Мир Толкина: почему профессор Оксфорда решил выдумать свои языки, героев и мифологию
751
просмотров
Сага «Властелин колец» признана одной из величайших книг XX века, и речь не только о тиражах и переводах — здесь Толкин уверенно удерживает первые позиции, — но и о влиянии на культуру и литературу.

Книги Толкина сделали прежде маргинальный жанр фэнтези одним из самых популярных, пробудили неослабевающий интерес к романтике битв и странствий, вол­шебной сказке и раннему Средневековью, заставили несколько поколений читателей сражаться на мечах и называться вымышленными именами. И этот бум не идет на спад. Экранизация романа, ставшего плодом странной ин­тел­лектуальной игры оксфордского профессора, через полвека после пуб­ли­ка­ции оказывается одной из самых успешных в истории кинематографа. Сын Толкина Кристофер исправно публикует все новые материалы из неис­чер­паемого архива отца: в июне 2017 года, через сто лет после создания первой версии «Песни о Берене и Лутиэн», она впервые выходит отдельным изда­нием. А в ноябре того же года компания Amazon объявляет о покупке прав на съемку сериала по «Властелину колец». Одна из причин популяр­ности толкиновских книг — их совершенно особая реальность — языковая.

Кем был Толкин

Кем был Толкин Джон Рональд Руэл Толкин. Оксфорд, 1950-е годы

Формально биография академического ученого кажется бедной внешними событиями. Он с детства начал интересоваться германской мифологией и лингвистикой, в 14 лет увлекся изобретением собственных языков, а через пять лет, в 1911-м, поступил в Эксетер-колледж Оксфордского университета. С небольшими перерывами на Первую мировую и преподавание в Универ­ситете Лидса в 1920–1925 годы Толкин проработал в Оксфорде всю жизнь в качестве профессора англосаксонской литературы: сначала в Пембрук-колледже, потом — в Мертоне.

Над поэмами и сказаниями вымышленного мира — будущим «Сильмарил­лио­ном» — Толкин начал работать в середине 1910-х годов, а в середине 1930-х стал членом неформального литературного кружка «Инклинги», участники которого встречались, чтобы читать друг другу вслух и обсуждать собственные тексты. Эти встречи, а также поддержка его близкого друга К. С. Льюиса помогают Толкину серьез­нее отнестись к своим литературным опытам.

С 1959 года и до смерти в 1973-м Толкин целиком посвящает себя сюжетам о Средиземье, большинство из которых будет опубликова­но уже после смерти писателя его сыном.

С чего все началось: создание новых языков

Толкин был лингвистом и специали­зировал­ся на древнеисландском и англо­саксонском (древнеанглий­ском) языках. Его первой серьезной академической работой была подготовка словарных статей, посвященных нескольким словам на букву W, для Оксфордского словаря английского языка. Толкин также составил Сло­варь средне­английского языка, преподавал древ­неисландский, готский, средневал­лийский. Но главной его страстью было создание собствен­ных языков, вдохновением и основой для которых служили реальные языки. Он начал сочинять их еще в школе, а уже в студенческие годы стал писать первые поэтические произведения на них. Толкин создал два эльфийских языка — квенья на основе финского (своего рода ла­тынь) и синдарин на основе валлийского. Наиболее известный текст на квенья — «Namárië», или «Плач Галадриэли», а на синдарине — «A Elbereth Gilthoniel», гимн Варде, божеству света: 

Namárië

Плач Галадриэли

Ai! laurië lantar lassi súrinen,
yéni únótimë ve rámar aldaron!
Yéni ve lintë yuldar avánier
mi oromardi lissë-miruvóreva
Andúnë pella, Vardo tellumar
nu luini yassen tintilar i eleni
ómaryo airetári-lírinen.

