Кровь, пламя и бардак Парижской коммуны

В 1870 году дела у Луи Наполеона III шли совсем неважно. Император потерпел поражение в войне с Пруссией и даже попал в плен. 4 сентября революция вновь провозгласила Францию республикой. На пруссаков это большого впечатления не произвело, они осадили Париж. В городе начался голод. Чтобы решить эту проблему, власти организовали парижскую национальную гвардию. Любой желающий мог записаться в гвардейцы, получить ружье, небольшое жалованье и паёк, позволяющие хоть как-то прокормить семью. В короткие сроки число гвардейцев достигло трехсот тысяч человек.

В конце января 1871 года было заключено перемирие. Прусаки потребовали разоружения всех находившихся в Париже войск, но нацгвардия отказалась подчиниться. Тогда новое правительство Франции, под предводительством Адольфа Тьера, обосновавшееся в Версале, постановило, что жалованье нацгвардейца сможет получать только тот, кто письменно подтвердит своё бедственное финансовое положение. Те, кто пошел в гвардию не из-за крайней нужды, покинули её ряды. Численность Нацгвардии резко сократилась на треть, зато её общий настрой сразу радикализировался.

В середине марта версальцы решили отобрать у Нацгвардии пушки, которые располагались на парижских высотах: Монмартре, Бельвиле и Батиньоле. Эта попытка закончилась трагедией. Гвардейцы просто так отдать свою артиллерию отказались. Посланные против них воинские отряды перешли на сторону гвардейцев, а командовавших версальцами генералов Леконта и Клемен-Тома тут же расстреляли. Эти события всколыхнули весь город, в котором еще жила память о многочисленных революциях и о коммуне, в конце XVIII века руководившей Парижем от имени народа.

Вспыхнуло восстание. 18 марта национальные гвардейцы вместе с присоединившимися к ним рабочими захватили правительственные учреждения. Этот переворот обошелся малой кровью: с обеих сторон погибло около тридцати человек. На десять дней власть в Париже принял Центральный комитет Национальной гвардии.

26 марта состоялись выборы в Коммунальный совет, или, проще говоря, в Коммуну, которую официально провозгласили через два дня. Она тут же взяла в свои руки власть в Париже. Большинство народных избранников были либеральными болтунами, завсегдатаями политических салонов и кафе. Языки у них были хорошо подвешены, но практический опыт управления отсутствовал.

Избранные коммунары делились на три фракции: мелкобуржуазные неоякобинцы, примером для которых служили события 1789 года, социалисты, последователи Луи-Огюста Бланки, и анархисты, приверженцы Пьера-Жозефа Прудона. Эта разношерстная публика напринимала множество деклараций: об уничтожении милитаризма, эксплуатации, привилегиях, об отделении церкви от государства, о светском характере образования… Все эти прекраснодушные призывы практически ничем не подкреплялись.

Анархисты, хотя и составляли в Коммуне меньшинство, умудрились полностью парализовать даже зачатки её работы. Принципиальные противники государства и принуждения, они выступали резко против любых действий, которые могли хоть как-то ущемить хоть чьи-то права. В 20 км от Парижа Тьер спешно собирал войска для подавления Коммуны. В апреле у него было 20 тыс. солдат — в десять раз меньше количества нацгвардейцев, но анархисты саботировали принятие решения о походе на Версаль, предлагая для обсуждения насущные проблемы работы канализации, освещения улиц и расписания городских омнибусов.

Военным делегатом Коммуны, то есть военным министром стал анархист Клюзере, полностью разваливший и так не работавшую систему обороны. Он раздул свой штаб, совершенно забыв о частях Нацгвардии на передовой. В окопах на подступах к Парижу неделями сидели одни отряды, в то время как другие изнывали от скуки в казармах. Снабжение солдат продовольствием и боеприпасами практически отсутствовало. Самым вопиющим оказался конфуз с оружием: нацгвардейцы были вооружены старыми ружьями, в то время как на складах пылились 300 тысяч современных ружей «шаспо», 200 тысяч магазинных винтовок и 14 тысяч карабинов Энфильда. Клюзере запретил сбивать замки с дверей складов — это было бы покушением на чужую собственность, священную для анархистов.

В конце концов, его сместили и даже арестовали, но оборонные дела лучше не пошли. Центральное командование не имело связи с частями, расположенными на окраинах города. В отрядах Нацгвардии постоянно проходили митинги и переизбирались командиры. Иногда войска Коммуны по непонятным причинам вдруг покидали оборонительные укрепления, которые тут же занимали версальцы.

