Россия и Британия: противостояние двух империй (ч.1)

На мой взгляд, наиболее интересным и плодотворным является сравнение с Британской империей. Во-первых, она большая и красивая, в лучшие свои времена занимала четвертую часть земной суши. А во-вторых, с ней нас связывают совершенно особые отношения. Любопытно наблюдать, как две империи — Британская и Российская — десятилетие за десятилетием, век за веком исполняют друг напротив друга устрашающий боевой танец, грозят, интригуют и… во всех действительно глобальных конфликтах, потрясающих мир, с фатальным постоянством оказываются по одну сторону баррикад. Вроде бы сами того не желая. А одержав совместную победу, вновь возвращаются к своему вековому противостоянию.

За всю свою историю вечные соперники, Россия и Британия, лишь однажды докатились до прямого и непосредственного военного конфликта — в Крымскую войну 1853-1856 гг. Я намеренно опускаю интервенцию 1918 г. как случай очень специфический. Тогда многомудрые британские политики попросту решили, что Российская империя мертва, и, естественно, захотели отгрызть свой кусок от трупа. Это они зря так подумали. Российская империя в 1918 г. и не думала умирать, она просто меняла шкуру. Ошиблись, с кем не бывает. Заблуждение свое британский лев осознал довольно быстро и вернулся к традиционной тактике.

Впрочем, начинать подобный разговор стоит с начала, или даже не с начала, а с некой теоретической схемы, которая задаст систему координат. С моей точки зрения, наиболее фундаментальным отличием Российской империи от прочих великих империй Нового времени является ее континентальность, компактность и, как следствие, отсутствие резкой непроходимой грани между колониями и метрополией. Именно это свойство зачастую мешает сразу же увидеть сходство, которое при более пристальном взгляде становится очевидным.

 Официально термин «Российская империя» вошел в употребление при Петре I, «Британская империя» и того позже — в 70-е годы XIX века. Но истоки и того, и другого политического образования стоит искать в XVI столетии. Ранее этого срока Россия развивалась как государство на торговом пути из Черного моря в Балтийское. Падение дружественной (что бы о ней потом ни говорили) Византии под ударами турок и проигранная Ливонская война отрезали наших предков от обоих морей. Оказавшись в тупике, они устремили свой взор на Восток. Следствием этого стало продвижение к Каспию (пресловутое взятие Казани и Астрахани) и присоединение Сибири. Таковы были первые ступени превращения Руси в огромную Российскую империю.

 Англия также устремляла свой взор на восток. В XII-XV вв. это проявлялось в постоянных попытках экспансии в континентальную Европу, ну и на ранних этапах (за компанию с остальными европейцами) в крестовых походах. В XV в. этому положили конец французы и те же турки. Завершение Столетний войны поставило точку в истории английской экспансии на Европейский континент, турецкое завоевание перекрыло торговые пути через Средиземное море и Суэцкий перешеек. Стремиться на восток англичане, как и прочие европейцы, не перестали, но начали искать обходные пути. Обходных путей было два: с юга, вокруг Африки, и с севера, вокруг Скандинавии. Был еще третий, совсем обходной, с запада, вокруг всего земного шара, но пока в центре нашего внимания будут два первых.