Sí man i yulma nin enquantuva?         An sí Tintallë Varda Oiolossëo
ve fanyar máryat Elentári ortanë
ar ilyë tier undulávë lumbulë
ar sindanóriello caita mornië
i falmalinnar imbë met,
ar hísië untúpa Calaciryo míri oialë.
Sí vanwa ná, Rómello vanwa, Valimar!
Namárië! Nai hiruvalyë Valimar!
Nai elyë hiruva! Namárië!
Ах! Как золото, падают листья под ветpом! Долгие годы бессчетны, как кpылья деpевьев, долгие годы пpоходят, как быстpые глотки сладкого меда в высоких залах на дальнем Западе под синими сводами Ваpды, где звезды подpагивают от песни, котоpую поет ее цаpственный голос. Кто нынче наполнит для меня кубок? Ваpда, Коpолева Звезд с вечно белой гоpы поднимает pуки над миpом, подобные облакам. И тpопы миpа тонут в тени, а туман из сеpой стpаны лег на пенистые волны меж нами, скpыл туман навсегда Калакиpии камни. Ныне для тех, кто скоpбит на Востоке, пpопал Валимаp! Пpощай! Может быть, ты еще найдешь Валимаp. Может быть, именно ты и найдешь Валимаp. Пpощай!Перевод И. Гриншпуна

A Elbereth Gilthoniel

О Варда

A Elbereth Gilthoniel,
silivren penna míriel
o menel aglar elenath!
Na-chaered palan-díriel
o galadhremmin ennorath,
Fanuilos, le linnathon
nef aear, sí nef aearon!A Elbereth Gilthoniel
o menel palan-diriel,
le nallon sí di-nguruthos!
A tiro nin, Fanuilos!
 [Зарница всенощной зари
За дальними морями,
Надеждой вечною гори
Над нашими горами!]О Элберет! Гилтониэль!
Надежды свет далекий!
От наших сумрачных земель
Поклон тебе глубокий!Ту злую мглу превозмогла
На черном небосклоне
И звезды ясные зажгла
В своей ночной короне.Гилтониэль! О Элберет!
Сиянье в синем храме!
Мы помним твой предвечный свет
За дальними морями!Перевод А. Кистяковского

Создавая новые языки, Толкин задумался о том, в каком мире на них гово­рили бы. Как писал о нем Льюис, «он побывал внутри языка, и его изобретение не было законченным, пока он не понял, что каждый язык предполагает собственную мифологию». Автор «Властелина колец» называл свой текст «эссе по линг­висти­ческой эстетике»:

«[Мой труд] представляет собою единое целое и вдох­новлен в основе своей лингвистикой. В ос­­новании его — придумы­вание языков. Скорее „истории“ со­чинялись для того, чтобы создать мир для языков, нежели наоборот. В моем случае сперва возникает имя, а затем уж — история. Я бы вообще предпочел писать на эльфийском».

Остальные языки, которые упоминаются в книгах Толкина, не придуманы полностью, как языки эльфов, но невероятно тщательно продуманы и «переве­дены» автором. Мир Средиземья не европейское Средневековье, а значит, его жители не могут говорить по-английски. Современным английским в трилогии пере­дается вестрон, всеобщее наречие Средиземья, и родственные ему человечес­кие языки  . Причем перевод воспроизводит степень родства этих языков: язык рохиррим переведен древнеанглийским, потому что отно­сится к вестрону так же, как древнеанглийский — к современному английско­му; язык Дейла, на котором гномы общаются с другими существами, переведен древне­исландским, потому что относится к вестрону как исландский — к совре­менному англий­скому. И так далее. Мы точно не знаем, как звучит настоящий вестрон, но зна­ем, что «хоббит» на нем будет «кудук», а Фродо Бэггинса на самом деле зовут Маура Лабинги. Не переводятся только неродственные вестрону языки нече­ловеческих народов — эльфов, гномов, энтов и орков.