Анархисты препятствовали и работе комитета общественного спасения. Город был наводнен версальскими шпионами, но арест подозрительных — это же насилие над личностью! В результате революционная полиция бросалась из крайности в крайность. То она распускала всех заключенных из тюрем, то вдруг задерживали несколько сотен заложников. Из этих схваченных почти наобум несчастных в последние дни Коммуны расстреляли 63 человека, в том числе парижского архиепископа.

Финансовыми делами Коммуны тоже руководили неумехи. В подвалах Французского банка лежали три миллиарда франков наличными и ценными бумагами, но Коммуна даже не узнала об этой грандиозной сумме. Её комиссар Белэ, инженер по образованию, выпросил в банке кредитов на общую сумму в 16 миллионов франков, в то время как версальское правительство легко получило тайный займ в 267 миллионов. Национализировать банк коммунарам не пришло в голову.

Революционное правительство Парижа умудрилось даже подорвать доверие к себе в рабочей среде. Решения коммуны по социальным вопросам были отрывочными и нелогичными. Был запрещен ночной труд, но почему-то только в пекарнях. От разбогатевших за время войны ломбардов потребовали вернуть заложенные в них личные вещи и рабочие инструменты, но только в том случае, если сумма залогов не превышала смехотворные 20 франков. Запретили проституцию, но только в отдельных городских округах. Социалисты и коммунары громогласно клялись защищать интересы пролетариата, но законодательно ограничить рабочий день хотя бы даже до 9 часов они не удосужились. В результате, когда версальцы двинулись на Париж, на защиту Коммуны встали лишь около 50 тысяч нацгвардейцев — примерно четверть тех, кто поддерживал ее провозглашение два месяца назад.

Коммунары рубились по теоретическим вопросам и занимались разрушением исторических памятников — их жертвой стала Вандомская колонна, монумент в честь Наполеона Бонапарта. В это время Тьер укреплял свою армию. По его просьбе пруссаки отпустили всех пленных французских солдат, и к началу мая численность версальской армии превысила 130 тыс. человек. Через две недели она двинулась к Парижу. 21 мая версальцы вошли в столицу через ворота Сен-Клу, которые коммунары почему-то оставили без присмотра. На следующий день силы Тьера проникли в Париж еще через несколько городских ворот. Закипели уличные бои. Париж ощетинился баррикадами.

Руководство обороной города взял на себя коммунар Ярослав Домбровский. Дело осложнялось тем, что связь с местами боев зачастую отсутствовала. Каждый район, каждая баррикада сражались автономно. Бои шли не на жизнь, а на смерть. Версальцы ожесточились до того, что стали расстреливать без суда всех бойцов Коммуны, взятых в плен. В ответ оборонявшиеся парижане стали поджигать свой город. Запылали целее кварталы. Среди прочих в огне погибли здание ратуши и дворец Тюильри, который так и не был восстановлен. Во время уличных боев страшно пострадали здания Лувра, Отеля Инвалидов, дворца Почетного Легиона.

25 мая версальцы очистили от коммунаров весь левый берег Сены. Бои сместились в северные и северо-восточные рабочие районы Парижа. 26 мая пало Сент-Антуанское предместье. На следующий день были захвачены Бельвиль и Шомон. Яростный бой закипел на кладбище Пер-Лашез, где схватки шли чуть ли не за каждое надгробие. Захваченных живьем коммунаров расстреляли тут же, у стены кладбища. 28 мая была захвачена последняя баррикада на улице Рампоно. История Коммуны, просуществовавшей 72 дня, кончилась.

Тут же начались военно-полевые суды. Параллельно с ними продолжились внесудебные казни. По подсчетам историков за кровавую майскую неделю были расстреляны от 15 тыс. до 30 тыс. человек. Около 7,5 тыс. сторонников Коммуны сослали на каторгу на длительные сроки. Несколько видных коммунаров правительство тайно отпустило за границу, так как их деятельность не принесла вреда. Среди этих прощенных оказался и застенчивый инженер-банкир Белэ. В 1879 году осужденным коммунарам значительно сократили сроки каторги, а в 1881-м им была объявлена полная амнистия.

Маркс, Энгельс, а позднее и Ленин в своих статьях превозносили Парижскую коммуну как пример первого пролетарского государства, а причиной её падения считали исключительно жестокость озверевшей буржуазии. В письмах классики марксизма-ленинизма были более откровенны. Например, Энгельс соглашался со словами Гарибальди: «Парижская Коммуна пала, потому что в Париже не было никакой авторитетной власти, а лишь одна анархия». Ленин сделал выводы из истории Парижской коммуны, и когда получил в свои руки власть, удержал её железной хваткой.