Об основанной в царствование Елизаветы I (точнее, в 1608 г.) Ост-Индской компании наслышаны многие. Основанная при Эдуарде VI Московская компания пользуется гораздо меньшей известностью. Впрочем, изначально она не называлась Московской, а носила гордое имя «Mystery and Company of Merchant Adventurers for the Discovery of Regions, Dominions, Islands, and Places unknown», адекватно перевести которое на русский язык я не берусь, хотя смысл, в общем, понятен. Ее основатели намеревались найти северо-восточный проход в Китай и таким образом разрушить торговую монополию Испании и Португалии. Парочка кораблей застряли во льдах, и моряки замерзли насмерть, но, в конце концов, обогнув Скандинавию, англичане смогли достичь Белого моря и войти в устье Северной Двины, где они были встречены монахами Николо-Карельского монастыря. Капитан Ричард Ченслор отправился в Москву, получил аудиенцию у царя Ивана Грозного и передал ему послание Эдуарда VI. Так был открыт еще один возможный путь движения товаров между Россией и Западной Европой. Надо отдать должное англичанам, его открыли они, а не мы. Царь в ответном письме разрешил торговать в России английским купцам, а в 1555 г. выдал Компании льготную грамоту. Это было уже в царствование Марии Кровавой. Вскоре на берегу Белого моря вырос богатый торговый город Архангельск. Попытка идти дальше по северным морям и достичь таким образом Китая ни к чему не привела. Корабли Компании не смогли проникнуть восточнее Обской губы. Но зато, сотрудничая с русскими царями, английские купцы осваивали новые для западных европейцев континентальные торговые пути в Персию и Бухару через недавно приобретенную Иваном Васильевичем Астрахань.

 Тем временем на английский трон взошла Елизавета, ее «морские волки» проложили путь мимо португальских фортов на африканском побережье и начали торговую экспансию в Индию. Хочу обратить внимание читателя на один факт, который обычно упускают из виду. Учитывая сложность определения критериев, можно сказать, что тогда, в конце XVI — начале XVII вв., все три страны, вошедшие в плотный контакт — Россия, Англия, Индия, находились приблизительно на одном уровне развития. Ну, хотя бы в самом грубом приближении. Скажем, во всех трех странах имелись крупные процветающие торговые города, богатые библиотеки, роскошные дворцы, мощные крепости и артиллерия. Можно, конечно, сравнивать их качество, но никто не выглядел по сравнению с другим безнадежным дикарем. Позаимствовать было что и с той, и с другой стороны, а в чем отставали, можно было быстро наверстать.

 Почти за сто лет до появления в Индии англичан, в 1526 г., султан из рода Тимуридов — Бабур, благодаря весьма недурной для своего времени артиллерии, одержал решительную победу над Делийским султанатом и основал державу Великих Моголов. Известный французский историк Фернан Бродель писал о ней следующее: «В актив Делийского султаната, а потом Могольской империи следует занести создание в провинциях и в округах разветвленной администрации, которая обеспечивала взимание налогов и повинностей, а равным образом имела своей задачей развивать земледелие, т. е. подлежавшую обложению массу, — развивать орошение, способствовать распространению самых выгодных культур, предназначавшихся для экспорта. Деятельность эта, порой подкреплявшаяся осударственными субсидиями и информационными поездками, зачастую бывала эффективна.

В центре системы находилась устрашающая сила армии, сконцентрированной в сердце империи, которой она давала возможность жить и за счет которой жила. Кадрами той армии были группировавшиеся вокруг императора представители знати — мансабдары или омера — в общей сложности 8 тыс. человек (9 в 1647 г.). В соответствии со своим титулом они набирали десятки, сотни, тысячи наемников. Численность войск, «державшихся наготове» в Дели, была значительной, немыслимой по европейским масштабам: почти 200 тыс. всадников плюс 40 тыс. фузилеров (стрелков) или артиллеристов». Ну и пара цитат из того же Броделя, позволяющие оценить возможности индийской экономики: «Не вызывает сомнений, что вплоть до английской машинной революции индийская хлопковая индустрия была первой в мире как по качеству, так и по количеству своих изделий, и по объему их вывоза… Англия на протяжении большей части XVIII века держала закрытыми свои границы для индийского текстиля, который она реэкспортировала в Америку и Европу». В то же время английское присутствие в Индии Бродель оценивает следующим образом: «Около 1700 г. в Мадрасе было 114 английских «гражданских лиц», в Бомбее их было 700-800, в Калькутте — 1200».

Тем не менее англичане в считанные десятилетия подмяли Индию, превратив ее в свою колонию. В значительной степени — руками самих индийцев. Весьма небольшими силами, на одном напоре была захвачена богатейшая густонаселенная страна, чей уровень технического развития не так уж сильно отличался от уровня завоевателей.

