Каким должен быть идеальный человек?

Как многие жуткие истории, эта началась со светлых помыслов. Отец евгеники Фрэнсис Гальтон был образцовым британским учёным XIX столетия – умные глаза под громадным лбом, обширные интересы, от психологии до статистики. По материнской линии Гальтон приходился двоюродным братом Чарльзу Дарвину: если Дарвины завоевали признание на научном поприще, то Гальтоны прославились как могущественные банкиры и промышленники. Фрэнсис слыл вундеркиндом – в два года читал, в восемь начал просиживать часы над трудами по медицине, в юности увлёкся высшей математикой. Книга «Происхождение видов», опубликованная кузеном, перевернула его взгляд на мир – Гальтон увидел в ней гораздо больше, чем сам автор: концепция борьбы за существование, применённая к человечеству, могла бы дать ответы на проклятые вопросы эпохи. Почему именно белая раса завоевала весь мир, а все остальные едва вышли из Каменного века? Почему одни семьи на протяжении столетий богаты и образованны, а другие живут во тьме нищеты?

Объяснения, которые давали популярные в то время политические учения, выглядели ложными: и марксизм, и либерализм не шли дальше навязшего в зубах – «среда заела». Но при чём же тут среда? Гальтон не был теоретиком: он много путешествовал по миру и видел, что народы мира живут по-разному – далеко не везде есть большие города с толпами оборванных, погрязших в пороках пролетариев. Но везде есть разделение на бедных и богатых, умных и глупых, энергичных и пассивных. Одни семьи находятся у власти, а другие составляют стадо тех, кем правят. Гальтон предложил своё объяснение этому: точно так же, как передаётся по наследству в семье музыкантов абсолютный слух, так переходят от отца к сыну и врождённые качества, позволяющие завоёвывать власть и признание. Социальное неравенство, с которым марксизм обещал справиться с помощью эволюции экономических отношений, Гальтону виделось врождённым и неизбежным: никакие реформы не заставят зайцев есть волков, а львов уступать дорогу горным козлам.

Учёный поверил гармонию алгеброй – изучил истории множества семей английских судей и биографии нескольких пап римских, которые, по существовавшей в Ватикане традиции, покровительствовали своим живущим в миру племянникам. Выяснилось, примерно четверть сыновей известных лондонцев сами становились крупными фигурами, пусть даже на совершенно другом поприще. А вот племянники пап римских с большой вероятностью оставались никем. Это доказывало, что кровь куда важнее богатства и связей. Самая опасная идея, которой благостный Гальтон заразил мир, заключалась в следующем: если сделать так, чтобы талантливые и энергичные люди не растрачивали свою наследственность на людей недостойных, а сочетались бы браком только внутри своего круга, их потомки в течение всего нескольких поколений превратились бы в расу богов. Это учение он назвал евгеникой – наукой о «благом происхождении». Цель евгеники, говорил Гальтон, – «дать шанс более приспособленным расам превалировать над менее приспособленными».

Евгеника стала популярной далеко не сразу – должно было наступить новое столетие, разразиться мировая война, произойти несколько европейских революций, чтобы казавшееся курьёзным учение стало популярной темой обсуждения в светских салонах. Придуманный Гальтоном подход вдруг дал новый угол зрения на происходящее в мире. В России заправляли орды дикарей, даже физиогномически отличавшиеся от нормальных людей («Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские», – писал Бунин), Англию с Америкой наводнил «белый мусор» – опустившиеся, нищие белые с уродливыми, преждевременно постаревшими лицами, готовые убить ради бутылки. В южных штатах США помещики тратили немало сил, пытаясь заставить чернокожих не издеваться над такими людьми, формально принадлежащими к белой расе, но внутренне уже сами они не готовы были признать этих белых своими собратьями. Это именно что был отдельный, выродившийся вид людей.

В суждениях евгенистов сказывалось не только высоколобое презрение отпрысков хороших семейств к тем, кому не повезло, но и – куда сильнее – жизненный опыт. Сторонником новой науки стал даже Бернард Шоу, социалист и фабианец, самая популярная пьеса которого, «Пигмалион», казалось бы, опровергала значимость каких-либо врождённых качеств: смог же профессор Хиггинс сделать из простушки Дулиттл вполне себе светскую даму. Но и Шоу ясно видел, что одни – такие, как пророк Мухаммед и Жанна д’Арк, чьими биографиями он горел, – избраны для того, что вести народ, а другие – чтобы подчиняться. Правда, Шоу был умеренным евгенистом: он жалел, что у правительства нет способов заранее предупредить рождение слабоумных, слепых, глухонемых, юных алкоголиков – ведь родители таких детей не несут на себе никакого особого знака, по которому их можно было бы заранее вычислить, запретив им размножаться. Следовательно, возможна только «позитивная евгеника» – общество должно способствовать бракам умных и красивых людей между собой. Но кто же прикажет умным и красивым сходиться из-под палки? По большому счёту, добавлял Шоу, «придётся оставить вопросы брака на усмотрение самим людям и уповать на то, что Природа даст хороший результат».