Как Толкин придумывал английскую мифологию

Сложность игры, которую Толкин вел с самим собой, конструируя на основе язы­ковой реальности мифологическую, видна в деталях. Как замечает линг­вист Том Шиппи, автор одной из лучших книг о Толкине, хотя язык всадников Рохана — одного из народов, населяющих страницы «Властелина колец», — передает­ся древнеанглийским, имена их древних правителей — готские. Таким образом Толкин намекает, что предки всадников говорили на другом языке и жили в другую эпоху, нежели их потомки. Таких намеков множество: язык роханцев передается мерсийским диалектом древнеанглийского, их песни на­по­минают древнеанглийские песни-плачи, эмблема Страны всадников (белая лошадь на зеленом фоне) отсылает к Уффингтонской белой лошади на холмах древней Мерсии, а многочисленные скрытые цитаты из поэмы «Беовульф» — к англо­саксам. Наконец, самоназвание Рохана — Марка — звучит точно так же, как должно было звучать на местном наречии название Мерсии. Таким обра­зом, всадники Рохана — не вымышленный варварский народ, а уникальная в своем роде реконструкция героического ми­фа об англо­саксах. Такими они были бы, если бы выстояли против Норманд­ского завоевания.

Уффингтонская лошадь. Меловая фигура. Около X века до н. э.
Флаг Рохана. Сувенир по мотивам кинотрилогии «Властелин колец»

Горячо любя язык и природу Англии, Толкин считал, что англичане обижены отсутствием мифологии, сколько-нибудь сопоставимой с соседними народами: «Меня с самых юных лет огорчала нищета моей лю­би­мой родины, у нее нет соб­ственных преданий (связанных с ее языком и поч­вой), во всяком случае того качества, что я искал и находил (в качестве состав­ляющей части) в легендах дру­гих земель. Есть эпос греческий и кельтский, романский, германский, скан­динавский и финский (последний произвел на меня сильнейшее впечатле­ние); но ровным счетом ничего английского, кроме дешевых изданий народ­ных сказок».

Артуровский миф, которому Толкин отдавал должное (в 1930-е годы он писал наброски поэмы об Артуре, пытаясь связать эти сказа­ния со своей мифологи­ей), был для него недоста­точно английским: возникшие на кельт­ской почве сказания о военачаль­нике, успеш­но боровшемся с предками англичан, извест­ные большей частью во французском пере­сказе, едва ли подходят на роль английского национального мифа.

Как создавался «Сильмариллион»

Как создавался «Сильмариллион» Обложка первого издания «Сильмариллиона». 1977 год

«Сильмариллион» — ранний, но так и не изданный при жизни писателя сборник сказаний о сотворении мира, пробуждении эльфов и людей и борьбе за див­ные камни Сильмариллы. Сам Толкин не считал свою работу вымыслом и предпочитал говорить о ней в категориях обнаружения скрытого, а не изо­бре­тения чего-то нового. Он начал создавать свою собственную мифологию, увидев в тексте древне­анг­лийской поэмы «Христос», написанной около IX века англосаксонским поэтом Кюневульфом, следующие слова:

éala éarendel engla beorhtast / ofer middangeard monnum sended.

Слово «эарендел», у Кюневульфа означающее сияющий луч и, по-видимому, относящееся к утренней звезде Венере, поразило Толкина своей красотой. В ранних поэмах, написанных сначала на английском, а потом на эльфий­ском языке, возникает образ Эарендиля, чудесного морехода, чей корабль движется среди звезд и дарит людям надежду. Этот образ стал одним из лири­ческих ядер толкиновской мифологии. Герой, в жилах которого течет кровь эльфов и людей, оказался связующим звеном между народами, населяющими Средиземье, и главными сюжетами толкиновского легенда­риума — о дивных камнях Сильмариллах, созданных эльфами на заре времен, о любви человека Берена и эльфийской царевны Лутиэн, о Эарендиле, его жене Эльвинг и их сыне Элронде.

Как возникли «Хоббит» и «Властелин колец»

Как возникли «Хоббит» и «Властелин колец» Суперобложка первого издания «Хоббита». Иллюстрация Джона Рональда Руэла Толкина. 1937 год

Как и «Сильмариллион», «Хоббит» и «Властелин колец» возникли благода­ря слову. По свидетель­ству Толкина, однажды, проверяя студенческие сочинения, он случайно написал на попавшемся чистом листе: «В норе под горой жил да был хоб­бит». Слово «хоббит» было Толкину неизвестно, и желание выяс­нить, что оно значит, стало двигателем сюжета.