 По иному обстояли дела в России. Здесь вскоре рассудили, что англичане, конечно, молодцы, проложили новый торговый путь, но не слишком ли большую силу они стали забирать? Почему возможные плюшки пролетают мимо русских ртов? Мы хотим свою собственную великую державу с морским флотом и инженерами. Квинтэссенцией этих настроений стали масштабные петровские реформы и окончательное оформление русского государства как империи. Надо сказать, флот и всяческая морская романтика, конечно, сыграли в ее построении важную роль, но все же главное направление экспансии было сухопутное, в глубь необъятного, неизведанного материка. Тема этой уникальной грандиозной экспансии незаслуженно мало раскручена. А там были свои конкистадоры и свои поиски Эльдорадо. Когда русские казаки достигли бассейна Енисея, они обнаружили в этих краях множество курганов, почитавшихся местным населением священными. Как и положено колонизаторам, казаки не отличались почтением к местным святыням. Покопавшись в курганах, они обнаружили в них богатейшие погребения, изобилующие золотыми и серебряными изделиями. О том, насколько сказочным могло быть обогащение первой волны покорителей Сибири, можно судить по тому, что и столетием позже в этих краях существовала особая профессиональная группа — курганщики или бугровщики, занятые поиском еще не разграбленных погребений. Дело было опасным, поэтому желающие заниматься бугровщичеством собирались до 200-300 и более человек из нескольких деревень. Последним санным путем в конце марта бугровщики отправлялись в степи за 20-30 дней езды. Они разбивались на отряды по территориальному признаку - местам поиска кургановбугров. Чаще всего обнаруженные ими курганы оказывались уже изрыты шурфами, но иногда попадались и нетронутые. Отряды расходились по различным территориям, но всегда имели между собой сообщение для защиты и в случае прихода калмыков или казахов. Вооруженные стычки с кочевниками случались нередко, приходилось сражаться. В петровское царствование весть об этом промысле дошла до столицы, и к берегам Енисея были направлены императорские посланцы, дабы скупать у местного населения находки и не давать превращать ценнейшие художественные изделия древних сибирских народов в груду золотого и серебряного лома. Итогом этой деятельности стала богатейшая Сибирская коллекция Петра I.

Был в русской истории и свой Фронтир, даже и не один, но особого внимания, наверное, заслуживает освоение Южного Урала во времена царствования Елизаветы Петровны, когда местные крупные металлургические заводы сразу при строительстве снабжались крепостными стенами и пушками, для защиты от башкир.

Ну и раз уж мы взялись цитировать Фернана Броделя, стоит, пожалуй привести мнение этого авторитетного автора о России: «В России государство стояло как утес среди моря. Все замыкалось на его всемогуществе, на его усиленной полиции, на его самовластии как по отношению к городам («воздух которых не  делал свободным» в отличие от Запада), так и по отношению к консервативной православной церкви, или к массе крестьян  (которые принадлежали прежде царю, а потом уже барину) или к самим боярам, приведенным к покорности, шла ли речь о вотчинниках или помещиках - владельцев поместий, этих своего рода бенефициев, дававшихся государем в виде вознаграждения, которые, если читатель пожелает, напомнят ему испанские энкомьенды в Америке, или еще лучше, турецкие сипахиники. Сверх всего государство присвоило себе контроль над важнейшими видами обмена: оно монополизировало соляную торговлю,  торговлю поташем, водкой, пивом, медами, пушниной, табаком, а позднее и кофе... Зерновой рынок хорошо функционировал в  национальном масштабе, но на экспорт зерна требовалось разрешение царя, которому такой экспорт зачастую будет служить  доводом для облегчения территориальных завоеваний. И именно царь, начиная с 1653 г., организовывал официальные караваны, которые каждые три года отправлялись в Пекин, доставляли туда ценные меха и возвращались оттуда с золотом, шелком, камкой, фарфором, а в более поздний период - с чаем». Вот тут не могу удержаться от ехидного замечания, что «приведение к покорности бояр» было, конечно, мероприятием мало веселым, но число человеческих жертв от современных ему разборок в странах Западной Европы было выше на два порядка.

