Осада Монса (ч2)

Испанский полководец герцог Альба смог разгромить мятежников и выдавить их за пределы страны. Но в апреле 1572 года загнанные в угол «морские гёзы» благодаря своей отваге и благоприятному стечению обстоятельств заняли несколько опорных пунктов на побережье. А уже в июле серьезная опасность для испанцев надвинулась с юга, где в войну на стороне повстанцев ввязались французы. Там, где силы испанского оружия могло не хватить, в дело вступили дипломатические интриги. С их помощью Альба вывел Францию из числа своих противников, одновременно, в качестве побочного эффекта, ввергнув ее в кровавую религиозную войну.

Макиавеллизм на французской почве

Екатерина Медичи, получившая от герцога Альбы письмо короля Карла IX принцу Оранскому и копию соглашения самого герцога с Елизаветой Английской, была в шоке. Она поняла, что планы французского вторжения во Фландрию испанцами полностью раскрыты, Альба подготовился к «приему», заключив договор с Англией, и операция обречена на провал.

Тем временем, Мединасели прибыл в Миддльбург с двумя тысячами солдат и объединился с герцогом. Вскоре 8500 солдат Альбы соединились с 6500 воинов его сына и были усилены 36 тяжелыми пушками.

Фадрике указывал отцу, что окружая Монс, надо позаботиться и о защите с юга, от возможного вторжения французов. Однако герцог лишь загадочно улыбался. Альба в 1555–1559 годах служил под началом императора Карла V в Италии и знал нравы тамошних правителей. Он был уверен, что Екатерина готовит нечто, что полностью изменит политику Франции.

А Екатерина пребывала в панике. На очередном королевском Совете она просто показала бумаги от Альбы королю, адмиралу Колиньи и остальным присутствующим. По мысли Екатерины, приготовления к войне следовало сворачивать. Ведь французские планы раскрыты чуть более, чем полностью, Альба и Филипп полностью контролируют ситуацию и могут ударить в любой момент.

Но ни король, ни Колиньи не увидели очевидного — они предложили форсировать подготовку и начать войну как можно быстрее. Более того, Колиньи обратился к английскому послу Смиту с просьбой:

«Искать возможности Вашего вступления в войну у Рейна и узнать, не пожелает ли государыня действовать, дабы выручить бедного принца Оранского».

То есть, по мысли Екатерины, адмирал совсем не понимал, что Елизавета Английская по сути его уже предала! Таким образом, Колиньи для королевы-матери становился опасным прекраснодушным мечтателем, потерявшим связь с реальностью и ведущим Францию к неминуемой катастрофе.

И здесь у Екатерины возникает план, чисто маккиавеллиевский по сути: если Колиньи убрать, то политика Франции, безусловно, изменится, и войны не будет. Все это было вполне в духе семейства Медичи и вообще итальянских разборок эпохи Ренессанса.

Королева-мать не хочет, чтобы ее саму обвинили в убийстве адмирала, и решает ввязать в это дело соперников Колиньи-Шатильонов – герцогов Гизов, чтобы потом их обвинить в убийстве и смело казнить. Таким образом, по замыслу интриганки, государство должно было избавиться и от прекраснодушного мечтателя Колиньи, ведущего Францию к пропасти поражения во Фландрии, и от полунемецких принцев-смутьянов, вносящих раздор в дела королевства. При этом и король, и королева-мать оставались бы вне подозрений – разборки придворных группировок, кто ж знал-то?

Однако покушение 22 августа 1572 года оказалось неудачным. Колиньи в окружении своих сторонников читал письмо, повернулся и нагнулся, чтобы подправить подпругу у мула, и в этот момент прозвучал выстрел. По идее 4 пули должны были превратить позвоночник, а вместе с ними легкие и желудок герцога в решето, но из-за его движения две пули пролетели мимо, одна попала в кисть, срезав палец, а одна угодила в плечо, сломав плечевую кость.

Колиньи даже не пошатнулся. Он лишь побледнел и указал на окно, из которого вился дымок. Спутники адмирала рванули туда, но застали лишь брошенную на столе у окна аркебузу и открытое окно. Убийца ушел по крышам.

Королева-мать узнала о том, что адмирал жив примерно в 12.00. Ни слова не говоря она поднялась из-за обеденного стола и ушла в свои покои.

