Красный советский флот и рейхсмарине Веймарской республики: альянс нищего и изгоя

Интересно, что в этом перечне нет объекта или учреждения военно-морского назначения, а наиболее известные и часто упоминаемые примеры сотрудничества немецкого и советского военных флотов относятся к гораздо более позднему периоду пакта 1939–1941 гг. Однако это вовсе не означает, что военно-морские структуры Веймарской республики и СССР не контактировали и не пытались наладить взаимовыгодное партнёрство.

Горькие плоды Версаля

Условия Версальского мирного договора, продиктованные державами-победительницами относительно германского флота, были настолько жёсткими, что означали полное уничтожение немецкого могущества на море и консервацию Германии в статусе второстепенной морской державы.

Несмотря на то, что шеф Адмиралтейства вице-адмирал Адольф фон Трота (Adolf von Trotha) после оглашения условий Версаля обратился к личному составу с призывом не рассматривать их как смертный приговор, а принять как вызов, престиж флота в самой Германии упал практически до нуля. Даже «героическое» затопление в Скапа-Флоу не слишком поколебало эту тенденцию.

Националисты и ультраправые ненавидели флот за ноябрьское восстание 1918 года в Киле, оказавшееся прологом к революции, которая похоронила Второй рейх, а добровольческие флотские бригады стали злейшим врагом немецких коммунистов. Моральный дух офицерского состава был подорван обвинениями в измене и экстрадиционными списками Антанты, которые требовали судить несколько тысяч офицеров флота по обвинению в военных преступлениях.

Самое активное участие добровольческих бригад флота в провалившемся в марте 1920 года Капповском путче ещё больше подорвало репутацию моряков — теперь они стали изменниками и для социал-демократов, ведущей политической партии Веймарской республики. Адольф фон Трота был вынужден подать в отставку, и его сменил контр-адмирал Вильям Михаэлис (William Michaelis). Спустя менее чем полугода у руля флота республики встал вице-адмирал Пауль Бенке (Paul Behncke). Именно ему предстояло первому принять вызов Версаля в деле материального и морального возрождения военно-морских сил Германии.

23 марта 1921 года немецкие парламентарии приняли закон, согласно которому задним числом, с 1 января 1921 года, военно-морские силы республики официально включались в состав вновь созданных вооружённых сил, которые теперь именовались рейхсвером (Reichswehr) под названием «рейхсмарине» (Reichsmarine — «государственный флот»).

В новой структуре главнокомандующим являлся рейхспрезидент республики. Помимо него, командующий флотом, чья должность теперь называлась «начальник управления военно-морских сил» (Chef der Marineleitung) подчинялся также министру рейхсвера, который исполнял в основном только административные и представительские функции. Два компонента рейхсвера — флот и сухопутные силы — номинально являлись независимыми друг от друга, но в реалиях Веймарской республики всё оказалось не совсем так.

Дружба через необходимость

Командующий сухопутными силами рейхсвера генерал-полковник Йоханнес «Ганс» фон Сект (Johannes «Hans» von Seeckt) был не только талантливым военным теоретиком и организатором, но и обладал огромным политическим влиянием, позволявшим ему оказывать сильное воздействие на внутреннюю и внешнюю политику Веймарской республики. Трезво оценив итоги проигранной войны и сложившуюся в Европе расстановку сил, фон Сект выдвинул идею «восточной ориентации» — сближения с Советской Россией. По его мнению, только этот альянс мог ослабить давление держав-победительниц на Германию и упрочить её международное положение. Несмотря на весьма влиятельную оппозицию, идеи Секта были логичными — Германия действительно начала проводить эту политику, что стало крайне неприятным сюрпризом для её противников.

К аналогичному мнению по собственному международному положению очень быстро пришли и руководители РСФСР. Перманентная угроза вторжения со стороны Антанты дополнилась возникновением нового общего противника — Польши. Польский фактор стал очень весомым в вопросе стремительного налаживания военного сотрудничества двух «парий Европы», как назвал послевоенные Германию и Россию британский премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж (David Lloyd George).