И еще: «В то время как Запад требовал от России лишь сырье, снабжал ее только предметами роскоши и чеканной монетой (что, правда, тоже имело значение), Восток покупал у нее готовые изделия, поставлял ей красящие вещества, полезные ее промышленности, снабжал Россию предметами роскоши, но также и тканями по низкой цене, шелком и хлопком для народного потребления».

XVIII век для Британской империи - век полного расцвета плантационного хозяйства в Новом Свете, колониализм во всей красе. Империя извлекает из этого источника колоссальные доходы. В России данный процесс имеет четкую параллель освоение металлургических ресурсов Урала. На тот момент не было здесь бизнеса прибыльнее, и ко второй половине века Россия прочно заняла позиции мирового лидера по экспорту черного металла. Любопытно, что и англичане в Америке, и русские на Урале не использовали на своих сверхприбыльных предприятиях туземное население. Оно считалось непригодным для таких работ. Англичане привозили рабов из Африки, русские крепостных из центральных губерний. Надо сказать, что последних переселяли хоть и против воли, но целыми деревнями, не разделяя семьи и наделяя их на месте землей. Африканских же рабов скупали отловленных поодиночке, везли через океан в битком набитых трюмах и там продавали оптом и в розницу. Если вам скажут, что Россия конца XVIII - начала XIX вв. рабская страна, а Англия того же периода не знала рабства, - не верьте. Правда, в Британской империи с 1772 г. существовал запрет на использование рабского труда в метрополии, но завсегдатаи модных лондонских салонов сплошь и рядом являлись владельцами вест-индских плантаций и были такими же, если не худшими, рабовладельцами, как Орлов с Потемкиным. Более того, даже в таких относительных колониях, как Ирландия или Уэльс, отношение к «европейским ценностям» было не таким, как собственно в Англии. Так, в горнопромышленных районах Уэльса в 40-е годы XIX в. сохранялось некое подобие крепостного права. Рабочие прикреплялись к определенной шахте, могли быть проданы вместе с ней и даже должны были носить железный ошейник с именем владельца. Правда, оформлялись подобные отношения как договор о вольном найме, но от этого рабочему было не легче, так как этот договор не оставлял за ним даже права покинуть шахту, если его не обеспечивают там работой и заработной платой. Однако ситуация в Вест-Индии, безусловно, более показательна. Следует заметить, что тамошние рабы были говорящими орудиями в полном смысле этого слова, а русские крестьяне определенной защитой государства все же пользовались. Пресловутая Салтычиха (1730-1801 гг.) за убийство своих крепостных была признана уголовной преступницей и понесла наказание. И в это же время никому не приходило в голову привлечь к уголовной ответственности работорговцев, во время каждого рейса выбрасывающих за борт десятки трупов. Возьмем на заметку: в Российской империи имело место законодательное ограничение степени рабства, в Британской — его пространственное ограничение.

На это часто можно услышать: так на плантациях были чужие, которых за людей не считали, а в России держали в рабстве своих русских, православных. Как по мне, расизм — какое-то сомнительное смягчающее обстоятельство, но пусть будет так. Однако это моральное обоснование появилось довольно поздно как отражение уже сложившейся экономической реальности, а на заре процесса вовсю использовали белых рабов-англичан. Правда, рабами в полном смысле этого слова они все же не были — точно так же, как и русские крепостные.