Утром 23 августа на королевском совете Екатерина решает сказать всю правду королю. Да, заказчик убийства Колиньи — она. Да, вместе с господами Гизами. Да, участник подготовки покушения — брат короля, герцог Анжуйский. Собственно, Ваше Величество, вот мы здесь перед вами — заказчики и организаторы покушения на Колиньи. Можете выдать нас протестантам. Только один вопрос — а как вы думаете: гугентоты вообще поверят, что организатором выступала ваша мать и ваш брат, а вы были не в курсе? Вы действительно верите в такое?

Сказать, что Карл IX остолбенел от подобных признаний — это не сказать ничего. Информация, свалившаяся как снег на голову, полностью парализовала мыслительную деятельность короля. Далее в разговор вступил Гонди. Он сказал, что мудрая королева-мать не просто так готовила покушение на Колиньи — есть информация, что протестанты планировали госпереворот и что Колиньи был душой этого переворота. И действия Екатерины – это, по сути, попытка предвосхитить действия адмирала.

Карл не верит, он просит доказательств, но доказательств-то … нет! И Екатерина просто подводит Карла к окну, где во дворе 200 или 300 гугенотских дворян выкрикивают угрозы и требуют у короля поговорить с ними.

Эта демонстрация убеждает Карла в том, что мать права. Поскольку Карл, обуянный страхом, трезво мыслить, да вообще мыслить хоть как-то на данный момент не в состоянии, Медичи и Гонди предлагают опередить гугенотов и нанести по ним удар. Прежде всего они решают добить Колиньи и его ближайшее окружение, человек 30–50, тем самым запугав остальных и показав, кто в королевстве хозяин.

Но тут страхи Карла выходят наружу — «Убейте их всех!». Говоря это, Карл понимал, что его втягивают, да уже втянули в преступление, и он не хочет, чтобы оставались живые свидетели.

Варфоломеевская ночь

Собственно, эти события и есть подоплека печально известной ночи Святого Варфоломея. Около 3 часов ночи 24 августа герцог де Гиз с примерно 30 людьми стучится в дом Колиньи. Дверь открывает шевалье де Лабонн, которого сразу пронзают кинжалом.

Очевидец (капитан отряда швейцарских наемников фон Финкельбах) рассказывает:

«Французы ворвались в дверь, которую защищали восемь гвардейцев, стали с ними биться и отогнали их, затем вновь заперли дверь. В схватке одного из них убили. Швейцарцы налетели на двери и вышибли их алебардами. Герцог де Гиз кричал тем, кто бился внизу в доме, чтобы бросали оружие или их всех продырявят.

Когда поднялись к адмиралу, Мориц Грюненфельдер, родом из Глариса, первым проник в спальню адмирала, схватил его и хотел взять в плен. В этот момент Мартин Кох из Фрибура, фурьер герцога Анжуйского, сказал ему: «Этого нам не приказывали». Когда адмирал взмолился, чтобы пощадили его старость, он пронзил его пикой, которой размахивал. Капитан Йошуе Штудер из Санкт-Галлена утверждал, что Мориц застиг его стоящим в ночном халате и повел к свету, говоря ему: «Это ты, пройдоха?» И когда он очень громко это сказал, он поразил своей алебардой адмирала, который просил пощадить его старость. Вскоре подоспел и другой ему на помощь. Люди Гиза спросили, мертв ли адмирал, и потребовали, чтобы его выкинули на улицу. Когда герцог его основательно отделал, он всадил ему шпагу в рот.»

В этот момент к Гизу прискакал гонец от короля: Король Карл, ужаснувшись замыслу, писал, что надо срочно все отменить. Но Генрих, вытирая окровавленную шпагу, сказал посланцу: «Передай, что уже слишком поздно». Отрезанную голову адмирала водрузили на пику и повезли с собой, перед этим отрезав мертвому Колиньи половые органы, и бросив детям – играться.

Проблема оказалась в том, что убийство гугенотской верхушки и 30–40 человек приверженцев клана Колиньи-Шатильонов жители Парижа, да и всей Франции восприняли как сигнал к расправе над гугенотами вообще. В результате в стране творилось примерно следующее:

«Маленькую девочку окунули совершенно нагую в кровь зарезанных отца и матери с жуткими угрозами, что если она когда‑нибудь станет гугеноткой, с ней поступят так же».

