Разгромил крымских татар на Оке: «чюдо Святого Николы»

После смерти в 1523 году крымского «царя» Мухаммед-Гирея между его наследниками развернулась нешуточная борьба за власть. В этот период татары не предпринимали масштабных походов на Московское царство, ограничиваясь набегами небольших отрядов в приграничных зонах. Но в начале осени 1527 года помирившиеся наследники Мухаммед-Гирея вновь организовали большой поход, испробовав на прочность русскую оборону на Оке. Она устояла лишь благодаря тактическим просчётам Ислам-Гирея, промедлившего с нападением и дождавшегося подхода основных сил Василия III. Впрочем, иногда на стороне русских было и само провидение — как, например, в примечательном эпизоде, вошедшем в летописи под названием «чюда Святого Николы».

Божья кара

В Новгородской IV летописи под 7036 годом от Сотворения Мира (а по нашему летоисчислению – в 1527 году от Рождества Христова) неким пожелавшим остаться неизвестным русским книжником вписан небольшой нравоучительный рассказ про то, как Господь покарал татарского «безумного князя поганого Алая», явив чудо. Этот Алай, въехав со своими нукерами в некое государево село, решил сжечь стоявшую в том селе «церковь Никола чюдотворец». Две попытки зажечь храм у бусурман не задались, но терпение и труд всё перетрут, и, в конце концов, алаевы люди «зажже церковь святого Николу». Продолжая свою повесть далее, летописец сообщал своим читателям, что как только загорелась церковь, увидевшие пожар воеводы великого князя Василия III «воя многи начаша за ним скакати, и прискочиша на место погоревшия церкви…».

И что же узрели государевы дети боярские, борзо приехав на отсветы пламени? Самого Алая с его людьми! Как же так — почему, учинив злодейство, татарский князь не покинул разграбленное государево село со взятыми животами и ясырем? Оказывается, «безумный» Алай «удержан бысть гневом Божьим и милосердием великого Бога, невидимою силою, и молением государя благоверного князя Василья Ивановича всеа Руси и пресвященного митрополита Данила и слезами всех православных крестьян». Возрадовавшись этому чуду и возблагодарив Господа, московские ратники посекли алаевых нукеров, освободили пленников, а самого князя схватили и доставили к государю, где его допросили (надо полагать – с пристрастием). Ну а что было с Алаем дальше – книжник тактично умолчал.

Немного предыстории

А что же предшествовало этому чуду? Как оказался безбожный Алай со своими людьми за сотни верст от Крыма, в государевом селе? Для этого вернёмся на несколько лет назад. Прежде мы уже писали о том, как в 1521 году крымский «царь» Мухаммед-Гирей ходил походом на Москву поустрашить своего неверного улусника Василия III и что из этого получилось. Смерть «царя» в Астрахани в 1523 году стала началом долгой крымской «замятни», в ходе которой в борьбе за власть сошлись брат покойного, Саадет-Гирей I, ставленник султана Сулеймана I, и его племянник, сын Мухаммед-Гирея Ислам-Гирей, за спиной которых стояли разбившиеся на партии «правое руки и левое Великого улуса темъники и тисечники, и сотники, и солтаны, и вланы, и князья». Однако усобица усобицей, но жизнь продолжалась, да и удаль молодецкую надо показывать соседям время от времени, чтобы не теряли уважения к доблестным крымским «йигитам».

Ослабление ханской власти как раз и дало такую возможность. Как и полтораста лет назад, во время великой ордынской замятни, нынешняя усобица открыла широкую дорогу для предприимчивых и готовых рискнуть ради богатой добычи «вланов, князей и мурз» и их людей (да и сами претенденты на крымский стол были не прочь направить энергию своих нетерпеливых и буйных подданных наружу, снимая тем самым излишнее напряжение внутри Крыма и облегчая себе жизнь).

Конечно, крупномасштабных, подобных экспедиции 1521 года, походов на соседей слабая ханская власть организовать не могла. Но когда враждующим группировкам и кланам удавалось на время достичь некоего подобия согласия, вероятность большого похода резко возрастала, и облака, беспрестанно клубившиеся на юге, вдруг разражались грозой – очередным «крымским смерчем». Так и случилось в 1527 году, когда «царевич» Ислам-Гирей пришёл «изгоном» на «берег» и попробовал на прочность русскую оборону «на Оке и на усть Осетра».