Большинство населения старейшей английской колонии в Новом Свете — Виргинии — составляли так называемые сервенты, прибывшие в Америку за счет Виргинской компании. С ними заключался контракт на определенный срок (7 лет, иногда менее), в течение которого они обязывались за «достаточно разумное» питание и снаряжение выполнять поручаемую им работу по специальности или любую, предписанную колониальной администрацией. Предполагалось, что после окончания срока контракта каждый из них получит земельный надел (если доживет). Однако конкретных обязательств компания на себя не брала. Сервенты рекрутировались главным образом из обезземеленных крестьян, бездомных бродяг, а частично набирались из уголовных преступников. Значительная часть колонистов отправлялась в Виргинию против собственной воли или в силу крайней нужды. От обычных рабов их отличала едва тлевшая надежда, что когда-нибудь, в далеком и неопределенном будущем они получат в Америке клочок земли. Но это мало сказывалось на их нынешнем положении. Следуя инструкциям, губернаторы прибегали к драконовским мерам наведения порядка, стараясь добиться от колонистов максимальных усилий при исполнении ими работ. Смертность среди них была очень высока. Какое питание считать достаточно разумным, оставляли на усмотрение администрации. Размещение колонистов в общем доме, совместный обязательный труд, нормированное распределение продуктов и их постоянная нехватка, страх перед нападением индейцев, заставлявший быть всегда начеку, делали их жизнь каторжной. Охотников ехать в колонию становилось все меньше, но их не спрашивали. На данном этапе колонизации рабский труд себя оправдывал, и его вовсю использовали. А повод отправить какого-нибудь бедолагу за океан найти было не так уж сложно.

В течение XVII в. широко практиковалась продажа на плантации Вест-Индии осужденных за уголовные и политические преступления. А якобы вольнонаемные рабочие до такой степени смахивали на невольников, что одно время на Британских островах имела место тайная охота на рабов, пусть и не в тех масштабах, что на Черном континенте. В портовом кабачке какого-нибудь незадачливого молодого человека из простонародья вполне могли схватить и сунуть в трюм, чтобы затем выгодно продать по ту сторону океана. И несчастному было крайне сложно доказать, что с ним поступили незаконно. Именно такая история приключилась в юности с Генри Морганом, знаменитым пиратом, закончившим свою карьеру на посту губернатора Ямайки. Обстоятельства, при которых он попал в Новый Свет, описаны в биографическом романе Стейнбека «Золотая чаша». Это, конечно, не документальное свидетельство, но классик знал, о чем говорил. Красивый, колоритный эпизод, который не хочется ни пересказывать, ни сокращать:

«Волшебный гул голосов заворожил юного Генри. Он слышал непонятную речь, кругом было столько нового! Кольца в ушах генуэзцев, короткие, как кинжалы, шпаги голландцев, лица всех оттенков от багрово-красного до коричневого, как дубленая кожа. Он мог бы простоять так весь день, не замечая движения времени.

На его локоть легла могучая ладонь в перчатке из мозолей, и Генри увидел перед собой бесхитростную физиономию матросаирландца.

— Не присядешь ли тут, парень, рядышком с честным моряком из Корка по имени Тим? — При этих словах он сильным толчком сдвинул соседа, освободив для юноши край скамьи. По грубой ласковости с ирландцами не сравнится никто. Генри сел, не догадываясь, что честный моряк из Корка успел увидеть его золотую монету.

— Спасибо, — сказал он. — А куда вы плывете?

— Ну, плаваю-то я везде, куда ходят корабли, — ответил Тим. — Я честный моряк из Корка и одним только плох: не звенят у меня монеты в кармане, да и только. Уж и не знаю, как я заплачу за здешний отличный завтрак, ведь в карманах у меня пусто, — добавил он медленно и выразительно.

— Ну, если вы без денег, так я заплачу за вас, только вы расскажите мне про море и корабли.

— Вот я сразу в тебе джентльмена распознал! — воскликнул Тим. — Чуть увидел, как ты вошел... Ну, и глоточек винца для начала? — спросил он и, не дожидаясь согласия Генри, кликнул служанку, а потом поднес стопку с бурой жидкостью к самым глазам.