Бдительный читатель прислал в издававшийся в те годы в Англии журнал «Евгеническое обозрение» развёрнутую критику этих рассуждений сатирика. «Как можем мы довериться Природе? – восклицал он и рассуждал далее: – Англоговорящая раса сейчас вступила в критическую фазу своей истории, но теперь она вооружена гораздо более мощными биологическими и социальными знаниями, чем когда-либо». И это даёт англосаксам преимущество: теперь мы просто обязаны перейти к «негативной генетике», чтобы превратить проблемный народ в расу полубогов. Каждый фермер знает, что, отбирая самых сильных и здоровых коров или лошадей, всего в несколько поколений можно получить отдельную породу. Что мешает оставить в человеческом стаде только породистых людей, а остальных пустить на мясо? Идея носилась в воздухе, выйдя далеко за пределы британских литературных салонов. Вскоре ею заинтересовались на другой стороне планеты.

Ветеринары человечества

Любовью к белокурой бестии – светлокожему и голубоглазому «настоящему арийцу» Запад увлёк совсем не Гитлер. Она родилась в стране, которая впоследствии станет одной из победительниц в борьбе с фашизмом, – в США. В начале ХХ века о евгенике спорили профессора в штате, который ныне имеет сильнейшую в мире университетскую традицию: Калифорния дала миру самых ярких звёзд евгеники. Даже поднятое впоследствии на щит нацистами понятие «расы и крови» придумал президент Стэнфордского университета Дэвид Старр Джордан, уверявший, что и таланты, и социальные болезни – бедность – передаются, как многие неизлечимые вирусы, от родителей к детям.

Индустриальная Америка давно оценила полезность науки – сила пара, перегонявшая поезда от одного океана до другого, могущество химии, превращавшей богатства земных недр в сталь, керосин, порох, приносили магнатам миллиарды, а теперь ещё одна научная дисциплина – евгеника – должна была справиться с побочными эффектами этой бурной индустриализации. Некоторые промышленники, такие как Александр Белл, интересовались в основном исследовательской частью модной науки. Изобретатель телефона, занимавшийся наблюдениями за жизнью глухонемых, подметил, что эти несчастные чаще всего сочетаются браками между собой – и тем самым формируют новую «расу»: вскоре их не способные к речи потомки создадут собственную культуру, основанную на языке жестов (и этой расе уж точно не понадобится телефон). Представители истеблишмента, такие как президент США Теодор Рузвельт и Джон Рокфеллер-младший, смотрели глубже и интересовались более прикладными аспектами евгеники: как добиться того, чтобы страну населяли только умные, сильные, добропорядочные люди?

К середине 20-х в США евгенику преподавали в школах, обсуждали на крупнейших научных конференциях и даже провозглашали с кафедр церквей. «Человеческая раса должна высушить источники, которые питают поток дефектной и дегенеративной протоплазмы», – горячо говорил один из проповедников. В популярной кинокартине «Чёрный аист» прославлялась мудрость хирурга, отказавшегося помогать младенцу, родившемуся с наследственным сифилисом, – врач убеждал плачущих родителей, что лучше будет избавить общество от ещё одного отверженного. Прототип «Чёрного аиста», известный всей Америке чикагский хирург Гарри Хейзелден, прославился тем, что вывел евгенику на новый уровень – к позитивной и негативной он добавил ещё и «летальную»: Хейзелден оставлял умирать младенцев, родившихся с наследственным недугом, или даже вводил им яд. Фильм вышел под слоганом: «Годишься ли ты для брака?» – американские евгенисты собирались задать этот вопрос многим из своих сограждан.

Одной из них была Кэрри Бак – девочка, рождённая безработной обитательницей виргинских трущоб от неизвестного отца. Вскоре после появления на свет младенца мать начала промышлять проституцией, а Кэрри отдали приёмным родителям – добропорядочной супружеской паре Доббс, которую Бог не осчастливил собственным потомством. Девочка хорошо училась в школе и довольно быстро привыкла к роли приживалки в обеспеченном семействе – помогала по хозяйству, зарабатывала уборкой в домах соседей, – пока в один прекрасный день «папа» и «мама» не обнаружили, что барышня беременна. Негодованию приёмных родителей не было конца – они раскаивались в том, что были так добры к уличному отребью, что взяли её в дом, и повторяли библейское изречение о том, что от терний не родятся смоквы. То, что скрытым двигателем коллизии был их собственный племянник, попросту изнасиловавший их семнадцатилетнюю воспитанницу, не отвратило их от социально-шовинистских выводов. Доббсы вызвали полицию и отправили Кэрри в Виргинскую колонию для эпилептиков и слабоумных, бывшую чем-то средним между больницей и тюрьмой.