Уже в начале 1921 года в министерстве рейхсвера по инициативе фон Секта была создана «Зондергруппа R» для осуществления контактов с военными структурами РСФСР. Независимо от своих политических предпочтений руководство рейхсмарине не могло избежать этого поворота, и гораздо медленнее, чем сухопутные силы, но постепенно также стало выходить на «восточный фарватер» рейхсвера.

В конце 1921 года состоялся первый официально зафиксированный контакт рейхсмарине с советскими властями, когда начальник отдела морских перевозок капитан цур зее Вальтер Ломан (Walter Lohmann) прибыл в Москву для переговоров в Реввоенсовете (РВС) о возвращении реквизированных во время Первой мировой войны немецких торговых судов. Переговоры прошли успешно, но немедленного результата немцы не получили. Однако ещё до визита Ломана стало ясно, что советская сторона проявляет большой интерес к немецким военно-морским технологиям, особенно в области строительства подводных лодок.

В ходе первых переговоров сторон по военному сотрудничеству, состоявшихся весной 1921 года, были зафиксированы приоритетные области для совместной работы. Уже 7 апреля 1921 года уполномоченный Народного комиссариата иностранных дел (НКИД) Виктор Копп докладывал председателю РВС Льву Троцкому, что кооперация планируется «в деле восстановления нашей военной промышленности, и именно в следующих трёх направлениях: постройка воздушного флота, подводного флота, производство оружия».

Сотрудники «Зондергруппы R» заверили советских представителей, что с судостроительной фирмой «Блом и Фосс» достигнута договорённость о предоставлении технических сил и нужного оборудования, однако дальше этого протокола о намерениях дело не двинулось. Немецкие промышленники умели считать деньги и риски, а по этому вопросу у них и военных возникли непреодолимые разногласия.

Тогда советское руководство решило поменять тактику и зайти с другой стороны. Заместитель председателя РВС Эфраим Склянский в доверительной беседе с германским послом Ульрихом фон Брокдорф-Ранцау (Ulrich von Brockdorff-Rantzau) сообщил ему, что советские верфи могут самостоятельно строить подводные лодки, но для этого требуется значительная финансовая поддержка. Эта информация заинтересовала рейхсмарине тем более, что заключённый 16 апреля 1922 года между Германией и СССР Рапалльский договор о стратегическом партнёрстве и режиме наибольшего торгового благоприятствования значительно облегчал двусторонние контакты.

Уже 27 мая 1922 года Вальтер Ломан в составе делегации из 150 дипломатов, промышленников и журналистов прибыл морем в Петроград для переговоров по ускорению передачи реквизированных судов. Командование Морских сил РККА, как писал Ломан в своём отчёте, «приложило все усилия, чтобы устранить все препятствия», и вопрос был окончательно урегулирован.

Состоялся и обмен мнениями по поводу предложенного Склянским строительства на верфях СССР подводных лодок. Подробности этих переговоров, к сожалению, неизвестны, но закончились они безрезультатно. Судя по всему, запрошенная сумма для «начальной финансовой поддержки» была слишком значительной, а немцев без финансовых гарантий с их стороны даже не допускали на предприятия, где планировалось производство заказов — это касалось и других сфер сотрудничества. Разумеется, Ломан не имел таких полномочий, впрочем и у рейхсмарине не было средств для щедрого финансирования кота в мешке.

Предельная скупость разорённых партнёров, считающих каждую копейку и пфенниг, сказывалась на всех планах сотрудничества, но в следующем 1923 году программу партнёрства ждали ещё большие потрясения.

Рурский кризис и дело «Петрова»

В середине января 1923 года в связи с невыполнением Германией условий репарационных выплат франко-бельгийские войска оккупировали Рурский регион, захватив немецкие мощности по производству угля и стали в качестве «залога». Сотрясаемая жесточайшим экономическим и политическим кризисом Веймарская республика была на грани краха, но Ганс фон Сект колебаний не испытывал. В случае дальнейшего продвижения французов или вторжения союзных им Польши и Чехословакии он решил вести «освободительную войну». Арсеналом Германии, обеспечивающим поставки оружия и боеприпасов, а также непосредственным союзником в этой войне должен был стать Советский Союз. Немцы резко активизировали контакты с советской стороной по поводу производства вооружений и выработки совместных оперативных планов.