— Ирландцы ее называют уйскебо. И значит это «вода жизни»; а англичане — виски. Просто «вода». Да будь вода такой крепкой да и чистой, я бы не на корабле, а в волнах плавал! — Он оглушительно захохотал и единым духом осушил стопку.

— А я в Индии поплыву, — сказал Генри, надеясь, что он опять заговорит про море.

— В Индии? Так ведь и я тоже. Уходим завтра на Барбадос с ножами, серпами и материями для плантаций. Хороший корабль, бристольский, только шкипер человек суровый, а в вере прямо-таки неистовый — он из плимутской общины. Знай орет про пламя адово, дескать, молитесь и кайтесь, да только, по-моему, очень ему нравится, что кому-то огня этого не миновать. Будь по его, гореть бы нам всем до скончания века.

Ну, да я такой веры понять не могу. Коли «Аве, Мария» человек не читает, какая же это вера?

— А... а нельзя ли и мне... поплыть с вами? — спросил Генри прерывающимся голосом.

Простодушные глаза Тима укрылись под веками.

— Будь бы у тебя десять фунтов... — начал он медленно и, заметив, как вытянулось лицо юноши, тут же поправился: — То есть пять, хотел я сказать.

— У меня теперь осталось только четыре полные фунта, — грустно сказал Генри.

— Ну, может, и четырех хватит. Давай-ка мне свои четыре фунта, и я поговорю со шкипером. Он ведь человек-то неплохой, если его веру и чудачества без внимания оставлять. Да не гляди ты на меня так! Ты же со мной пойдешь. Неужто я сбегу с четырьмя фунтами молодого человека, который меня завтраком угостил? — Его физиономия расплылась в широкой улыбке.

— А ну-ка, выпьем за то, чтобы ты поплыл с нами на «Бристольской деве», — сказал он. — Мне стопочку уйскебо, а тебе винца из Опорто!

Тут принесли завтрак, и оба на него накинулись. Утолив первый голод, Генри сказал: — Меня зовут Генри Морган. А тебя Тим. Но фамилия у тебя какая?

Матрос шумно захохотал:

— Мою фамилию разве что в Корке в придорожной канаве отыщешь. Отец с матерью ждать не стали, чтоб мне свою фамилию сказать. Да и Тимом-то меня никто не называл. Только имечко это вроде как даровое, бери его — никто и не заметит. Ну, как с листками, что сектанты на улицах подбрасывают и деру, чтоб никто их с ними не видел. А Тим — это как воздух: дыши себе, и никому нет дела.

Покончив с завтраком, они вышли на улицу. Там теперь кишели лоточники, мальчишки с апельсинами, старухи со всякой мелочью. Город выкликал тысячи своих товаров. Драгоценности, привезенные кораблями из самых неведомых уголков мира, вываливали, точно репу, на пыльные прилавки Кардиффа. Лимоны. Ящики кофе, чая, какао. Пестрые восточные ковры и магические снадобья из Индии, показывающие тебе то, чего на самом деле нет, и дарящие наслаждения, которые рассеиваются без следа.

Прямо на улицах стояли бочонки и глиняные кувшины с вином с берегов Луары и со склонов перуанских Анд.

Они вернулись в порт к красавцам кораблям. С воды на них пахнуло запахом дегтя, нагретой солнцем пеньки и сладостью моря. Наконец, вдалеке Генри увидел большой черный корабль с надписью золотыми буквами на носу «Бристольская дева». Рядом с этой морской чаровницей и город, и плоскодонные баржи казались безобразными и грязными. Ее легкие, плавные линии, какая-то чувственная уверенность в себе ударяли в голову, заставляли ахнуть от удовольствия. Новые белые паруса льнули к реям, точно длинные вытянутые коконы шелковичных червей, а палубы ее сверкали свежей желтой краской. Она чуть покачивалась на медленной зыби, словно горя нетерпением полететь в любой край, нарисованный твоим воображением. Среди скучных бурых судов она была как темнокожая царица Савская.