Логика у пуританского общества Америки была иной, чем у наших современников. Набожные кумушки считали, что здоровый человек не может стать ни преступником, ни развратником, ни алкоголиком. Всё это разновидности психических расстройств. Кэрри требуется лечение, полагали Доббсы. Впрочем, сами врачи виргинской колонии думали иначе. Они были весьма просвещёнными людьми и регулярно читали в главном научном журнале США Scientific American публикации видных биологов и социальных исследователей, сходившихся во мнении: социальные недуги – это проявления дурной наследственности и лечению они не поддаются. Новый суперинтендант колонии доктор Альберт Придди искал решение сложной проблемы – с одной стороны, колония была переполнена «дегенератами», которых сюда привозила полиция и приводили родственники, с другой – выпускать их обратно в общество было бы преступлением: попытки «лечить» попрошаек, алкоголичек и проституток показали, что со временем все они возвращаются к привычным занятиям. Остроумное решение пришло из практики ветеринарных служб – точно так же, как кошек, девушек можно стерилизовать! Это гарантированно остановит воспроизводство дурных генов.

Однако опыт принудительных стерилизаций оказался непростым – одна из пациенток-алкоголичек сумела найти адвоката, который подал на Придди в суд, обвинив в насилии и членовредительстве. Придди стоило немало денег и нервов, чтобы не оказаться в тюрьме. Но бросать свои экзерсисы он не собирался, и Кэрри оказалась пешкой в его игре. Доктор не только подробно задокументировал её историю, всячески подчёркивая тот факт, что дочь уличной потаскухи оказалась развратницей, несмотря на приличное воспитание, данное ей в уважаемом доме, но и нашёл мать Кэрри – пятидесятидвухлетнюю Эмму, которая, как выяснилось, ещё ранее попала в ту же колонию. Некогда миловидная девушка превратилась в чудовищную, безумную старуху. Помимо Кэрри у неё обнаружилось ещё двое детей – впрочем, Эмма едва сознавала, что связана с ними родительскими узами. Красочно расписав истории матери и дочери, Придди обратился в Верховный суд США с иском: разрешить ему стерилизовать младшую Бак.

«Евгеника поможет создать человека высшего типа, покорителя природы и творца жизни»- Русский евгенист Николай Кольцов

Многоходовочка была куда более серьёзная, чем может показаться на первый взгляд. Когда суд, в составе которого было немало сторонников доктора, счёл необходимой стерилизацию, решилась не судьба одной женщины – американское право строится на прецедентах, и судебное решение помогло провести в жизнь новый закон: отныне в Виргинии можно было принудительно стерилизовать людей. Примечательно, что автор этого закона евгенист Гарри Лафлин впоследствии не раз привлекался правительством США для консультаций по вопросам иммиграции. Он, в частности, познакомил правительство с «данными», согласно которым среди эмигрантов-славян, евреев и таких народов, как итальянцы, безумие распространено гораздо сильнее, чем среди других народов. Правительство стало пускать их в страну реже, а наниматели перестали давать им приличную работу.

Закон стал образцом: вскоре подобные примут во множестве штатов страны. В Калифорнии борьба за здоровые гены получила особый размах: вплоть до Второй мировой войны каждая вторая принудительная стерилизация в мире проводилась именно в этом штате. Критерии, позволявшие уложить человека на операционный стол, были весьма демократичными. Например, достаточным условием считался IQ ниже 70 пунктов. История знает немало учёных с низким IQ – страшно представить, что сделали бы врачи, например, с нобелевскими лауреатами Уотсоном и Криком, открывшими молекулу ДНК, или с одним из создателей американской атомной бомбы Ричардом Фейнманом (я уже не говорю про политиков – Кеннеди, Рейгана – и про многих художников – например, Уорхола). Подчас критерии «слабоумия» были настолько размытыми, что объявить «имбецилом» можно было кого угодно – например, родственника, ставшего на пути бдительного гражданина к наследству. И подобных случаев было немало.

Такая любовь убьёт мир

Надо отдать должное евгенистами: они были людьми последовательными и готовы были экспериментировать не только над другими, но и над собой. Крупный биолог, чикагский профессор Чарльз Дэвенпорт, чей отец был видным борцом за отмену рабства в США, ощущал себя человеком, которому дали на хранение клад – гены, которые бесчисленные поколения его предков пронесли через тысячелетия. Что он сделает с этим кладом? Зароет его в землю, связавшись с глупой и пустой женщиной? Нет, он должен найти умную и энергичную подругу и передать клад дальше, с прибытком. Желательно большому числу потомков – Дэвенпорт определял оптимальную цифру примерно в четыре – шесть детей. Именно так должны поступать все разумные люди.