Вице-адмирал Пауль Бенке также решил действовать, но, судя по всему, его представления о морских силах союзника были весьма смутными и основывались на воспоминаниях о восстании немецких матросов в Киле.

Бенке включил в состав делегации рейхсвера, прибывшей 22 февраля 1923 года на переговоры в Москву, капитан цур зее Пауля Вюльфинга (Paul Wülfing), который вместо оперативных и производственных планов просто предложил Реввоенсовету в случае войны укомплектовать советские корабли немецкими командирами. Это оригинальное предложение не вызвало понимания у советской стороны, но если в Москве миссия Вюльфинга не имела успеха, то в Берлине события приняли совершенно другой поворот.

Несмотря на неудачу Ломана годом ранее, командование рейхсмарине по согласованию с министерством рейхсвера решило прозондировать возможности сотрудничества непосредственно с советским представительством в Германии.

20 марта 1923 года с военным агентом полномочного представительства Михаилом Петровым встретился офицер рейхсмарине капитан-лейтенант Эрих Штефан (Erich Stephan). Петров передал капитану очень широкий перечень пожеланий, который касался практически всех аспектов восстановления советского Балтийского флота, вплоть до обучения кадров. Штефан заявил Петрову, что это приемлемо в том случае, если рейхсмарине также получат выгоду от передачи технологий:

«Если Россия хочет строить по нашим чертежам подводные лодки, самолёты, мины, изготовление которых нам запрещено Версальским договором, и мы договоримся о том, что от этого мы будем иметь определённую выгоду, то мы предоставим и чертежи, и специалистов».

Так как Ганс фон Сект лоббировал в первую очередь сотрудничество в области производства вооружений и боеприпасов для сухопутных войск, Штефан в отчёте своему командованию предлагал в дальнейшем действовать независимо от рейхсвера. Проанализировав доклад Штефана, в штабе флота отметили, что он подтверждает настойчивые предложения советской стороны руководству рейхсвера о приоритете в техническом сотрудничестве вопросов авиации и подводного судостроения, однако эти явные устремления могут грозить международными осложнениями.

Но наметившееся зарождение сотрудничества рейхсмарине и Морских сил РККА было довольно быстро перечёркнуто не международными, а внутриполитическими осложнениями, и военный агент «Михаил Петров» имел к этому прямое отношение.

Советское правительство в ходе Рурского кризиса решило вести в отношении Германии двойную игру: если Франция и Польша действительно предприняли бы наступление на Веймарскую республику, то её следовало поддержать, чтобы не потерять единственного союзника против Антанты в Европе. Однако гораздо более привлекательным вариантом выглядела организация в Германии революционного переворота, так как её внутренний кризис, вызванный крахом экономики из-за репараций и оккупации Рура, действительно был тяжелейшим. «Михаил Петров» оказался неким французским коммунистом (имя которого доподлинно не известно по сей день), который занимался организацией тайных складов оружия для будущей немецкой Красной армии.

Информация о тайной деятельности «Петрова» была, видимо, передана спецслужбами республики руководству рейхсмарине, так как в июне 1923 года на докладе Штефана появилась пометка, что все контакты прекращены по договорённости с рейхсвером.

В июле 1923 года в Берлин прибыл главный начальник Воздушного флота РККА Аркадий Розенгольц, который снова убеждал немцев, что в первую очередь необходимо совместно создать сильный воздушный и подводный флот, так как только с их помощью можно будет защитить поставки вооружений и боеприпасов из СССР в Германию. Переговоры были безуспешными: немцы в первую очередь требовали официального заявления о поддержке в случае конфликта с Польшей.

Осенью 1923 года Веймарская республика стояла на краю гибели, подвергаясь атакам слева и справа — приход к власти коммунистов и социалистов в парламентах Тюрингии и Саксонии, восстание коммунистов в Гамбурге, «пивной путч» Гитлера в Мюнхене. Однако с помощью фон Секта, которому 9 ноября 1923 года была передана исполнительная власть, немецкая республика выстояла. Выстояла и твёрдая линия фон Секта на укрепление политического и военного сотрудничества с СССР.