Завязка этой истории пришлась на 1526 год, когда Ислам-Гирей «възложыл на себе на шыю веревъку» и явился под Перекопом, сообщив дядюшке, что желает послужить ему, и только ему, против ворогов его «по правъде» саблей и копьём. Обрадованный таким поворотом событий, Саадет-Гирей по царски одарил блудного племянника, отпустил ему свой гнев, пожаловал титулом наследника-калги и передал прощённому ключ от Крыма – Перекоп. Это должно было свидетельствовать то ли о полном доверии, установившемся между дядей и племянником, то ли о том, что Саадет-Гирей решил последовать совету держать друзей близко, а врагов ещё ближе. Ну а чтобы Ислам-Гирей не засиживался долго на месте и не заскучал от безделья, Саадет-Гирей «вспомнил», что великий князь литовский и польский король Сигизмунд I задолжал ему «впоминки» за несколько лет (и сделанного намёка о том, что было бы неплохо возобновить отправку оных «впоминков», столь нужных «царю», не понял). А если ещё добавить к этому, что, во-первых, Сигизмунд попытался завести шашни с ногайскими мирзами; во-вторых, поползли слухи, что он намерен отпустить на волю злейшего врага крымских Гиреев «заволжского царя» Шейх-Ахмеда, и, в-третьих, пограничный «барон», черкасский староста О. Дашкевич учинил со своими казаками в 1523 г. успешный набег на ханскую крепость Ислам-Кермен, то поводов направить копыта застоявшихся татарских коней на север было более чем достаточно.

Увы, задумка Саадет-Гирея не увенчалась успехом. Зимой 1526 года крымская рать (по мнению украинского исследователя Б. В. Черкаса, насчитывавшая около 7000–10 000 всадников) вторглась на территорию Великого княжества Литовского. Спустя несколько недель, изрядно ополонившись, она повернула назад, но на реке Ольшанице под Каневом татары были врасплох застигнуты небольшим литовским войском (около 3500 человек) во главе с князем К. Острожским — и были наголову разгромлены. Напоследок Сигизмунд нанёс Саадет-Гирею ещё один весьма ощутимый удар, весной 1527 года отпустив из заточения Шейх-Ахмеда.

Сделав это, король и великий князь недвусмысленно намекнул, что если хан и калга желают восстановить прежнее «братство и прыязнь» между Крымом и Великим княжеством Литовским и получить желаемые ими столь страстно «впоминки», то пускай дядя и племянник прежде всего отпустят захваченных пленных и «противъ непрыятеля нашого (Василия III – прим. автора), где потреба вкажетъ, саблю свою окажете». После Ольшаницкой конфузии Саадет-Гирей, трон которого пошатнулся, «вспомнил», что в своё время обещал Сигизмунду, переписываясь с ним на предмет восстановления прежних «братства и прыязни» и присылки «впоминков», что «моего и твоего непрыятеля московъского люди и паньство его з великимъ своимъ воискомъ хочу самъ поити воевати». На худой случай, если самому будет невмочь «всесть на коня», то можно ведь и калгу послать — энергичного и дерзкого Ислам-Гирея. И, надо полагать, на том два «брата» и договорились.

То не грозная туча затучилась…

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Подготовка к походу против «московъского» затянулась – надо полагать, Саадет-Гирей и Ислам-Гирей выжидали, чем закончится поездка Шейх-Ахмеда в родные края. Когда же стало ясно, что Ахматовичу в Заволжье не очень-то и рады и что он не сумеет организовать ничего, способного серьёзно навредить Крыму, Ислам-Гирей со своими людьми покинул лагерь на Молочных водах и в конце лета поспешил на север, к московским рубежам.

Сказать, что на Москве не ждали набега, нельзя. К началу лета 1527 года в русской столице было доподлинно известно от московских доброхотов в Великом улусе, бежавших полоняников, купцов и разосланных на литовскую и крымскую украины «вестовщиков», что Ислам-Гирей, вопреки своим заверениям, готовится к нападению на Русь. Об этом же писал в Москву и русский посол в Крыму Никита Мясной.