Автор труда «Наследственность и её отношение к евгенике», на долгие годы ставшего в Америке университетским учебником, превратил в евгенический эксперимент свою собственную судьбу – предложил руку и сердце прославленному эмбриологу Гертруде Кротти. Вместе они занимались наукой и произвели на свет двух дочерей. План по числу детей Дэвенпорт не выполнил – супруга взбунтовалась. Зато дальнейшая история семьи подтвердила истинность теории: старшая дочь, Миллия, стала известным театральным критиком. Евгеника работала! Окрылённый успехами Дэвенпорт, чьи изыскания спонсировала жена одного из крупнейших железнодорожных магнатов Америки, спешил расширить круг своих научных интересов – теперь в него попали приезжие. «Иммигранты не должны вносить в нашу зародышевую плазму социально неподходящие черты!» – учил Дэвенпорт.

«Сегодня есть лишь одно государство, в котором пробиваются чахлые ростки нового отношения к иммигрантам», – одобрительно писал об этих опытах Гитлер, сидевший в тюрьме после провала «пивного путча». Впрочем, и Германия спешила навёрстывать. В середине ревущих 20-х фонд Рокфеллера предоставил грант в 410 тысяч долларов (примерно 4 миллиона по современному курсу) немецким евгеникам. Среди них был и руководитель лаборатории, в которой постигал азы биологии молодой Йозеф Менгеле – будущий Доктор Смерть концлагеря Освенцим. Его начальник, руководитель лаборатории, был колоритным персонажем. Ироничная судьба отметила его ещё в колыбели, волей родителей дав ему имя Ойген, то есть Евгений. Фишер много путешествовал по Африке, жил в местных племенах. Его впечатление о чернокожих было вполне благосклонным – сильные, храбрые дикари, живущие в гармонии с природой. А вот потомков от смешанных браков европейских поселенцев (буров) и негров Фишер не жаловал. По его мнению, они оказались лишены мощного духа завоевателей, свойственного их предкам, и выродились в жалкую касту торгашей, помыкавших их чёрными собратьями. Вот почему, писал Фишер, белым не следует смешиваться с чёрными – обе расы утрачивают тысячелетиями формировавшиеся благородные качества.

Нет, не скоропалительность выводов, не безапелляционность суждений удивляет в трудах евгенистов. Поражает другое: там нет ни капли злобы. Злоба была у тех, кто громил витрины во время «хрустальной ночи», равнодушная жестокость была у надзирателей концлагерей, – но труды немецких евгенистов от низменных побуждений чисты. Евгеника не была наукой ненависти: и Фишером, чьи идеи вдохновили нюрнбергские расовые законы, и профессором Эрнстом Рюдином, благодаря изысканиям которого в Германии начали стерилизовать, а потом и умерщвлять шизофреников, двигала не злоба, а Любовь. Любовь к человеку, каким он должен стать. Им претил христианский снисходительный подход к человеку как к «рабу Божьему», сделанному из праха, – они не считали нужным вкладывать персты в язвы прокажённых и жалеть убогих. Им нужен был антично прекрасный человек.

И они были по-античному же жестоки – как те гомеровские греки, которые оставили на диком острове одного своего товарища – несчастного Филоктета, единственная вина которого состояла лишь в том, что его случайно ранили ядовитой стрелой Геракла и от него стал исходить дурной запах. Все древние религии, в том числе иудаизм, презирали калек: считали их ритуально нечистыми, запрещали им участвовать в обрядах, изгоняли из нормальной жизни. Презрение к слабым сидит в людях куда глубже, чем это может показаться. Христианство совершило подлинную революцию в отношении к увечным и страждущим, и именно поэтому евгенисты в массе своей отвергали веру.

Широко известно, что германские нацисты уничтожали евреев и славян. Куда менее – что и своих, немцев: за годы пребывания Гитлера у власти были планомерно истреблены 70 тысяч немцев с наследственными заболеваниями. Правда, далеко не все среди них были действительно больны – многих считала таковыми немецкая наука. В придуманную германскими евгенистами широкую категорию «жизнь, недостойная жизни» попадали не только дегенераты, эпилептики и шизофреники, но и преступники-рецидивисты, диссиденты и гомосексуалисты. Самих евгенистов размах этой «дезинфекции» безмерно огорчал – приходилось признать, что громадная часть немецкого народа ни на что не годна. 