Толкин даже не считал «Хоббита» представ­ляющим интерес с точки зрения издания. Его убедили в этом Льюис и сын главы издательства Allen & Unwin Райнер Анвин, которому отец дал прочесть рукопись. Книга оказалась крайне успешной, и издатели обратились к Толкину с прось­бой о продолжении. Мир, мельком описанный в «Хоббите», приобретал все более отчетливые черты того мира, который Толкин создавал с юности, а дет­ская сказка с незамысловатым сюжетом оказывалась ключевым эпизодом, предшествующим самой масштаб­ной войне добрых и злых сил в истории Средиземья.

Секрет особой реальности мира «Хоббита» и «Властелина колец» в том, что читатель ясно чувствует: тот кусочек, который ему дают увидеть, — часть го­раздо большего целого, о котором ему рассказывают полунамеком или не рас­сказывают вообще. Как писал Льюис в рецензии на первое издание «Хоббита», «профессор Толкин, очевидно, знает о своих созданиях намного больше, чем необходимо для этой сказки».

Спрятана ли во «Властелине колец» европейская история

В описываемом на страницах «Властелина колец» эпическом столкновении свободных народов Средиземья с силами тьмы часто видят аллегорию Второй мировой, а то и холодной войны — ведь тьма у Толкина надвигается с востока, а не с запада, как в классических мифах. Сам Толкин настойчиво отвергал по­добные толкования. «Моя история не заключает в себе символизма или созна­тельной аллегории, — пишет он одному из своих корреспондентов. — Ал­лего­рии типа „пять магов = пять чувств“ моему образу мыслей абсолютно чу­жды. Магов было пять, и это просто-напросто специфическая составляющая исто­рии. Спрашивать, правда ли, что орки „на самом деле“ коммунисты, по мне, не более разумно, чем спрашивать, являются ли коммунисты орками». Известен анекдот о том, что во время одной из лекций в Оксфорде Толкина в оче­редной раз спросили, не подразумевал ли он под «тьмой с востока» СССР. Профессор ответил: «Нет, что вы, при чем здесь коммунисты. Конечно же, я имел в виду Кембридж».

Битва на Каталаунских полях 15 июля 451 года. Миниатюра из манускрипта «Зеркало истории». Нидерланды, около 1325–1335 годов

Если же искать в тексте исторические аллюзии, то война за кольцо напоминает другую великую войну, сохранившуюся в европейской культурной памяти, а именно противостояние Западной Римской империи гуннам в V веке. Битва на Пеленнорских полях 15 марта 3019 года Третьей эпохи во многом напоми­нает битву на Каталаунских полях 15 июля 451 года, объединившую римлян и вестготов под предводительством Аэция и вестготского короля Тео­дориха, против гуннов и остготов под предводительством Аттилы. «Послед­ний из рим­лян» Аэций, многие годы проведший среди варваров, напоминает Арагорна, «последнего из нуменорцев», проведшего многие годы в скитаниях, а гибель престарелого короля вестготов Теодориха, упавшего с коня, — гибель придав­ленного конем престарелого конунга роханцев Теодена.

Откуда взялись дракон, кольцо и другие важные детали

Главные сюжеты и второстепенные детали мира, придуманного Толкином, взяты из германо-скандинавских и англосак­сонских сказаний. Сюжет о похи­щении чаши, пробудившем от долгой спячки дракона, взят из второй части «Беовульфа» и оказывается основным не только в «Хоббите», но и во «Вла­стелине колец» — только в роли похитителя, жадность которого оборачивается огромной войной, у Толкина оказывается сначала Голлум, нашедший и при­своивший себе кольцо, а затем Бильбо, также завладевший им не вполне чест­ным образом.