Не особо надеясь на «прямоту» Саадет-Гирея, Василий III и Боярская дума заблаговременно начали готовиться к встрече незваных гостей. В июле 1527 года, согласно «Государеву разряду», в ожидании прихода «царевича» 5 воевод стояли на Коломне и Кашире, был усилен гарнизон Рязани (4 воеводы, причём троим из них предписывалось в случае неприятельского нападения «быти за городом»). 4 воеводы были в Туле и столько же – в Одоеве. По аналогии с 1521 годом можно предположить, что под их началом находилось около 2500–3500 детей боярских (с послужильцами – примерно вдвое больше). В конце лета Василий III отправил в Коломну ещё семерых воевод (около 1500 детей боярских, всего до 3000 «сабель») и туда же своего воеводу отправил брат Василия князь Юрий Дмитровский. В сумме теперь набиралось до 500–5500 детей боярских, не считая их послужильцев – более чем достаточно для отражения набега калги, который, по сообщениям «вестовщиков», шёл на государеву украину «со многими людьми, а с ними десеть тысеч тотар».

Однако время шло, а неприятель всё не объявлялся, томившиеся от безделья на «берегу» дети боярские начали ворчать. И тогда 27 августа 1527 года Василий III, посовещавшись с боярами, решил отправить пятерых воевод с 1000–1500 «сабель» с берега на казанскую украину. Соответствующий приказ был отдан, и сотни поместной конницы, чавкая копытами коней по раскисшим от проливных дождей дорогам (а лето в 1527 г. выдалось дождливое), в последних числах августа двинулись от Коломны на восток. Казалось, надвигавшаяся гроза миновала, и недалёк тот день, когда «большие» воеводы отправятся с большей частью детей боярских и их послужильцев по домам, а на берегу останутся немногие ратные люди на случай неожиданного появления небольших татарских загонов, которые попробуют на свой страх и риск попытать счастья на государевой украине. Но этим надеждам не суждено было оправдаться.

И грянул гром

4 сентября 1527 года в Москву к великому князю (незадолго до этого вернувшемуся в столицу вместе с молодой женой из подмосковного села Воробьёво, где Василий и Елена Глинская провели всё лето) прискакал гонец с берега с тревожной вестью: «Ислам царевич идет прямо к берегу, а с ним тритцать тысеч тотар». Новость, что и говорить, была не ко времени – казалось, что кампания завершилась, в воздухе чувствовалось холодное дыхание осени, и вот под самый её занавес татары, которые, как втайне надеялись и в Москве, и на берегу, уже не появятся, всё-таки пришли.

Надо полагать, что Ислам-Гирей и его окружение сумели улучить момент для нападения – вряд ли их появление спустя неделю после того, как часть русских полков покинула свои позиции по Оке, было случайным. Но делать было нечего – проворонив приход крымцев, Василий, его бояре и воеводы должны были теперь предпринимать срочные меры для того, чтобы «крымский смерч» не повторился. 5 сентября Василий III отправил на Коломну двух воевод — двоюродных братьев Фёдора Лопату Оболенского (того самого, который в предыдущий, «царев», приход татар в 1521 г. неудачно бился с бусурманами, был ранен, взят в плен и потом выкуплен рязанским наместником И. В. Хабаром) и Ивана Овчину Оболенского (будущего фаворита Елены Глинской и её соправителя) с частью своего двора. Стоявшие же на Кашире и на Коломне воеводы получили приказ идти к предполагаемому месту форсирования Оки татарами. Сам Василий с братьями ждал в Москве «прямых» вестей о намерениях калги.

