабс-офицершу Подточину. Вот как Ковалев называет ее, собираясь дать в газету объявление о пропаже своего носа:
«У меня много знакомых: Чехтарева, статская советница, Палагея Григорьевна Подточина, штаб-офицерша…»
Позже, заподозрив даму в причастности к пропаже носа, главный герой пишет ей письмо, начинающееся со слов «Милостивая государыня Александра Григорьевна!». Полученный ответ подписан тем же именем — «Александра Подточина». Скорее всего, два имени одного персонажа — ошибка, допущенная по невнимательности. Но в гоголевском тексте, полном умышленных несуразностей, есть перекликающаяся с ней стилистическая небрежность: «Поверьте, что история насчет моего носа мне совершенно известна, равно как то, что в этом вы есть главные участницы, а не кто другой». Это избыточное согласование сказуемого в письме Ковалева создает впечатление, что адресатов двое.
3. «Вий»: в какие годы разворачивается действие?
Вот как начинается «Вий»:
«Как только ударял в Киеве поутру довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы, с тетрадями под мышкой, брели в класс».
Киевская семинария возникла в 1817 году, а значит, речь идет о конце 1810-х — 1820-х годах. Однако не все так просто: позже в тексте встречается деталь, указывающая на совершенно другую эпоху:
«Между тем распространились везде слухи, что дочь одного из богатейших сотников, которого хутор находился в пятидесяти верстах от Киева, возвратилась в один день с прогулки вся избитая, едва имевшая силы добресть до отцовского дома, находится при смерти и перед смертным часом изъявила желание, чтобы отходную по ней и молитвы в продолжение трех дней после смерти читал один из киевских семинаристов: Хома Брут».
Эта деталь — чин отца погибшей: сотники существовали на Украине до 1782 года, а потом были упразднены. Получается, киевская экспозиция «Вия», задающая временные ориентиры для всего повествования, и главы, действие которых происходит на хуторе сотника, никак не могут совпасть в одном историческом времени.
4. «Вий»: где находится хутор сотника?
Хутор расположен на широком и ровном уступе горы — именно так его описывает герой повести семинарист Хома Брут, когда впервые там оказывается:
«С северной стороны все заслоняла крутая гора и подошвою своею оканчивалась у самого двора. При взгляде на нее снизу она казалась еще круче… <…> Философ стоял на высшем в дворе месте, и, когда оборотился и глянул в противоположную сторону, ему представился совершенно другой вид. Селение вместе с отлогостью скатывалось на равнину. Необозримые луга открывались на далекое пространство; яркая зелень их темнела по мере отдаления, и целые ряды селений синели вдали, хотя расстояние их было более нежели на двадцать верст».
А вот как выглядел хутор спустя две ночи, когда поседевший от увиденного у гроба сотниковой дочери Хома решает бежать:
«За плетнем, служившим границею сада, шел целый лес бурьяна… <…> Философ юркнул в бурьян и пустился бежать, беспрестанно оступаясь о старые корни и давя ногами своими кротов. Он видел, что ему, выбравшись из бурьяна, стоило перебежать поле, за которым чернел густой терновник, где он считал себя безопасным и пройдя который он, по предположению своему, думал встретить дорогу прямо в Киев. Поле он перебежал вдруг и очутился в густом терновнике. Сквозь терновник он пролез, оставив, вместо пошлины, куски своего сюртука на каждом остром шипе, и очутился на небольшой лощине».
Получается, что за два дня рельеф этой местности полностью изменился. Эта несостыковка довольно типична для Гоголя. Вот, например, как описывал специфику художественного пространства и времени в «Вии» Юрий Михайлович Лотман: «Здесь противопоставлены „время такое же, как наше“ и „время другое, чем наше“», — а вместе с тем «бытовое» и «космическое» пространство. Они именно противопоставлены, разделены, существуют по собственным законам, и если человек переходит из одного в другое, то он «деформируется по законам этого пространства».
Благодаря такой особенности гоголевской поэтики подобные случайные «ляпы» выглядят в тексте так органично, что ни автор, ни читатели не замечают их и воспринимают как что-то само собой разумеющееся.
5. «Вий»: когда умерла ведьма?
Дочь сотника оказывается ведьмой: ее слушается нечистая сила. Однако вряд ли этим можно объяснить встречающееся в тексте расхождение во времени ее смерти. Сначала события изложены так, словно между предсмертной просьбой панночки и ее смертью проходит довольно много времени: о том, что, оказавшись при смерти, она послала за Хомой Брутом, успевает поговорить весь Киев; люди, посланные за Хомой, успевают вместе с ним хорошо погулять в шинке, и только когда Хома приезжает на хутор сотника, она умирает:
«Только ввечеру вся эта компания вспомнила, что нужно отправляться далее в дорогу. Взмостившись в брику, они потянулись, погоняя лошадей и напевая песню, которой слова и смысл вряд ли бы кто разобрал. Проколесивши большую половину ночи, беспрестанно сбиваясь с дороги, выученной наизусть, они наконец опустились с крутой горы в долину… <…> Уже было далеко за полночь; небеса были темны, и маленькие звездочки мелькали кое-где. Ни в одной хате не видно было огня. <…>
Когда проснулся философ, то весь дом был в движении: в ночь умерла панночка».
