Пьянство на Западном фронте Первой мировой

Вслед за рассказом о пьянстве в русской армии в годы Первой мировой войны пришла пора поговорить об отношениях с зелёным змием в вооружённых силах других государств. 24 июля (6 августа по новому стилю) 1916 года, вскоре после прибытия 2-й Особой пехотной бригады из России во Францию, генерал Дитерихс жаловался в письме Алексееву, что после восторженной встречи с ними стали обходиться куда беспардоннее. Хлеб был гнилым, воды не хватало даже для мытья рук, а в сильную жару приходилось давиться вином и пивом. Союзников в России тоже потчевали. Сотрудник французской военной миссии Пьер Паскаль записал в дневнике 30 апреля (13 мая) 1916 года: «Генерал <Жанен> и полковник <Лавернь> были приглашены русскими в Семёново, или порт Мурманск на Кольском побережье. Много пили, несмотря на <сухой> закон». Впрочем, это лишь частные мнения. А как у союзников и противников русских в Первой мировой войне обстояли дела с выпивкой в действительности?

«Ром — это ведь не просто напиток, это скорее друг…»

В Великобритании во время Великой войны «сухой закон» не был введён, хотя за него ратовал сам Дэвид Ллойд Джордж, премьер-министр с 1916 года и известный трезвенник. Добровольцы пополняли ряды армии Его Величества мирно, без гуляний и погромов, ознаменовавших российскую мобилизацию. Напутствовавший солдат фельдмаршал Горацио Китченер предостерегал их от искушений женщинами и вином. Сам король Георг V подал пример всей нации, 30 марта 1915 года отказавшись от спиртного до победного исхода войны.

Однако первой же студёной зимой 1914–1915 годов командование Британских экспедиционных сил на европейском театре военных действий задумалось о включении рома в рацион войск. Первоначальная норма в 2,5 жидких унций (71 мл) напитка дважды в неделю выросла до ежедневной его выдачи солдатам в траншеях. Мнения врачей на сей счёт разделились. Выдающийся британский хирург Виктор Хорсли доказывал, что алкоголь вместо согревания, на самом деле мнимого, лишь навредит войскам, пагубно сказываясь на меткости их стрельбы. Другие медики полагали, что стимулирующий эффект употребления рома перевесит все прочие минусы. Немало военных поддерживали эту точку зрения, даже после войны будучи убеждены, что выиграли её в том числе благодаря двойным порциям рома и кофе. Как бы то ни было, полковые врачи широко применяли алкоголь для снятия стресса и облегчения симптомов контузии у солдат. В ряде случаев британские фронтовики пристращались к спиртному.

Статистика приговоров военно-полевых судов в британской армии демонстрирует, что пик связанных с пьянством правонарушений пришёлся на октябрь 1915 – сентябрь 1916 года.

Связанные с пьянством правонарушения британских военнослужащих в 1914-1918 годах

Эти данные едва ли полны, и на их основании сложно делать выводы об интенсивности подобных преступлений на 100 000 человек, особенно после введения в Великобритании призыва на воинскую службу. Тем не менее в первые послевоенные годы эта деформация потребовала вмешательства государства в торговлю алкогольными напитками. Цены на них серьёзно выросли, как и позволяющий публичное распитие возраст — с 14 до 18 лет.

Наряду со спиртным, Первая мировая принесла с собой новую напасть для тысяч человек и на фронте, и в тылу. C 1914 в Туманном Альбионе появились в продаже карманные наборы со шприцами, наборами игл и кокаином в порошке либо опиумом в таблетках. Торговля наркотиками широкого спектра, от марихуаны и кодеина до героина, была строго регламентирована только в 1916 году. Отныне они отпускались лишь по рецепту, а за продажу этих препаратов в тылу дилер мог загреметь в тюрьму на полгода.

«Вино — это не алкоголь!»

Для Франции начало Первой мировой совпало со своего рода «сухим законом» — запретом абсента 16 августа 1914 года. Правительство считало, что его распитие расслабляет население и подрывает его волю к победе. Несмотря на это, уже с сентября в рацион пуалю вошёл пинар — дешёвое красное вино. Норма на человека равнялась примерно 0,5 л, хотя и колебалась в зависимости от ситуации с материальным обеспечением.

