Мифы и легенды Петербурга

Заблуждения о Петербурге кочуют по интернету непрерывной чередой. Что Поцелуев мост назван в честь влюбленных (а не в честь купца Поцелуева), поэтому на нем непременно нужно поцеловаться. Что Васильевский остров получил свое имя от капитана-артиллериста Василия Кормчина, который командовал находящимся там укреплением во времена Петра (на самом деле остров назывался Васильевским еще в 1500 году, хотя и Хирвисаари (Лосиный) его тоже называли). Что улица Бармалеева получила название по имени сказочного персонажа Корнея Ивановича Чуковского (хотя было с точностью до наоборот — когда-то на ней жил некто Бармалеев, по-видимому, домовладелец)… Давайтеперечислим и развенчаем главные!

Петербург назван в честь Петра I

Нет. Колыбель трех революций содержится на «патронаже» у апостола Петра. В честь него и названа. Несмотря на этот, казалось бы, известный факт, легенда, что называется, живуча как кошка. А ведь желание назвать какую-нибудь крепость именем своего небесного покровителя у царя-плотника появилось давно. Говорят, еще во времена Азовских походов 1695–1696 годов.

Наконец, 16 мая (27) 1703 года на острове Енисаари (что в переводе с финского означает Заячий) был заложен первый камень, а вернее, первое бревно (крепость-то тогда была деревянной) будущей Петропавловки. Имя у крепости было в те времена другое — Занхт-Питербурх. Остается оно и сейчас, только на современный лад — Санкт-Петербургская. Петропавловская — название неофициальное, которое вошло в обиход после строительства собора Петра и Павла. Старое же имя распространилось на весь город — Санкт-Петербург.

Город на костях

Убеждение, что Северная столица воздвигнута ценой гибели огромного количества народу (до 300 000 человек), основаны на документальных сведениях иностранцев — современников петровской эпохи. Несмотря на документальность, историки выносят вердикт: большинство сведений основаны на слухах и не поддаются проверке. Многие исследователи считают эти цифры сильно завышенными и невероятными в принципе. Общая численность населения свежеиспеченной столицы в 1720-е годы всего равнялась 40 000 — 50 000 человек. Доподлинно выяснить, сколько народу полегло при строительстве петровского «парадиза», трудно. Слишком уж давно это было. Новейший историк О.Г. Агеева называет цифру 1932 человека за 12 лет строительства.

На берегу пустынных волн

Служители муз не утруждают себя «исторической мелочностью». Им, служителям, простительно. И уж тем паче солнцу русской поэзии Александру Сергеевичу с его «Медным всадником». Это мы, благодарные потомки, должны вспомнить, что, прибыв в эти края, Петр высадился вовсе не в «чисто поле». Во-первых, люди жили здесь еще со времен схода последнего ледника — примерно 12 000 лет назад. Населяли земли предположительно то предки финно-угорских народов, то восточные славяне. А в начале IX века «страна озер и гранита» вошла в состав Древнерусского государства. На момент Северной войны Ингерманландия принадлежала шведам. Только в районе нынешнего «золотого треугольника» — исторического центра Петербурга — было порядка 40 поселений, многие из которых были основаны еще новгородцами. Так что новая столица все-таки возникла не из ничего.

«Медный всадник» сделан из меди

И снова мы вынуждены констатировать лояльность поэта к фактам. Даже поэтов. «"Медный всадник" — все мы находимся в вибрации его меди», — писал Блок. На самом деле памятник, или, как непочтительно окрестили его ехидные петербуржцы, «Петя на савраске», сделан не из меди, а, как и большинство «приличных» статуй, из бронзы.

Топи да болота

И хотя «певец голубени» воспевал любимое село Константиново, многие уверены: природа Петербурга грустна, как джаз. Мол, болота да «чувство русское тоски». И действительно — такая картина открывается любому, кто едет к югу от города. Например, в Гатчину, которая, по одной из версий, и названа-то была частично от слова «гать» — дорога через болото. Мало кто осознает, что к северу от Петербурга лежит Карелия — Страна тысячи озер и легкие Европы, а к западу — красавец Финский залив. Карелия далеко? Зато Карельский перешеек в шаговой доступности. Его стройные сосновые леса, до краев наполненные грибами и ягодами, начинают врезаться в плоть культурной столицы уже в районе Зеленогорска.