Однако позже, разговаривая с Хомой, безутешный отец описывает внезапную смерть дочери, которая умерла буквально на полуслове:
«„Никому не давай читать по мне, но пошли, тату, сей же час в Киевскую семинарию и привези бурсака Хому Брута. Пусть три ночи молится по грешной душе моей. Он знает…“ А что такое знает, я уже не услышал. Она, голубонька, только и могла сказать, и умерла».
Получается, с одной стороны, что слухи о предсмертном желании панночки успевают долететь до Киева по крайней мере за сутки до ее смерти, но потом оказывается, что она умирает, едва успев его произнести.
6. «Вий»: при чем тут гномы?
Вот что пишет Гоголь в комментарии к повести:
«Вий — есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли. Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал».
Гномы упоминаются и в тексте повести: «Раздался петуший крик. Это был уже второй крик; первый прослышали гномы». Однако в украинском фольклоре, к которому тут апеллирует Гоголь как к источнику сюжета, нет гномов. И это не единственный случай, когда Гоголь как ни в чем не бывало упоминает гномов в контексте своих украинских повестей. Так, в «Сорочинской ярмарке» повествователь сравнивает с гномами цыган: «…Озаряясь светом, неверно и трепетно горевшим, они казались диким сонмищем гномов, окруженных тяжелым подземным паром, в мраке непробудной ночи».
В русских фантастических повестях 1820–30-x годов нередко встречаются гномы, сильфиды, саламандры — духи стихий, пришедшие из немецкой романтической литературы. Смешение этой книжной мифологической традиции с украинским фольклором и антуражем может быть иронией (по отношению к высокопарному повествователю в «Сорочинской ярмарке»), мистификацией (никто так и не нашел фольклорного сюжета про «Вия», на который ссылается Гоголь), преднамеренной данью литературной моде или непреднамеренной ошибкой, сделанной под влиянием этой моды.
7. «Страшная месть»: почему то, что справа, оказалось там, где лево?
В конце «Страшной мести» описывается чудо: из Киева вдруг стало видно множество разных мест:
«…Вдруг стало видимо далеко во все концы света. Вдали засинел Лиман, за Лиманом разливалось Черное море. Бывалые люди узнали и Крым, горою подымавшийся из моря, и болотный Сиваш. По левую руку видна была земля Галичская».
Если из Киева виден Крым, зрители стоят лицом на юг. Значит, Галицкая земля (сейчас эта территория отчасти относится к Западной Украине, а отчасти — к Польше) должна быть по правую руку, а не по левую. Впрочем, возможно, эта географическая ошибка не совсем случайна: для русского средневекового сознания западное — это дьявольское, вывернутое, левое пространство: «…Быть слева для Запада в русском средневековом сознании — постоянное, а не относительное свойство, и Гоголь с его острой историко-психологической интуицией это почувствовал».
8. «Пропавшая грамота»: как проехать в Санкт-Петербург из Батурина?
Главный герой повести отправляется из украинского города Батурина в Санкт-Петербург:
«На другой день, еще петух не кричал в четвертый раз, дед уже был в Конотопе».
Некоторую географическую несуразность заметил еще современник Гоголя критик Андрий Царынный (Андрей Владимирович Стороженко): «Стоит взглянуть на почтовую карту, и всякий увидит, что посланный к Царице даже дороги не знал из Батурина на север: ибо нелегкая его занесла в Конотоп, лежащий 30 верст назад».
По-видимому, Гоголя привлекла этимология названия, перекликающаяся с сюжетом повести. В Конотопе главный герой знакомится и заводит дружбу с неким запорожцем, который, как выясняется, продал душу нечистой силе. Запорожец просит его не спать одну ночь, поскольку известно, что именно этой ночью черт придет за ним. Главный герой все-таки засыпает, а проснувшись утром, не находит на месте ни запорожца, ни своей шапки, в которую была зашита гетманская грамота, ни коня. Позже нечистая сила отдаст ему только конские кости. Таким образом, название города, куда первым делом отправляется герой и где начинает разворачиваться фантастическая часть сюжета, оказывается срифмовано как с демоническими, «болотными» мотивами, так и с мотивом потери коня. Этим соблазнительным перекличкам, видимо, и принесена в жертву географическая точность.
9. «Мертвые души»: где Чичиков познакомился с Ноздревым?
«Мертвые души» начинаются с того, что Чичиков в своей бричке въезжает в город NN и селится в гостинице. Чичиков не теряет времени даром и очень быстро знакомится со всеми значимыми городскими чиновниками, а также с несколькими помещиками, которых обещает навестить. Так, на обеде у полицмейстера Чичиков впервые встречает Ноздрева:
«…Чичиков отправился на обед и вечер к полицеймейстеру, где с трех часов после обеда засели в вист и играли до двух часов ночи. Там, между прочим, он познакомился с помещиком Ноздревым, человеком лет тридцати, разбитным малым, который ему после трех-четырех слов начал говорить „ты“».
Позже, уже во время своего путешествия по губернии, Чичиков останавливается поесть в трактире и там вновь сталкивается с Ноздревым. Обстоятельства их первой встречи описываются при этом несколько иначе:
«Чичиков узнал Ноздрева, того самого, с которым он вместе обедал у прокурора и который с ним в несколько минут сошелся на такую короткую ногу, что начал уже говорить „ты“, хотя, впрочем, он с своей стороны не подал к тому никакого повода».
Чичиков посетил всех сколь-либо значимых городских чиновников, всех успел очаровать и со всеми отобедать — неудивительно, что даже автор начинает забывать, где Павел Иванович с кем познакомился.