Рюдин считал, что его соотечественники слишком «одомашнились»: медицина устранила естественный отбор и это привело к вырождению. Страхи дегенерации были очень распространены в то время – дворяне были хорошо осведомлены о наследственных недугах, поразивших их знатные дома, но не могли понять причину, по которой их постигла эта беда. Рюдин предложил объяснение, совершенно противоположное тому, которое дали бы современные генетики: причина вырождения – не близкородственные браки, а то, что дворяне утратили чистоту крови. А заодно – и воинственный пыл: некогда война оставляла самых лучших, закалённых в бою, и уносила в могилу слабых. Грядущая битва с другими народами должна была оздоровить нацию.

Далеко не все евгенисты симпатизировали нацистам, в целом считая нацистов не очень умными и последовательными воплотителями своих идей. Этим учёным претили корыстные лозунги вроде тех, которые украшали популярные плакаты: «Посмотри на этого дефективного! Его содержание обходится обществу в 50 тысяч рейхсмарок. Брат немец, это и твои деньги тоже!» – но кабинетные теоретики сознавали полезность и этого вида пропаганды, ведь деньги, которые будут сэкономлены благодаря умерщвлению вырожденцев выхлопными газами «автобуса смерти», могут быть потрачены на более достойных членов общества. А значит, немецкий народ выберется из болота наследственных болячек на дорогу, которая приведёт его к сверхчеловеку.

Динамическая театральность

 Ошибкой было бы думать, что идеи евгеники обошли стороной Россию. До революции о ней действительно было не слыхать – какая евгеника в православном царстве? – зато после победы Октября, в 1920 году, в Москве с большой помпой прошло первое собрание Русского евгенического общества. Основали его виднейшие биологи того времени – председателем, например, стал один из первых советских генетиков профессор Николай Кольцов. В издаваемых обществом журналах участники осудили буржуазную «негативную евгенику» – нет, не стерилизацией надо действовать, а искусственным зачатием!

Основатель кафедры генетики биофака МГУ Александр Серебровский предлагал перспективное решение – надо совершенно отделить любовь от деторождения. Пусть ветреные барышни катаются в авто с жирными нэпманами, но рожать они должны не от них, а от выбранных государством интеллектуалов и героев, путём «искусственного осеменения рекомендованной спермой, а вовсе не обязательно от любимого мужчины». О сладкая мечта кабинетных учёных – пусть жизнь безрадостна и лишена любви, но хотя бы в грядущих веках достойные люди увековечат себя, а жирные бездельники уйдут в небытие. Очень религиозная идея. Кстати, советские евгеники просто перевели на материалистический язык ту надежду на справедливую послежизнь, которой во все века жили верующие. Кольцов говорил открытым текстом: «Евгеника – религия будущего, и она ждёт своих пророков».

Близки к евгеническим были и взгляды Троцкого, рисовавшего будущего советского человека полубогом.

«Человек поставит себе целью овладеть собственными чувствами, поднять инстинкты на вершину сознательности, протянуть провода воли в подспудное и тем самым создать более высокий общественно-биологический тип, если угодно – сверхчеловека», – писал Троцкий.     

Не остановившись перед тем, чтобы позаимствовать ницшеанский термин, ближайший соратник Ленина, впрочем, собирался действовать совершенно иными методами, чем мировая буржуазия, – не биологический отбор, а самовоспитание. Троцкий рассуждал в духе древних индусов – через контроль за своим телом и психикой человек обретёт новые, непознанные силы. «Человек станет несравненно сильнее, умнее, тоньше. Его тело – гармоничнее, движения ритмичнее, голос музыкальнее, формы быта приобретут динамическую театральность. Средний человеческий тип поднимется до уровня Аристотеля, Гёте, Маркса».

Американский генетик-марксист Герман Мёллер, в начале 30-х переехавший в Ленинград, чтобы работать с Николаем Вавиловым, советскую евгенику возлюбил пламенно – на контрасте с американской. С идеей банка спермы гениальных людей он обратился непосредственно к Сталину – написал вождю письмо со своим видением вопроса. После Гражданской войны в России немало одиноких женщин, которым хотелось бы завести детей, рассуждал Мёллер. Им-то и надо предложить новую услугу. А потом подключатся и замужние гражданки. «Правда, мы сейчас, укоренившись в традициях буржуазного общества, проникнуты идеей о том, что наш ребёнок должен происходить от наших собственных половых клеток», – сетовал генетик. Но со временем мещане оценят, насколько лучше воспитывать не своего, туповатого, ленивого и некрасивого недоросля, а ангелоподобного носителя генов самого Ильича! «Многие матери завтрашнего дня будут горды смешать свою плазму с плазмой Ленина или Дарвина и дать обществу ребёнка, наследующего их биологические качества», – уверял Мёллер.