Филипп Кавриано, медик на службе у Екатерины Медичи, свидетельсвует:

«Были обобраны дома гугенотов числом около четырех сотен, не считая наемных комнат и гостиниц. Пятнадцать сотен лиц было убито в один день и столько же в два последующих дня. Только и можно было встретить, что людей, которые бежали, и других, которые преследовали их, вопя: «Бей их, бей!» Были такие мужчины и женщины, которые, когда от них, приставив нож к горлу, требовали отречься ради спасения жизни, упорствовали, теряя, таким образом, душу вместе с жизнью. Ни пол, ни возраст не вызывали сострадания. То действительно была бойня. Улицы оказались завалены трупами, нагими и истерзанными, трупы плыли и по реке».

Гугенотка Франусаза Байе сломала обе ноги, выпрыгнув из окна. Сосед укрыл ее в погребе. Убийцы нашли ее, выволокли на свет, отрезали кисти рук, чтобы снять золотые браслеты, а затем бросили перед дверью торговца жареным мясом, который и прикончил ее, пронзив своим вертелом. Сена полна истерзанных, голых тел, которые католики все бросают и бросают в реку.

Тут же Бюсси д'Амбуаз, тот самый, из романов Александра Дюма, всаживает в бок маркизу де Ренеллю кинжал, быстро выигрывая таким образом тяжбу о наследстве. А в это время у стены кладбища Невинноубиенных идет бойкая торговля награбленным.

«Браслетики! Кому Браслетки! Красивые, золотые!», «Хрусталь! Фарфор!», «Почти новый камзол, всего четыре дырки от шпаги! Покупаем!»

«Я видел своими глазами, – пишет посланник герцога Мантуанского, – как солдаты королевской гвардии ведут коней, нагруженных деньгами и драгоценностями».

А вот что творилось в посольстве Англии:

«Во время резни на глазах у английского посла убили двух его слуг и одного протестантского священника. Сам он оказался в опасности настолько, что герцог де Невер выставил стражу вокруг его дома. Во время первого же затишья он покидает эту резиденцию, так опасно расположенную — в предместье Сен-Жермен, — и бежит искать защиты… дона Диего де Суниги, живущего неподалеку. Именно здесь предложено убежище старому Брикемо, одному из подчиненных Колиньи, чудом спасшемуся».

Результат религиозной резни: общее количество убитых в Париже — 2000–3000 человек, в провинциях — еще 7000.

Развязка у Монса

30 августа известия о Варфоломеевской ночи доходят до гарнизона Монса. В этот же день Альба начал осаду города, четко рассчитав эффект от вестей из Франции. Вполне возможно, кому-то трюк с письмами и разглашением секретных договоров покажется неправильным, нечестным, и т.п., однако для Альбы главной была задача избежать полномасштабного иностранного вторжения во Фландрию. И своей цели он достиг.

В этот момент к Монсу на выручку шла армия Вильгельма Оранского. Остановить принца Альба послал своего прославленного солдата – Хулиана Ромеро, которому смог выделить только 600 аркебузиров. В ночь на 12 сентября 1572 года отряд Ромеро бесшумно проник в нидерландский лагерь, где атаковал ножами и шпагами спящих наемников принца Оранского. В результате было убито около 1000 солдат, сам Оранский спасся только чудом. Испанцы перепутали его палатку с палаткой герцога Юлихского, его разбудил лай его собаки, и принц вовремя смог сбежать. Потери испанцев составили всего 60 человек. Результатом этой диверсии стала полная дезорганизация нидерландского войска и его поспешное отступление за Рейн.

21 сентября Монс сдался. При этом Альба, этот «Железный Герцог» и «Черная Легенда» Нидерландской революции, пленных французов-гугенотов просто… отпустил. Альба не был зверем — он был профессионалом. Он уважал своих противников, хотя и воевал с ними. Этот ход герцога был настолько неожидан и настолько благороден, что Англия начала с ним новые переговоры, а французские гугеноты на время отказались от поддержки Оранского. Великолепный пример того, что благородство и честь иногда стоят гораздо больше, чем шпага и грубая сила.

К началу октября 1572 года угроза с юга отсутствовала для Альбы полностью. Во Франции начался очередной этап религиозных войн, и более это направление было неопасно. Тем не менее, уделив много внимания югу, герцог упустил север. Но, как мы помним, выбора у Альбы особого не было. Сил у него хватало либо на север, либо на юг.

На севере, пользуясь отводом испанских войск, с новой силой разгоралось восстание, и терции герцога Альбы двинулись туда. А в 1573 году Альбу в качестве испанского наместника во Фландрии сменил дон Луис де Рекесенс и Суньига. Но это уже совсем другая история.