Возобновление контактов

На немецких адмиралов, испытывавших сильнейшую аллергию на слова «коммунизм» и «революция», дело «Петрова» оказало соответствующее воздействие. Высылка из Германии в начале 1924 года скомпрометированного агента совпала с переговорами об открытии в СССР советско-немецкого учебного авиационного центра. Первоначально РВС предлагал организовать центр в Одессе, чтобы иметь возможность испытывать гидросамолёты и отрабатывать действия над морем, однако командование рейхсмарине твёрдо отказалось участвовать в этом проекте, хотя ранее проявляло к нему большую заинтересованность. В результате этого демарша ныне широко известный авиационный центр основали в Липецке.

На протяжении всего 1924 года попытки советских моряков установить отношения с немецкими коллегами наталкивались на глухую оборону со стороны рейхсмарине. В начале 1925 года командование Морских сил РККА решило действовать через «Центр Москва» — филиал «Зондергруппы R», организованный фон Сектом в столице СССР.

В Берлин ушла просьба о передаче документов обобщённого германского опыта подводной войны, боевого применения и тактики подводных лодок, критериев отбора для комплектования экипажей субмарин. Сменивший Пауля Бенке на должности командующего рейхсмарине вице-адмирал Ганс Ценкер (Hans Zenker) подчинился указаниям министерства рейхсвера и передал в Москву запрашиваемые документы и наставления через сотрудника «Центра Москва», но по-прежнему уклонялся от любых прямых контактов с советской стороной.

Перелом в этой линии поведения командования рейхсмарине произошёл весной 1926 года. Ганс Ценкер пришёл к выводу, что флоту пора выстраивать свою стратегию дальнейшего развития — это требовало детального изучения потенциальных партнёров в Европе и их возможностей.

В начале марта 1926 года в Москву прибыл экс-командующий Пауль Бенке, которому поручили миссию по восстановлению контактов с советскими коллегами. К удивлению немцев, ему отказали, сославшись на негативную реакцию рейхстага, предостерегавшего правительство от сотрудничества двух флотов. 18 марта 1926 года Бенке добился встречи с наркомом иностранных дел Георгием Чичериным, которому заявил, что оперативные планы немецких военно-морских сил на Балтике направлены исключительно против Польши, и о необходимости сотрудничества против этого общего противника.

Однако в этот же день были подписаны директивы для делегации заместителя председателя РВС Иосифа Уншлихта, который должен был прибыть в Берлин с развёрнутой программой по всем аспектам военного сотрудничества — первоначальный отказ был всего лишь уловкой для затягивания времени и выработки планов по получению максимальных выгод.

25 марта 1926 года в Берлине состоялась первая советско-германская конференция по военно-морскому сотрудничеству. С советской стороны в ней принимали участие военный атташе Сергей Петренко (под псевдонимом Павел Лунёв) и инженер ВМС РККА Пауль Орас. Немецкую сторону в составе четырёх офицеров возглавлял специалист по подводным лодкам контр-адмирал Арно Шпиндлер (Arno Spindler).

Советские представители предлагали немцам обширную кооперацию в области проектирования и строительства подводных лодок, сторожевых кораблей и торпедных катеров, высказали пожелание о консультировании немецкими специалистами военно-технического комитета ВМС РККА и стажировке советских моряков на верфях и кораблях рейхсмарине. Развивать эти программы строительства кораблей советское правительство планировало на Чёрном море, так как на Балтике «существовала опасность от иностранных держав». Для этого в первую очередь требовалась масштабная реконструкция Николаевского судостроительного завода — в этом вопросе СССР также желал широкой финансовой и технической помощи от Германии. Вновь было озвучено предложение о сотрудничестве в развитии гидроавиации и обучении её личного состава.

Взамен за огромный и желательно безвозмездный объём научно-технической помощи немцам предлагался по сути боевой и конструкторский полигон для отработки собственных технических решений и подготовки кадров.

Шпиндлер заявил, что строительство сторожевых кораблей рейхсмарине не интересует, в отличие от сотрудничества по подводным лодкам и торпедным катерам. Никакой финансовой помощи немцы предоставить не могли, но были согласны содействовать в передаче проектной документации и покупке оборудования. Вопрос об обучении советского личного состава был оставлен в подвешенном состоянии — немцы не исключали положительного решения, но пока ограничились предложением о визите адмирала Шпиндлера в СССР для ознакомления с его военно-морскими силами.