Сталин не ответил, качая головой: «большой учёный» не настолько разбирался в биологии, чтобы оценить идею, а самое главное – она была за пределами его круга интересов. Он не был мечтателем, как Троцкий. Да и в генетику не верил – совсем скоро Вавилов будет арестован, и Мёллер покинет СССР. После войны он получит Нобелевскую премию за исследование мутаций под воздействием радиации (тема стала животрепещущей после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки) и с мыслью об улучшении человеческой природы навеки распрощается. Судьба его недавних товарищей – советских евгенистов – будет прискорбной. Не выдержавший допросов Кольцов скончается от инфаркта; ряд других мечтателей окажутся в лагерях; Серебровского спасёт отречение от прежних взглядов – вместо селекции человека он с головой уйдёт в животноводство.

Увы, «динамической театральности» советским людям придётся достигать средствами, не сильно улучшающими генофонд, – пьянством и надрывами. В целом приходится признать, что евгеника в СССР была обречена: благостная советская лженаука не признавала генетических оснований человеческого поведения, а в социальной области не видела ничего, кроме экономических законов. Пойти дальше укоризненного окрика «Ну вы же советский человек!» и надежды на то, что тупиц и злодеев можно перековать в добропорядочных граждан, она так и не сумела.

Магия чёрная и белая

Как все великие учения и лжеучения, евгеника не была достоянием лишь какой-то одной расы или социальной группы. К концу 30-х ей оказались покорны многие из тех групп, которых ныне принято называть меньшинствами. Например, среди её сторонников оказалось немало чернокожих. Уильям Дюбуа, первый афроамериканец, получивший степень доктора философии Гарвардского университета, и борец за права цветного населения Томас Тернер вполне разделяли взгляды своих бледнолицых собратьев, считая основную массу «ниггеров» совершенно безнадёжными выродками. Но лучшие из чернокожих, интеллектуалы, должны сесть в отплывающий в будущее ковчег вместе со своими бывшими хозяевами: дайте нам право вершить искусственный отбор и чёрный уголь засверкает не хуже самого белого снега! 

Были сторонники евгеники и среди евреев – некоторые из них заходили так далеко, что считали основателем этой науки жившего в XVIII веке раввина Натаниэля Вайля: в его писаниях они отыскали объяснение, почему евреи так умны и богаты. Оказывается, дело в селекции – привлекательными женихами среди евреев во все времена считались не удалые богатыри, а юноши, освоившие все тонкости Талмуда: те, кто обладал настолько выдающимся мозгом, получали в жёны самых красивых девушек и производили на свет десяток и более детей. Именно так евреи стали самым умным в мире народом.

Сейчас не принято об этом вспоминать, но два влиятельных в наше время явления выросли из лона евгеники.

Первое – планирование семьи: ещё до Первой мировой американская феминистка Маргарет Сэнгер опубликовала книгу «Ограничение семьи», где призывала законодательно ограничить число родов, через которые должна пройти каждая женщина, а потом открыла первый в США центр планирования семьи, распространявший информацию о том, как можно предохраняться во время секса. Маргарет едва не линчевали, полиция не раз громила её центр, но в 20-е храбрая женщина вдруг нашла себя – её подняли на щит расисты. Выступая перед лидерами ку-клукс-клана, лидер движения за ограничение рождаемости лила бальзам на их раны: просвещённые слои уже добровольно отказались от больших семей, а теперь настал черёд заставить сделать это тёмных (во всех смыслах этого слова) жителей Америки!

Вторым явлением была семейная психотерапия. Основатель этого направления, американский венеролог Пол Попеноу, искренне восхищался законами о стерилизации, но жаждал внести свою лепту именно в «позитивную евгенику». Попеноу открыл в Лос-Анджелесе Американский институт семейных отношений и имел обширнейшую практику. К нему на консультацию приходили неуверенные парочки, желавшие получить ответ на вопрос, мучивший ещё Панурга: жениться или нет? Попеноу с видом знатока расспрашивал жениха и невесту о болезнях, которыми страдали их предки и родственники, заставлял пациентов проходить разные тесты, а потом – чаще всего на основе личных симпатий – выносил вердикт. Возможно, его консультации разбили не меньше судеб, чем вся Виргинская колония для эпилептиков и слабоумных – но ведь никто пока не объявил практическую психологию лженаукой.

Американские евгеники переписывались с нацистскими, публиковали колонки в их научных журналах, посещали немецкие конференции. Порой не обходилось без казусов. Например, незадолго перед войной Чарльз Дэвенпорт опубликовал в журнале Life письмо, где доказывал, что Франклин Рузвельт и Йозеф Геббельс – выродки, чьи физические недостатки (полиомиелит одного и короткая нога другого) толкают их на то, чтобы мучить свои народы непосильными налогами. Немецким коллегам пришлось оправдываться за своего коллегу: через океан не разглядел, что нога не такая уж и кривая, а налоги не такие уж и огромные.