— Чудесный корабль, отличный корабль! — воскликнул Генри ошеломленно.

Тим был польщен.

— Погоди, вот поднимешься на борт, посмотришь, как там все заново отделано, пока я со шкипером поговорю.

Генри остался стоять на шкафуте, а его долговязый спутник пошел на корму и сдернул шапку перед тощим, как скелет, человеком в заношенном мундире.

— Я парня привел, — сказал он шепотом, хотя Генри никак не мог его слышать. — Он решил в Индии отправиться, так я подумал, что, может, вы захотите его взять, сэр.

Тощий шкипер насупил брови. — А он крепкий, а, боцман? Толк от него на островах будет? Они же прямо как мухи мрут еще в первый месяц.

Ну, и жди неприятностей, когда зайдешь туда в следующий раз.

— Он там, позади меня, сэр. Сами посмотрите. Вон он. И сложен хорошо, и силенка есть.

Тощий шкипер оглядел Генри, начав с крепких ног и кончив широкой грудью. Взгляд его стал одобрительным.

— Да, парень крепкий. Хорошо сделано, Тим. Получишь с этого деньги на выпивку и в море добавочную порцию рома. А он что-нибудь знает?

— Ничего.

— Ну так и не говори ему. Поставь помогать в камбуз. Пусть думает, что отрабатывает проезд. Не то хныканью конца не будет. Только вахте помеха. Узнает, когда туда придем. — Шкипер улыбнулся и отошел от Тима.

— Можешь плыть с нами! — воскликнул Тим, и Генри онемел от восторга».

Позже, однако, выяснилось, что торговцы соотечественниками не выдерживают конкуренции с торговцами чернокожими. Товар последних имеет более низкую себестоимость и более высокие сроки эксплуатации. Под эту экономическую реальность постепенно подгоняется расовая теория, и «свои» становятся неприкосновенными. Но факт остается фактом. Торговля людьми есть непременный элемент становления всех крупных государственных образований Нового времени.

Первые признаки осознания того, что рабовладение в принципе не есть хорошо (хоть с моральной, хоть с экономической точки зрения), в русской и английской государственной политике появляются приблизительно одновременно. В частности, эти две державы совместно добились запрета морской работорговли на Венском конгрессе в 1815 г. В этот же период в России предпринимаются определенные шаги к грядущей отмене крепостного права (освобождение крестьян в прибалтийских губерниях по прусскому образцу и закон о вольных хлебопашцах). Англичан тем временем подводят к мысли, что рабов не должно быть вообще, в том числе и в колониях. Официально рабство в британских колониях отменили в 1831 г., на тридцать лет раньше, чем крепостное право в России. Надо признаться, это довольно серьезный разрыв, но следует помнить, что на практике рабство в колониях сохранялось гораздо дольше. Уже в самом конце XIX в. Редьярд Киплинг на неудобный вопрос журналиста раздраженно ответил, что в британских колониях рабства нет, но есть принудительный труд. Но и крепостное право не исчезло в 1861 г. как по мановению волшебной палочки, его отмена была задумана как довольно плавное преобразование. В целом я бы сказала, что процесс уничтожения рабства и крепостничества в Британской и Российской империях был размазан тонким слоем по всему XIX веку.

Среди других важных политических процессов XIX века следует назвать схватку русского медведя и британского льва за сердце Азии. Схватку, как обычно, опосредованную, в открытое противостояние переходящую лишь с большим скрипом, но тем не менее четко прослеживаемую.