Исаакиевский собор — символ города и очень красив

Чтобы там ни говорили про относительность красоты, культурологи знают в этом толк. Неискушенный турист может сколько угодно открывать рот перед этой громадиной и не догадываться, что появление ее в ансамбле главных площадей сразу же вызвало бурный общественный протест и полемику. Длится она до сих пор. Правда, в последние десятилетия робкие голоса знатоков заглушает шквал хвалебных эпитетов. Главная претензия к творению Монферрана — удручающе огромная масса, несоизмеримая с ближайшими постройками (а ведь Петербург испокон веков гордился именно своей симметрией и любовью к пропорциям). Отдельный вопрос — к курьезным колоколенкам, подсаженным к громаде купола. Из-за этого собор даже окрестили «чернильницей». Красота, впрочем, в глазах смотрящего. Как говорят петербуржцы, «всякий сам себе Исаакий».

Миф об Казанской иконе Божьей Матери

Один из самых распространенных. Автором его стал некий протоирей Василий Швец. Считается, что во время блокады Ленинграда в 1941 году Сталин встретился с митрополитами Алексием Симанским (будущим патриархом Алексием I) и Сергием Старогородским, а те будто бы указали ему, что вокруг осажденного города надо пронести Казанскую икону Божьей Матери. Что и было сделано, а город спасен (правда, случилось это, как известно, только зимой 1943-го). Все это было бы замечательно, если бы не дотошные историки. Они не находят подтверждения личной встречи вождя народов с представителями церкви в начале войны. Это во-первых. А во-вторых, по мнению многих исследователей, никаких документальных свидетельств, подтверждающих крестный ход вокруг Ленинграда, нет. Это и понятно. Представить себе подобное мероприятие, которое могло бы произойти на границах осажденного города, связанного с остальным миром только Дорогой жизни, задыхающегося от бомбежек, голода и артобстрелов, сложно. Не говоря уже о том, что митрополит Алексий Симанский на протяжении всей блокады находился в Ленинграде и встретиться со Сталиным в это время не мог.

Культурная столица

Скорее не миф, а стереотип. Обоснование у него простое — букет творческой интеллигенции, проживавшей в городе в XVIII–XX веках. Это правда. И проживали, и творили, и описывали. И большинство были приезжими. Самый что ни на есть петербургский Достоевский — из Москвы, оттуда же — Пушкин, из Архангелогородской губернии — Ломоносов, из Полтавской — Гоголь, из Подольской — Некрасов, из Одессы — Ахматова, из Варшавы — Мандельштам. Блок, Набоков и один из Стругацких, Борис, остаются в меньшинстве.

Что касается особенно воспитанного населения... Кто-то, быть может, назовет с десяток менее крупных, но более культурных отечественных городов. Но факт остается фактом: петербуржцы не возят в своем багажнике биту. Или возят, но «по назначению» не используют.

Пушкин — наше все

И вновь мы ступаем на рыхлую почву вкусов, о которых не спорят. Пушкина признали не все, не сразу и не навсегда. «Пушкин — наше все», — заявил в свое время литературный критик Аполлон Григорьев и подразумевал под этим «все душевное, особенное», русское. Пушкин — наш национальный гений. Как Шекспир — у англичан, как Гете — у немцев. Пушкин — некий бренд. Но «всем» его назвать, конечно, нельзя. Хотя бы потому, что культурное наследие не сводится к литературе. Пушкин — гениален, но «шовинизм» пушкинистов раздражает. Так было всегда, хоть и негласно. В ответ на «все» еще Андрей Белый сказал свое «ничто»: «Если отрешиться от арлекинады слов, которыми мы прославляем Пушкина, он для нас, в сущности, — ничто, водруженное на Олимп». Подавляющее большинство современников равнодушны и к Пушкину, и к литературе в целом. Это факт, как бы ни лакировали его школьные учителя. А для тех, кто не равнодушен и влюблен в поистине великого поэта, он — не все, он — многое.