Лунёв дал согласие на визит немцев при условии одобрения из центра — Москва визит Шпиндлера одобрила. В свою очередь, Ганс Ценкер санкционировал посещение советской делегацией кораблей и верфей в Киле и Вильгельмсхафене. Паулю Орасу было разрешено посетить конструкторское бюро IvS (Ingenieurskantoor voor Scheepsbouw) — голландский филиал фирмы «Дешимаг» в городе Хааг, где немцы разрабатывали перспективные проекты субмарин. 2 апреля 1926 года Орас ознакомился с деятельностью IvS и получил проект 600-тонной подводной лодки.

Контр-адмирал Арно Шпиндлер прибыл с ответным визитом в СССР 2 июня 1926 года в сопровождении начальника отдела вооружения рейхсмарине капитана цур зее Вальтера Кинцеля (Walter Kinzel). Программа визита была очень насыщенной: за две недели Шпиндлер и Кинцель побывали в Москве, где встречались с Уншлихтом, в Ленинграде и Кронштадте, осмотрели верфи, линкор «Марат», эсминец «Энгельс» и подводную лодку «Батрак». Начальник УВМС РККА Вячеслав Зоф в беседе со Шпиндлером был жёстким и откровенным. Зоф раскритиковал проект подводной лодки, полученный Орасом в Хааге, как устаревший, соответствующий примерно 1916 году, и сразу предупредил, что итальянцы предлагают СССР гораздо более современные проекты.

Активное сотрудничество немцев с Турцией, для которой по проекту IvS в Голландии были заложены две подводные лодки, также было отмечено с неудовлетворением. Зоф просил консультаций по концепции типового и численного состава подводных сил, ознакомления с проектами лодок для Турции, проектную документацию на немецкие субмарины, разработанные в 1918 году, содействие в закупке у немецкой промышленности оборудования и агрегатов, и минимум трёх экспертов для развёртывания производства подводных лодок в СССР.

На Шпиндлера целеустремлённость и бескомпромиссность начальника Морских сил и его подчинённых произвели большое впечатление. Хотя на его просьбу предоставить организационно-штатную структуру и бюджет советского флота на 1926 год Шпиндлер получил уклончивый отказ, покидая СССР, контр-адмирал был уверен, что его отчёт откроет пути для сотрудничества. Но в Берлине к тому времени уже сделали противоположные выводы.

Разворот Ценкера

Мартовская конференция подтвердила опасения командования рейхсмарине, что ни технически, ни экономически советская сторона ничего предоставить им не может. Используя свои секретные фонды финансирования, немецкий флот мог отрабатывать перспективные конструкторские решения и виды вооружений непосредственно в Германии под видом различных подставных фирм и обществ. Наиболее деликатные разработки в области подводного кораблестроения вполне успешно проводились заграницей в сотрудничестве с Голландией, Турцией, Финляндией и Испанией. Тесное сотрудничество с Советским Союзом могло быть развёрнуто только в случае общих военно-политических целей — и в этом вопросе мнение моряков кардинально отличалось от сухопутных сил рейхсвера.

Шпиндлер в своём отчёте о поездке рекомендовал в изучении турецких проектов отказать, а в остальных запросах советской стороны оказать им широкую поддержку, но только убедившись, что амбициозная программа строительства подводного флота действительно существует и начала реализовываться.

Однако Ганс Ценкер наложил на отчёт резолюцию: «Предоставить проекты и чертежи, представляющие собой антиквариат». Ниже резолюции кто-то из высших офицеров сделал ещё одну характерную пометку: «Очень важно, чтобы мы не скомпрометировали себя, так как русским нельзя доверять».

1 июля 1926 года в штабе рейхсмарине состоялось совещание, на котором обсуждались результаты визита Шпиндлера и решалось, какие проекты субмарин можно передать. Корветтен-капитан Вильгельм Канарис (Wilhelm Franz Canaris), будущий шеф абвера, курирующий секретные работы по подводным лодкам, был категорически против любых контактов с СССР и предлагал вообще ничего не передавать.