Долго ждать их не пришлось. К вечеру того же дня, 5 сентября, в Москву прискакал на взмыленном коне гонец от воеводы князя Василия Одоевского, что «Ислам, царевич крымской, да Исуп царевич сын Епончин, да два царевича, Ахмата Хромова дети, и мурзы многие пришли к берегу к Оке реке, похвалясь, и Оку реку хочет лести под Ростисловлем». С приходом «прямой» вести Василий III и его братья Андрей Старицкий и Юрий Дмитровский с отборными ратниками своих дворов 7 сентября («на рожество богородици») покинули Москву и отправились в Коломенское. Оттуда 9 сентября великий князь со своими людьми выдвинулся по направлению к Оке, остановившись в 20 верстах от неё в ожидании гонцов с грамотами от береговых воевод. Покидая столицу, Василий оставил на хозяйстве князя Б. И. Горбатого (старый, заслуженный боярин, ходивший в походы ещё при Иване III) да М. Ю. Захарьина (дядя будущей царицы Анастасии) вместе с казначеем П. И. Головиным. Им Василий «град велел окрепити и животы людем с посадов в град велел возити, и пушки и пищали во граде велел пристроити». Повторения событий 1521 года великий князь не хотел ни при каких обстоятельствах.

Тем временем на окских бродах разыгралось кровавое действо. 6 сентября Ислам-Гирей вышел к Ростиславлю и на следующий день предпринял попытку переправы через реку. Здесь «на заставе» «не с многими людми» (2500–3000 «сабель» максимум) татар поджидали шестеро государевых воевод во главе с князем Василием Одоевским. Конечно, если бы татары, имея многократное преимущество в силах, разом бы ударили на русских, вряд ли бы московские полки долго удержались на берегу. Однако на руку князю Одоевскому сыграло несколько обстоятельств. Прежде всего, татары шли в набег за добычей и вступать в «прямое дело» с неприятелем они вовсе не стремились. Кроме того, из-за сильных дождей «в Оке была вода прибыльная», и переправа через разлившуюся реку оказалась затруднённой. И, наконец, очень скоро с Каширы на помощь русским воеводам прибыл воевода князь Ф. М. Мстиславский с подкреплением (до 1500 всадников). В итоге с утра до самого вечера с левого, высокого берега Оки русские всадники успешно бились «лучным боем» с врагом и расстреливали пытавшихся переплыть мутные воды татар, не неся при этом существенных потерь. До настоящего сражения дело так и не дошло – отнять берег у русских татары не смогли.

К вечеру 7 сентября Ислам-Гирей, видя безуспешность своих попыток сбить полки Василия III с занимаемых ими позиций (а время между тем истекало – фактор внезапности окончательно был утрачен, и вот-вот должны были подойти главные силы московского войска во главе с самим великим князем), приказал прекратить атаки. С наступлением темноты татары отошли в свой лагерь. Отступили к своему обозу-кошу и русские, оставив на берегу сторожей наблюдать за действиями неприятеля.

В ночь на 8 сентября калга, посовещавшись со своими князьями и мурзами, решил отступить. В русской летописи, как обычно, была отмечено, что «Ислам царевич, не постояв ни часа, вскоре от берегу побежал и из земли пошел прочь с великим сра­мом в рожество пречистые в неделю». Его отход вскоре был замечен русскими сторожами, и об этом было немедленно послано донесение Василию III. Спустя несколько часов от великого князя пришёл приказ воеводам преследовать неприятеля за Окой.

По обычаю, русские воеводы, держа главные силы в кулаке, отправили за реку отборных «резвых людей» с наказом атаковать и уничтожить отколовшиеся от основной массы татар отдельные отряды, которые, не желая уходить домой несолоно хлебавши («а полону царь Аслан не взял ничего»), на свой страх и риск попробуют пограбить деревни за Окой. Отправленные вдогон дети боярские успешно (если судить по записям в разрядных книгах и летописях) справились с поставленной задачей: «И великого князя дети боярские за реку перешли да тотар многих побили и изымали Исламова любовника (приближённого, близкого советника и фаворита – прим. автора) Аклыча мурзу, великова человека».

По свидетельству Типографской летописи, за Окой «лехкие» воеводы дважды успешно атаковали татарские отряды – под Зарайском (не здесь случилось то самое чудо святого Николы, с которого начался этот рассказ?) и на Осетре, а потом преследовали неприятеля до самого Дона. Однако сам Ислам-Гирей с большей частью своего воинства «пошел борзо из земли» навстречу своей судьбе, сумев уйти от преследователей. Но это уже совсем другая история…