На фронте были распространены и пиво, и сидр, и коньяк, и другие сорта вина, однако пинар удерживал пальму первенства по популярности. Более того, дрянное по меркам законодателей вкуса винцо умудрялись сдабривать коньяком, а иногда хлороформом — для пущего успокоения нервов и притупления боли. Третья республика призывала граждан беречь пинар для своих защитников. Снабжение фронта вином являлось делом государственной важности.

Слухи об этом добирались даже до австралийской прессы, сообщавшей весной 1917 года:

«Правительство Франции в 1916 году реквизировало 88 миллионов пол-литровых бутылок вина… Франция не считает вино алкогольным напитком и ей, конечно же, виднее!».

Правда, винодельческая мобилизация такого размаха, коего сам Дионис не постыдился бы, оказалась с привкусом горечи. Великая война испепелила бо́льшую часть роскошных виноградников, восхищавших ещё папу Урбана II, благословившего Первый крестовый поход.

Последствия встреч с винными складами

В Германии с началом войны производство алкоголя было снижено до 40% от средней выработки. Продажу спиртного ограничили, а в некоторых городах и вовсе запретили. Впрочем, эти меры не афишировались в прессе. Зато печать стран Антанты не пропускала ни единого преступления бошей, начиная с их вторжения в Бельгию. Там немецкие солдаты будто бы первым делом устремились в винные погреба и хлебали вино, точно пиво.

В муниципалитете Кампенхауте во Фламандском Брабанте вечером 14 или 15 августа 1914 года трое кавалеристов ворвались в дом торговца шампанским и потребовали выпивки. Чуть позже к ним присоединились ещё несколько офицеров и солдат. Продолжая кутить, немцы пригласили к столу хозяина с супругой. Затем один из пьяных офицеров застрелил женщину и заставил мужа рыть для неё могилу в саду. «Я не могу сказать, за что они убили госпожу, — вспоминал камердинер злосчастного дома. — Сделавший это офицер всё время пел…».

Газета «Le Figaro» опубликовала письмо кайзеровского солдата, взятого шотландским хайлендером в плен. «У нас здесь много вина, мы пьём его как воду», — говорилось там наряду с описанием грабежей, краж женского белья и даже его ношения на себе. Безусловно, антинемецкая пропаганда сгущала краски. Если верить тем же газетам, британские бойцы во время маршей через виноградники скромно просили у владельцев чашечку чая.

А вот будущий немецкий писатель Эрнст Юнгер весьма ценил алкоголь. В 1914 году он нахваливал розоватый шнапс, отдающий спиртом, — лучший напиток для промозглой погоды. В 1916 году он так набрался вином, что свалился в кратер от разорвавшегося снаряда, швырялся гранатами и напоролся рукой на зазубренную клешню «одного из наших славных капканов». Много лет спустя Юнгер станет неспешно потягивать алкоголь, наблюдая за воздушной бомбардировкой Парижа, а после Второй мировой — экспериментировать с ЛСД.

В начале января 1916 года один лейтенант резерва в письме благодарил своего преподавателя за рождественскую посылку и заодно хвастался, что на вечеринке у них пиво лилось рекой. Правда, в дальнейшем возможностей пьянствовать вволю становилось всё меньше. Морская блокада Германии делала дефицитными важнейшие ингредиенты — картофель, ячмень и сахар. «Производители коньяка вырывают пищу из уст голодных детей» — такова была позиция Берлина. Когда во время «Весеннего наступления» 1918 года германские войска дорвались до продовольственных и винных складов, это серьёзно снизило порыв и замедлило продвижение ряда частей. Нового шанса неприятелю Антанта уже не даст.

А вот турки не жаловали спиртного. Однако союз с Германией иногда оборачивался для них курьёзами вроде рекламного плаката Asbach Cognac. На нём бравый немецкий моряк и османский офицер поднимали рюмки с коньяком. Видимо, за победу.

В 1914 – 1918 годах пили, пожалуй, на всех фронтах тогдашнего пылающего мира. Однако пили не от хорошей жизни. Тысячам опьянённых кровью мужчин даже самое крепкое пойло казалось ключевой водицей, что остудит голову и смоет с застывшего сердца тоскливые чернила воспоминаний. Но мнимое облегчение, дарованное алкоголем, быстро развеивалось.