Но Ценкер понимал, что правительство и армейцы не позволят ему демонстративно и полностью отказать. Было принято решение передать проекты лодок времён Первой мировой войны, которые были выданы странам Антанты. 13 июля были утверждены к передаче проекты четырёх лодок — U 105, U 114, U 122 и U 126. Первые две относились к океанским лодкам типа U 93, остальные были океанскими минными заградителями типа UE 2.

22 июля Ценкер провёл конференцию руководящего состава рейхсмарине по определению дальнейшей военно-морской политики. Наибольшее впечатление на него произвёл доклад начальника отдела флота капитана цур зее Вильфрида фон Лёвенфельда (Wilfried von Loewenfeld), ярого антикоммуниста и бывшего командира фрайкора. Лёвенфельд предлагал тактику сближения с Англией и США и игру на противоречиях великих европейских держав. Касаясь же отношений с СССР, он назвал большевизм величайшим врагом Германии и рекомендовал крайне осторожные контакты, которые можно использовать для изучения и противодействия коммунистической пропаганде, а также как средство давления на великие морские державы. Ценкер согласился с доводами Лёвенфельда, повторив про максимальную осторожность, хотя это и означало полное рассогласование со стратегией сухопутных сил.

Решение было принято, символическая уступка рейхсверу исполнена: 24 июля проектную документацию на устаревшие лодки отправили в министерство для передачи в Москву. Попытку Арно Шпиндлера добиться углубления сотрудничества и обмена военно-морскими миссиями Ценкер отклонил, наложив резолюцию: «Никаких дальнейших инициатив с нашей стороны».

Резкий разворот политики Ганса Ценкера и возвышение англофилов в его окружении не укрылись от внимания советского руководства. Новый начальник ВМС РККА Ромуальд Муклевич, разобравшись с делами вверенного ему ведомства, в декабре 1926 года сообщил в «Центр Москва», что переданные проекты подводных лодок устарели, и вновь предложил организовать совместный учебный центр подводного плавания на Чёрном море. Ценкер все эти запросы проигнорировал. В этом же месяце военный атташе Сергей Петренко в своём докладе Уншлихту чётко обрисовал разницу подходов немецких армии и флота к сотрудничеству с СССР:

«В случае с сухопутными силами они не заинтересованы в нашем ослаблении и действительно имеют прямую заинтересованность в нашем укреплении (у нас пока нет общей границы, и поэтому они могут оставаться нейтральными в любом конфликте). Что касается военно-морских сил, то их отношение совершенно иное. Укрепление советского военно-морского флота означало бы выход за пределы Финского залива и, следовательно, необходимость для них занять определённую позицию в случае нашего столкновения с третьей страной (не говоря уже об англофильных тенденциях в их флоте)».

Действительно, немецкие адмиралы в этот период были очень серьёзно заинтересованы в развитии отношений с Финляндией; неоднократно подчёркивалось, что контакты с советской стороной пойдут этому сотрудничеству во вред. В результате все контакты по линии военно-морских сил оказались снова поставлены на длительную паузу.

Высшая точка сотрудничества

Осенью 1928 года финансовые аферы флота с секретными фондами стали достоянием общественности, и министр рейхсвера Отто Гесслер (Отто Geßler), а за ним и Ганс Ценкер были вынуждены уйти в отставку. На посту главкома Ценкера сменил вице-адмирал Эрих Рёдер (Erich Raeder), кандидатуру которого лично согласовал новый министр, генерал старой закалки Вильгельм Грёнер (Wilhelm Groener).

Приход Рёдера совпал по времени с планами Муклевича осуществить первый заграничный поход кораблей Балтийского флота с официальным визитом в германские порты Восточной Пруссии, но по настоянию советского полпредства в Берлине поход перенесли на следующий год. Причина переноса была весьма необычной: фракция коммунистов в рейхстаге безуспешно пыталась заблокировать закладку символа возрождения рейхсмарине — первого карманного линкора «Дойчланд», и вынести этот вопрос на референдум. Правящие социал-демократы пришли в ярость и ответили мощной кампанией против коммунистов и СССР в прессе. В таких условиях визит советских боевых кораблей мог быть крайне негативно воспринят в Германии, а также привести к тяжёлому политическому поражению германских коммунистов.