К 40-м годам солнце евгеники достигло зенита, а затем рухнуло с небес, как некогда сброшенный из рая Люцифер. Известия о чудовищных экспериментах нацистов над людьми отвратили от модного учения и честных исследователей, и обычных граждан. Когда Штаты узнали правду о творившемся в концлагерях, даже ангел-хранитель семейных очагов Попеноу поспешил отмежеваться от евгенических изысканий и начал взамен консультировать семейные пары, как спасти их треснувший брак. Роль евгенистов как вдохновителей нацистской доктрины не осталась без внимания. «В истории было немало чингисханов и ойгенфишеров, но никогда доселе они не объединяли своих усилий», – писал, формулируя суть нацистской евгеники, один из еврейских активистов того времени.

И всё же большинство евгенистов избежали тюрьмы и казни. Эрнст Рюдин, оказавшийся на скамье подсудимых, спасся от смерти благодаря заступничеству знаменитого физика Макса Планка и отделался штрафом. Устроители Нюрнбергского трибунала собирались привлечь в числе подсудимых и Фишера, но, изучив обстоятельства его биографии, выяснили, что тот даже никогда не принадлежал к Национал-социалистической немецкой рабочей партии. Он вообще не верил в политику. К тому же Фишер был гуманен – он не пытал людей в концлагерях, в отличие от своего ученика Менгеле. Это был типичный кабинетный учёный – максимум брал образцы крови и измерял черепа разных рас. Да и судьи кто? На Нюрнбергском процессе адвокаты врачей, умерщвлявших пациентов в нацистских концлагерях, привели в качестве оправдания американские же законы, касавшиеся принудительной стерилизации.

 Здесь хотелось бы поставить точку, но подлая история, готовая по двести раз наступать на одни и те же грабли, чередуя ужас с фарсом, а надежду с безумием, не даёт этого сделать. Положила ли победа над нацизмом конец программам насильственных стерилизаций? Как бы не так. Вплоть до новейшего времени они принимались то в одной, то в другой стране – и даже их расистский и социально-шовинистический подтекст никуда не девался, разве что тщательно затушёвывался. В Швеции, стране победившего буржуазного социализма, запущенная в 1934 году местными нацистами программа стерилизаций, призванная снизить темпы рождаемости в среде «цветных» иммигрантов, благополучно просуществовала до 1976 года. Её жертвами стали 63 тысячи человек – правда, теперь это были не иммигранты, а шведская неблагополучная молодёжь. Программа была одной из самых жестоких в мире – насильно стерилизовали, например, подростков младше 15 лет, уличённых в столь обычных для тинейджеров «пороках», как гиперактивность или мелкое воровство; подвергали операции и беременных женщин с дефектом плода: не смогла зачать нормального с первого раза – лучше и не размножайся.

Именно шведские организации консультировали правительство Индии, придумавшее самую жуткую программу стерилизации в истории. В начале 70-х Индира Ганди получила от Всемирного банка десятки миллионов долларов на развитие экономики страны. Обязательным условием для кредита была борьба с высокой рождаемостью. Решение было простым и острым, как лезвие хирургического ножа: всего за год в Индии насильно стерилизовали 6 с половиной миллионов человек, главным образом мужчин (премьер-женщина, конечно же, считала основными виновниками рождаемости чрезмерно похотливых самцов). Мужчин насильно тащили в специальные лагеря, где царила антисанитария. Около 700 человек погибли во время или вскоре после операции; тысячи других стали калеками. Позже выяснилось, что большинство из них принадлежали к национальным меньшинствам, не говорящим на хинди. Нет, не зря свастику изобрели именно индусы.

«Из-за врожденных дефектов человеческая порода гораздо слабее, чем у животных» - Френсис Гальтон

Такие государственные программы ради общественного блага время от времени появлялись и в годы, когда человечество, казалось бы, образумилось и решило отказаться от войн и насилия. В начале 90-х годов президент Перу Альберто Фухимори запустил программу планирования семьи. Целью было превратить нищую страну в процветающую, снизив число бедных. Клацая хирургическими ножницами, санитары разошлись по сельве, разыскивая поселения индейцев кечуа. В Бангладеш, пятой по населению стране мира, программа стерилизации работала по хорошо известному маркетологам принципу «приведи друга»: тем, кто сумел сговорить внушаемого знакомого пройти стерилизацию, полагалось по три с половиной доллара за каждого приведённого. Были те, для кого это занятие превратилось в заработок: говорливые проповедники пересекали горы и долины, уговаривая стерилизоваться сразу целые деревни. Сами уговорённые получали ещё больше, но единовременно – по 24 доллара.