Сюжет о сокровище, навлекающем на владельца проклятье, от которого можно избавиться, лишь навсегда уничтожив, характерен для многих образцов древ­негерманского эпоса. И «Сага о Вёльсунгах», и «Старшая», и «Младшая Эдда» рас­сказывают о том, как Локи, путешествовавший вместе с Одином и Хёниром, убил камнем выдру, поймавшую рыбу и поедавшую ее, вытащив на берег. Ока­залось, облик выдры принял один из трех сыновей волшебника Хрейдмара. Хрейдмар с сыновьями, одного из которых звали Фафниром, связал богов, потребовав в обмен на свободу выкуп. Локи, поймав в воде карлика Андвари, отнял у него его золото, а вместе с золотом — волшебное кольцо, способное умножать богатство. Рассержен­ный Андвари наложил на кольцо проклятье, согласно которому оно будет губить всех своих владельцев. Хрейдмар с сы­новьями получают золото, но ночью Фафнир убивает отца и, превратившись в дракона, остается стеречь проклятое сокровище.

Зигфрид убивает дракона Фафнира. Иллюстрация Артура Рэкхема. 1901 год

Разговор Бильбо с драконом Смаугом напоминает разговор Зигфрида (или Си­гурда), главного героя-змееборца северных мифов, с принявшим облик дракона Фафниром: герой отказывается назвать свое имя и говорит с чудо­вищем загад­ками. И даже убийство Смауга благодаря подсказке о незащи­щенном брюхе похоже на то, как Зигфрид расправляется с Фафниром.

Мотив уничтожения проклятого сокровища можно найти в финале поэмы «Беовульф», где клад поверженного дракона хоронят в кургане вместе с Бео­вульфом, или в «Песни о нибелунгах», где проклятое золото нибе­лунгов навсегда погребается на дне Рейна.

Из «Прорицания вёльвы», одной из самых известных песен «Старшей Эдды», взяты имена гномов в «Хоббите» и Гэндальфа. Оттуда же заимствованы многие топонимы, например Мирквуд или Туманные горы.

История меча Нарсила, обломком которого Исильдур поражает Саурона в последней битве Второй эпохи, после чего меч перековывают и вручают Арагорну, напоминает историю Грама, меча Зигфрида-Сигурда. Кроме того, обломком меча герой поражает дракона в финале «Беовульфа».

Наконец, кольцо — важный атрибут и символ власти именно скандинавской и германской мифологии. В «Беовульфе» один из эпитетов правителя — «коль­цедаритель», ведь пожалование вассалу кольца означало дарование власти над той или иной территорией. То, что магическим средо­точием власти у Толкина оказываются именно кольца, также свидетель­ствует о влиянии на автора гер­манской эпической традиции.

Как тексты о Средиземье связаны с религией

Толкин был глубоко религиозным человеком, и творчество, так же как и мифо­творчество, было для него соучастием в божественном акте творения мира. При этом Средиземье поражает отсутствием упоминаний о Боге и любых проявлений религии. Толкин нарочито меняет местами традиционную ори­ента­цию добра и зла по сторонам света, располагая Валинор, страну богов и бессмерт­ных, на западе, а твердыню злых сил Мордор — на востоке.

Но в этом нет противоречия. «Властелин колец», по замыслу Толкина, сочи­нение безусловно религиозное и даже католическое, но оно таково не потому, что герои знают катехизис и правильно совершают обряды, а потому, что богопочитание и христианская этика вплетены в его дух, сюжет и символику.

Зло лишено творческого потенциала и способно лишь извращать добро. Мелькор, злой дух-антагонист «Сильмариллиона», извратил изначальную мелодию творения, спровоцировав отпадение от творца первых ангелов, а потом создал орков, извратив природу эльфов. Никто в Средиземье не добр или зол по природе: важнейшая сцена всей трило­гии — умиление Голлума, одного из самых безнадежных злодеев книги, при ви­де спящего Фродо, грубо и жестоко прерываемое Сэмом, одним из самых добрых героев. Главный этический посыл трилогии в том, что самые могу­щественные твердыни зла побеждаются не силой и величием добродетели, а смирением и жертвенной любовью, глубоко христианский по своей сути. Бог присутствует в Средиземье незримо, но неотступно в виде Провидения, помощниками или невольными орудиями которого оказываются все герои. Особенно это видно в сцене на Ро­ковой горе, когда оказывается, что без Гол­лума кольцо было бы невозможно уничтожить.

Кто такие эльфы

Из всех существ, населяющих толкиновский легендариум, только эльфы и хоббиты — оригинальное изобретение Толкина. Именно они вывели из равновесия его воображение и стали толчком к созданию двух главных произведений — «Сильмариллиона» и «Властелина колец».