Визит состоялся в августе следующего года и прошёл весьма успешно. Летом 1929 года начались и новые попытки оживить контакты между флотами.

К этому времени в умонастроениях командного состава рейхсмарине произошли определённые изменения. Немцы с тревогой следили за бурным развитием морской авиации и склонялись к тому, что без сотрудничества с СССР в этом вопросе не обойтись. Однако Грёнер быстро показал флоту и его место в рейхсвере, и свой крутой нрав: попытка рейхсмарине самостоятельно вместе с фирмой «Рорбах Металл-Флюгцойгбау» прозондировать возможность строительства завода и испытательного центра на Азовском море была им жёстко пресечена как не отвечающая интересам рейхсвера.

Одновременно Грёнер не менее жёстко потребовал от Рёдера и «Центра Москва» восстановить отношения с советским флотом — в этом он нашёл горячую поддержку советского полпредства в Берлине. Рёдер был вынужден подчиниться и подготовил план посещения СССР своим заместителем вице-адмиралом Фридрихом Брутцером (Friedrich Brutzer). В инструкциях Брутцеру предлагалось выяснить в первую очередь следующие вопросы: общее состояние советского флота, в оборонительном или наступательном направлении он развивается, а также кого рассматривает своим главным противником на Дальнем Востоке — Китай или Японию. Тему потенциальных противников ВМС РККА в Европе немцы поднимать не хотели.

Однако в конце 1929 года, после долгих консультаций, первым был согласован визит советских моряков.

В феврале 1930 года в Берлин в обстановке повышенной секретности прибыла советская делегация, которую возглавлял Владимир Орлов, командующий Морскими силами Чёрного моря. В отношении программы визита Рёдер не поскупился: советские командиры посетили Гамбург, Бремен, Вильгельмсхафен, где осмотрели верфи, крейсер «Лейпциг», зенитные батареи и учебный центр береговой артиллерии. В Дюссельдорфе им предоставили возможность ознакомиться с оружейным заводом концерна «Рейнметалл». В знак особого расположения Орлову и его сотрудникам разрешили посетить Киль и стапели фирмы «Дойче Верке», на которых строился новейший «Панцершифф А» — будущий карманный линкор «Дойчланд», посещение иностранцами, которого было строго запрещено. В Киле советские моряки также осмотрели центр радиосвязи рейхсмарине, крейсер «Кёнигсберг», арсенал, артиллерийские и технические учебные центры.

С немецкой стороны советскую делегацию сопровождал и вёл переговоры вице-адмирал Брутцер. Он уклонился от вопросов о системе базирования и оперативных планах рейхсмарине, но на вопрос советского флагмана о принципах строительства и развития немецкого флота с его ограниченным личным составом дал развёрнутый ответ:

«Флот — это силовой инструмент государства. Если расформировать флот, разрешённый Версалем, личный состав в количестве 15 000 человек не может быть сохранён в рейхсвере, а должен быть уволен. Решение не строить крупные корабли, а ограничиться береговой обороной и «москитным флотом» приведёт к деградации флота. Немецкий флот, хотя и небольшой, но современный, должен представлять собой ценность для любого союзника».

Учитывая, что в советских военно-морских кругах уже начиналась дискуссия о дальнейших путях развития флота, — москитного или океанского, — для Орлова, как будущего начальника Морских сил РККА и сторонника «большого флота», эта информация оказалась безусловно полезной. Хотя позднее в своём отчёте Орлов был разочарован, что ему не показали торпедные катера, подводные лодки и новейшие мины (которых у немцев на тот момент просто не было), итоги визита и полученный опыт он оценивал очень высоко. В заключение визита советский флагман поинтересовался у вице-адмирала о перспективах сотрудничества флотов и о том, что он хотел бы осмотреть в ходе ответного визита. Брутцер был предельно откровенным:

«Мы хотели бы посетить Севастополь и Ленинград, чтобы получить представление о советском флоте. Если честно, я не заинтересован в разработке вооружений в России, поскольку считаю, что мы впереди в этой области. Я бы предпочёл иметь возможность обучать в России морских лётчиков боевому применению на бомбардировщиках и самолётах-торпедоносцах — то есть, тактике, запрещённой нам в рамках Версальского договора. Однако никакие шаги не могут быть предприняты, пока не будет получено личное впечатление о целесообразности этого проекта».