И даже в просвещённых США женщин из нищего общества продолжали стерилизовать и после войны. В Северной Каролине, например, такие операции совершались вплоть до 1974 года. Да что там, уже в наше время, семь лет тому назад, в центре скандала оказалась колыбель евгеники – Калифорния: выяснилось, что в период с 2006-го по 2010 год около 150 женщин-заключённых, содержащихся в местных тюрьмах, были стерилизованы без какого бы то ни было разрешения властей штата. Дурные традиции изживаются медленно.

…В 80-е американские журналисты отыскали престарелую Кэрри Бак, сыгравшую столь значительную роль во всей этой истории. Её судьба сложилась лучше, чем можно было ожидать, – и всё-таки печально. Вскоре после решения суда её стерилизовали и отпустили из колонии. Её дочь, которую оставили себе Доббсы, прожила всего несколько лет. Всё же супруги были не очень хорошими воспитателями. Кэрри встретила хорошего человека, вышла замуж и была доброй и тихой женой. Ей очень хотелось детей: врачи толком не объяснили ей, что они с ней сделали, и она до самой смерти мужа верила, что ей удастся забеременеть. В доме, не знавшем детского смеха, она просиживала вечерами над газетными кроссвордами. Жизнь её закончится в доме престарелых для неимущих.

Офигенная инженерия

Следя за изломами в короткой, но яркой судьбе евгеники, нельзя не удивиться одному факту. Вот, пожалуй, самая большая загадка, связанная с этой теорией: среди её сторонников было немало лучших людей своего времени. В том числе и лучших учёных. Например, британского евгениста, биолога Рональда Фишера, без трудов которого не было бы популяционной генетики, многие современные специалисты считают величиной, равновеликой Дарвину. Гальтон сделал массу открытий в доброй дюжине научных областей. Нет, в истории науки и ранее были случаи, когда один и тот же человек мог быть просветителем в одной сфере и сущим мракобесом в другой – повесил же когда-то президент Гарвардского университета Коттон Мэзер салемских ведьм! Но эти примеры – явно не из той же обоймы: речь не о функционерах от науки, а о её первопроходцах, весьма дальнозорких и умных.

И здесь нас ждёт ещё одно открытие: евгеника никуда не делась, она по-прежнему жива. Её сила в том, что её основания и впрямь оказались научны: учёным удаётся обнаружить гены, ассоциированные не только с такими болезнями, как шизофрения или эпилепсия, но и гены, связанные с интеллектом, асоциальным поведением или стремлением к насилию, – всё как и предполагал Гальтон. Не умерла она и в обыденном сознании: общественные деятели то и дело козыряют евгеническими аргументами. То писательница Улицкая расскажет о том, что в России так много озлобленных и агрессивных людей, потому что наша страна стала заложницей отрицательного отбора генов: обладатели хороших генов погибали, а ограниченные психопаты выживали. То известный американский судья из штата Теннесси публично пообещает преступникам меньшие сроки в обмен на «добровольную» стерилизацию.

Современные биологи, правда, предлагают более гуманную альтернативу позитивной и негативной евгенике – генную инженерию: не будем запрещать размножаться никому, а от любых врождённых болячек спасём, ещё до рождения ребёнка вмешавшись в его ДНК и исправив сломанные гены. Всё это и вправду вскоре станет возможно. Но ведь наука едва ли остановится на всём этом – ведь можно будет убрать и склонность ко многим типам поведения, которые общество не приветствует. И тут евгеника возвращается во всей своей прежней красе: а какие именно качества будем убирать? Склонность к асоциальному поведению – выращивая совершенно покорных общественному мнению, идеальных граждан тоталитарного государства? Превратим человечество в расу гениев и силачей или, наоборот, уберём все выдающиеся черты, чтобы никому не было обидно, что кто-то другой умнее и мускулистей?

Вот тут-то и спрятана самая страшная тайна евгеники. Она не какое-то особенное учение, она вшита в миросозерцание человека, живущего в любом обществе. Каким гуманным политический строй ни будь, он всё равно ежедневно решает, кому жить, а кому умереть, кому оставить массу потомков, а кому исчезнуть, будто его и не было. Большевики, например, пытались истребить «эксплуататоров», освободив место для тех, кто кормит себя трудом рук своих, а в итоге вывели расу пофигистов, совершенно не ценящих общественное, а значит, ничьё имущество. Капиталисты веками выдавливали на обочину жизни тех, кто не обладал достаточной энергией, алчностью и бережливостью, чтобы сейчас содержать на вэлферах тысячи апатичных бездельников. 

У человечества по-прежнему нет ответа на вопрос: каким он должен быть, идеальный человек? А значит, и евгеника, и любая другая разновидность социальной инженерии будут не инструментом улучшения нашего вида, а оружием бессмысленного разрушения.