Сам Толкин считал главной особенностью «Сильмариллиона» отсутствие в нем антропоцентризма. Эти сказания написаны с точки зрения эльфов. Решитель­ность, с которой Толкин переосмысляет эльфов германо-скандинавской тра­ди­ции и ставит их в центр своего мироздания, говорит о том, что этот образ был для него очень важен. Эти бессмертные существа стали, по Толкину, первым творением Бога. В эльфах Толкин выразил два глу­боко волновавших его мотива — любовь к творчеству и любовь к природ.

Джон Рональд Руэлл Толкин. Оксфорд, 1970-е годы

В отличие от людей, цель существования которых, согласно Толкину и кате­хизису, лежит за пределами материального мира, эльфы существуют, пока существует этот мир, и, даже будучи убиты, могут возвращаться к жизни. Они — дух этого мира, их главный дар и главное их искушение, как явствует из истории Сильмариллей, — творчество, в котором они не знают себе равных и способны соперничать с богами.

Бессмертие эльфов у Толкина не беззаботная вечность античных богов. Оно проникнуто очень характерным для писателя пессимизмом: это попытка описать человеческую смертность от противного. Смертная природа людей Средиземья — не обречен­ность, а дар, делающий их «свободными от кругов мира», позволяющий быть причастными к замыслу Творца о будущем, которое наступит после конца мира физического. Для эльфов этот дар людей — источ­ник печали и предмет зависти.

В толкиновских повествованиях об эльфах очень заметен мотив усталости от жизни, светлой и мудрой печали. Этой печалью полны лучшие образцы эльфийской поэзии; ею проникнуты последние страницы «Властелина колец», посвященные проводам героев на запад, в пределы бессмертных. Возможно, своеоб­разие толкиновской мифологии заключается как раз в трактовке бессмертия. В отличие от классичес­ких мифов, возникших в начале челове­ческой истории, это опыт человека XX века, знающего, что история может быть не только увле­кательным сказанием, но и тяжелым бременем.

Как Толкина переводили на русский

Толкиновские книги трудно передать на другом языке. Но сам писатель радовался новым переводам (а вот экранизации воспринимал в штыки) и по мере сил помогал переводчикам, объясняя непрозрачные этимологии имен и названий. История переводов Толкина на русский язык началась довольно поздно, но сложилась вполне счастливо. Первым переводом стал «Хоббит» Наталии Рахмановой, вышедший в 1976 году. Прообразом хоббита для иллюстра­тора первого русского издания Михаила Беломлин­ского стал актер Евгений Леонов. Позднее Леонов радовался такому выбору и даже прочел отрывок из книги на камеру. Этот перевод до сих пор считается одним из наи­более лите­ратурных, хотя их вышло больше десятка.

Переводы и пересказы «Властелина колец» существовали с 1960-х годов в сам­издате, а первое официальное издание в переводе Владимира Муравьева и Анд­рея Кистяковского вышло только в 1989 году. С тех пор был опубликован еще десяток переводов, и споры о том, какой из них лучше, не утихают по сей день. Главный предмет дискуссий — перевод имен и названий. Поскольку у Толкина они всегда предполагают языковую игру, переводчикам трудно от нее удер­жаться: Фродо Бэггинс становится Торбинсом или Сумниксом, Ривенделл — Раздолом, а Рохан — Ристанией.

«Хоббит». Иллюстрации Михаила Беломлинского, перевод Наталии Рахмановой. 1976 год

Трудно сказать, насколько Толкину удалось создать «мифологию для Англии». «Сильмариллион» и другие сказания его легендариума едва ли воспринимают­ся как нечто исключительно англосаксонское. Так или иначе, эти сказания стали со временем едва ли не популярнее породившей их германо-скандинав­ской мифологии. Будучи, как и «Алиса в стране чудес», созданными на специ­фически английском материале, они стали достоянием мировой культуры — не мифологией для Англии, а мифологией для все​го мира​.

Ваша реакция?


Мы думаем Вам понравится