Теперь всё зависело от того, что увидит вице-адмирал Фридрих Брутцер в Советской России.

«Им просто нечего нам предложить»

26 июля 1930 года Брутцер в сопровождении трёх офицеров рейхсмарине прибыл в Ленинград. Они посетили военно-морскую академию, учебные заведения флота по подготовке специалистов, на борту эсминца «Урицкий» совершили переход в Кронштадт, где осмотрели корабли и военно-морские объекты. Затем делегация убыла в Москву, где имела встречу с начальником управления ВМС РККА Муклевичем.

После Москвы путь немцев лежал в Севастополь, где им предоставили возможность ознакомиться с крейсером «Червона Украина», посетить склады боеприпасов, торпедные мастерские, авиашколу и авиационную эскадрилью флота, принять участие в противолодочных учениях. 13 августа группа Брутцера вернулась в Германию, где адмирал подготовил отчёт о своём визите в СССР. Это стало венцом его карьеры — спустя месяц Брутцер ушёл в отставку.

В своём отчёте Брутцер негативно оценил как состояние советского флота, так и перспективы его развития. Средний уровень общей и специальной подготовки советских морских офицеров, он оценивал как «не выше, чем у наших старых унтер-офицеров» — то есть, старшин кайзеровского флота. Новые выпуски командиров, окончивших академию, по мнению Брутцера, не должны были улучшить ситуацию.

Влияние политического строя и роль коммунистической партии в делах флота Брутцер охарактеризовал кратко: «Существует диктатура». Боевая мощь советских морских сил на Балтике и Чёрном море оценивалась им как незначительная, он не рекомендовал никаких визитов немецких кораблей в СССР в обозримом будущем. Если же военно-политические интересы потребуют тесного сотрудничества с русскими, то наиболее правильной линией вице-адмирал полагал беспощадную критику, а не расхваливание и увеличение самомнения советских моряков: «Компетентные люди будут благодарны за справедливую критику, даже если она совершенно разгромная; это будет свидетельством нашей искренности».

Интересно, что Брутцер не рекомендовал отправлять офицеров в Россию и для изучения русского языка… из-за крайней дороговизны продуктов питания — уже начали сказываться последствия стартовавшей в СССР коллективизации сельского хозяйства.

Отчёт Брутцера подтвердил все прежние опасения Эриха Рёдера и стал для него сигналом к действию. Несмотря на то, что в этот период высшие офицеры сухопутных сил неоднократно предупреждали моряков, что в рамках общей стратегии рейхсвера СССР является приоритетным партнёром для сдерживания Франции и Польши, Рёдер твёрдо решил дистанцироваться от всех форм сотрудничества с советским флотом. В течение первого полугодия 1931 года штаб рейхсмарине направил в управление сухопутных сил рейхсвера две осторожные докладные записки, где параллельно с признанием интересов сухопутных сил подробно объяснялась точка зрения флота о необходимости сближения рейхсмарине с флотами США, Великобритании и Финляндии, чему могли помешать слишком тесные контакты с СССР.

Официальной датой прекращения сотрудничества стало 5 августа 1931 года, когда Эрих Рёдер подписал меморандум о разногласиях с руководством сухопутных сил по поводу сотрудничества с СССР и заморозке всех контактов с советским флотом. Помимо прежних аргументов, в нём была зафиксирована главная причина: «Им просто нечего нам предложить».

Так была поставлена точка в десятилетней истории попыток высших военных органов Веймарской республики и СССР наладить сотрудничество своих военно-морских флотов. Причины этого провала были как субъективными — антибольшевистский синдром командования рейхсмарине, так и объективными — советским морякам, с нуля восстанавливающим свой флот и технические компетенции, действительно просто нечего было предложить немцам. С этого момента советский флот мог рассчитывать только на своё правительство, оплачивавшее твёрдой валютой покупки в Германии и других странах необходимого оборудования и технологий.

Спустя восемь лет отношение Эриха Рёдера к сотрудничеству с советским флотом в корне изменится — но это уже совсем другая история.