Читателю наверняка знакома трагическая история императора Павла Петровича. В качестве доказательства его безумия часто приводят затеянный им поход на Индию. Ей-богу, тот, кто изобрел этот довод, видимо, никогда не видел карты собственного государства и не отличал Россию от родимой Вятской или Тверской губернии. Вообще-то Россия уже не первый век вдумчиво вгрызалась в Евразийский континент с севера, в то время как Британия делала это с юга, со стороны Калькутты. В конце концов интересы двух держав закономерно столкнулись в районе Памира и Гималаев. До некоторой степени эти самые Памир и Гималаи служили естественными границами сфер влияния, но именно что до некоторой степени. Вообще, в Лондоне не имели бы ничего против, если бы таким естественным рубежом оказался Кавказ. В 1813 г. по итогам Первой русско-персидской войны Россия присоединила Грузию, Дагестан и значительную часть Северного Азербайджана. Великобритания незамедлительно предложила Персии свою помощь в том, чтобы заставить пересмотреть условия мирного договора. А также заручилась обещанием, что Персидский шах не позволит пройти в Индию через свою территорию никаким посторонним войскам. В 1826 г., чувствуя поддержку англичан, персы попытались взять реванш, но в итоге вынуждены были уступить еще Восточную Армению и каспийское побережье. Крайне выгодный для России Туркманчайский мирный договор стоил жизни послу, Александру Сергеевичу Грибоедову.

Со временем, однако, русско-персидские отношения наладились, и во время более поздних русско-турецких конфликтов Персия выступала как верный союзник России. Тем временем Британия предприняла ряд попыток захватить Афганистан. Не слишком удачных. Интерес англичан в Крымской войне состоял главным образом в том, чтобы не допустить роста российского влияния на Балканах и Ближнем Востоке. В 70-е годы Британия захватила Белуджистан, а Россия — Киргизию, Казахстан и Туркменистан. Соперничали англичане с русскими и в Китае. В 1878 г. две империи договорились о разделе сфер влияния в Азии, но нельзя сказать, чтобы этот договор так уж скрупулезно выполнялся обеими сторонами. В романе Киплинга «Ким», описывающем работу сотрудников британской разведки в Индии, герои сталкиваются с русскими агентами влияния. Не секрет, что памирские басмачи время от времени получали в свое распоряжение отличные английские винтовки. Причем это случалось и до революции. После прихода к власти большевиков такие случаи, понятно, участились, ибо появилось удобное обоснование. Как там говорится в известном анекдоте: «Там наверняка есть нефть и нет демократии».

Однако, мы забежали далеко вперед. Возвращаясь к императору Павлу, следует признать, что его план заключить союз с Наполеоном и попытаться вытеснить англичан из Индии был вполне в русле российской политики и отнюдь не свидетельствует о безумии императора. Правда, и доказательством обратного он не является. Из того, что мы знаем о Павле, логичнее всего предположить, что он был человеком неглупым, разбиравшимся в политике, но при этом действительно душевнобольным или, по крайней мере, очень неуравновешенным. Правильно выбрать стратегическое направление развития он мог, но найти общий язык с окружением — нет. Однако причастность к заговору против Павла сотрудников английского посольства, пожалуй, лучшее свидетельство в пользу того, что выбранное им политическое направление не было бессмысленным.

Существует и другая крайность — мнение, что Павел Петрович был мудрым и прозорливым политиком, погубленным коварными англичанами, и с его гибелью Россия утратила уникальный шанс заключить выгодный для нее союз с Францией и сломать хребет вечному сопернику — британскому льву. На мой взгляд, это именно крайность. Союз с Францией против Англии мог быть желателен вообще, в стратегической перспективе, но вряд ли удался бы в тот конкретный исторический момент. Те, кто склонен оплакивать этот упущенный шанс, как-то забывают, что спустя всего несколько лет Александр I все-таки заключил договор с французским императором в Тильзите и даже взял на себя обязательство присоединиться к континентальной блокаде Англии, но ничего путного из этого не вышло. Наполеон был очень неудобный союзник. Перестав быть просто генералом Бонапартом, он разучился трезво оценивать свои возможности, а собранный в Эрфурте «партер из королей» окончательно лишил его способности мыслить адекватно. Для него в Европе больше не существовало союзников, он во всех видел подданных. В этой ситуации Россия и Британия были обречены на союз. Не в последний раз.

 Окончание следует: