Русские помогает Китаю вернуть Синьцзян

К весне 1876 года маньчжуро-китайские войска под командованием «имперского комиссара» Цзо Цзунтана были готовы к генеральному наступлению на мятежный Синьцзян. Начав «Западный поход» в последние дни февраля, к апрелю передовые части цинской армии преодолели 400 вёрст пустыни и вошли в стратегически важный «оазис Хами».

Узнав о приближении противника, Якуб-бек выступил ему навстречу из столичного Кашгара во главе отборного тринадцатитысячного войска. В мае 1876 года эта гвардия «Счастливчика», к которой присоединились ещё 10 тысяч бойцов провинциальных отрядов, сосредоточилась в городке Токсун в четырёхстах километрах к западу от «оазиса Хами». Городок располагался на главной караванной тропе, ведшей вглубь Восточного Туркестана. Здесь, на удобных и хорошо подготовленных позициях, Якуб-бек рассчитывал отразить удар войск империи Цин.

«Содействовать китайцам в нанесении ему хорошего удара…»

В эти же дни в пяти тысячах вёрст к северо-западу от разгоравшейся схватки за Синьцзян, в здании Главного штаба в Санкт-Петербурге проходило совещание высших чинов Российской империи. Обсуждали именно судьбу Восточного Туркестана — архивные документы содержат точную формулировку повестки дня: «Сохранение в Кашгаре господства нынешнего владетеля или, напротив, ниспровержение его и восстановление власти китайского правительства».

О том, какое значение придавалось далёким событиям в центре Азии, свидетельствует состав собравшихся: военный министр Дмитрий Милютин, товарищ (заместитель) министра иностранных дел тайный советник Николай Гирс, туркестанский генерал-губернатор Константин фон Кауфман, генерал-губернатор Западной Сибири Николай Казнаков, начальник Главного штаба генерал-адъютант граф Фёдор Гейден, его помощник генерал-лейтенант Григорий Мещеринов, вице-директор Азиатского департамента МИД действительный статский советник Александр Мельников и заведующий Азиатскими делами Главного штаба полковник Александр Проценко.

Среди собравшихся были лица, прекрасно знавшие обстановку в Центральной Азии. Именно генерал-адъютант Кауфман всего несколькими годами ранее присоединял к Российской империи Бухару, Хиву и Коканд. Полковник Проценко неоднократно бывал в экспедициях на окраинах Синьцзяна и к тому времени уже пятнадцать лет занимался организацией военной и политической разведки в Центральной Азии. В качестве эксперта по Китаю к работе заседания привлекли генерал-майора Михаила Венюкова, в прошлом сыгравшего немалую роль в присоединении к России бывших владений империи Цин на Амуре и в Приморье, не раз бывавшего в Китае с целью изучения его армии и политики.

Вопрос о судьбе огромной азиатской территории был непростым. Якуб-бек изначально являлся противником России — до воцарения в Синьцзяне он, будучи военачальником Кокандского хана, не раз воевал с русскими. Более того, в 1868 году «Счастливчик» заключил официальное соглашение с эмиром Бухары о совместной войне против России и даже собрал в Турфане 9 тысяч воинов для вторжения в новые российские владения на территории Киргизии. Открытую войну Якуб-бека против России предотвратил быстрый разгром Бухары русскими войсками и временное прекращение русско-кокандского конфликта.

Тогда же у туркестанского генерал-губернатора Кауфмана возникла мысль завоевать отколовшийся от Цинской империи Восточный Туркестан русскими отрядами, но под знаменем Кокандского хана. Монарх Коканда Худояр-хан в то время как раз стремился упрочить свою шаткую власть при помощи союза с Россией. По замыслу Кауфмана, переход Синьцзяна под номинальную власть Кокандского ханства должен был не только свергнуть враждебного Якуб-бека, но и стать промежуточным этапом на пути поглощения Российской империей всего гигантского Туркестана — Восточного и Западного. Этому способствовали и экономические факторы: караванная торговля Синьцзяна в то время была завязана не на Китай, а на становившийся российским Западный Туркестан.

В 1871 году двухтысячный русский отряд под началом генерала Герасима Колпаковского занял немалую территорию на северо-западе Синьцзяна в долине реки Или, где восставшие против империи Цин уйгуры и дунгане сначала вырезали несколько десятков тысяч китайцев, маньчжуров и калмыков, а затем начали уничтожать друг друга. Благодаря всеобщей междоусобице туркестанский генерал-губернатор Кауфман малыми силами ликвидировал возникший здесь «Таранчинский султанат» и образовал так называемый «Илийский край» под протекторатом России.

Царь Александр II поспешил успокоить империю Цин, направив русскому послу в Пекине предписание разъяснять эту политику следующим образом: «Вмешательство наше в дела Западного Китая имеет единственной целью оказать содействие китайцам к восстановлению их власти в отторгнутых западных провинциях…» На самом деле Петербург выжидал, как будут развиваться события в Китае и Синьцзяне: станет Пекин возвращать утерянные владения в центре Азии либо откажется от них. Напомним, что в то время верхи империи Цин вели жаркую дискуссию именно об этом: немало влиятельных лиц в Пекине, учитывая страшный кризис в государстве после восстания тайпинов и «опиумных» войн, предлагали отказаться от Синьцзяна, ограничившись формальным признанием вассалитета со стороны Якуб-бека.

Но к весне 1876 года стало понятно, что империя Цин от Синьцзяна не отказалась и готова к борьбе за него. Изменились и некоторые приоритеты во внешней политике России: после начавшихся годом ранее антитурецких восстаний на Балканах, в Петербурге почти не сомневались в скорой войне против Османской империи. Берега Чёрного и Средиземного морей интересовали правительство Александра II куда больше, чем далёкие пустыни Синьцзяна. Это и решило судьбу Восточного Туркестана, который стали рассматривать исключительно в свете надвигающейся войны с турками и постоянного «холодного» конфликта с Британской империей.

Якуб-бек к тому времени официально считался вассалом Османского султана, признав его халифом и получив из Стамбула титул эмира. Исламистские и антирусские взгляды владыки Синьцзяна, равно как и его амбиции в отношении мусульман Центральной Азии, секретом не были. Это означало, что в случае войны с Турцией Россия получит на своих ещё не освоенных среднеазиатских границах сорокапятитысячное враждебное войско с немалым количеством английских винтовок.

Ситуацию эмоционально обрисовал генерал Венюков:

«Только Россия является препоной честолюбивому эмиру в его стремлении основать большое мусульманское государство в Средней Азии… С нашей стороны, конечно, нет никакого резона содействовать осуществлению его планов и, напротив, должно желать, чтобы усилению Еттишара был положен, наконец, предел. Всего бы лучше, по-видимому, было содействовать китайцам в нанесении ему хорошего удара с востока, для чего достаточно упрочить их положение в Чжунгарии и Хами и снабдить их оружием и другим военными запасами. Китайцы – соседи испытанного миролюбия и притом имеют одинаковый с нами интерес в Средней Азии: сдерживать волнения номадов, столь вредных для их оседлых соседей. Их соседство в Кашгаре было бы выгодно для нас уже потому, что заслонило бы нас от британской Северной Индии, откуда идут не только неприязненные нам внушения Якуб-беку, но и оружие, далеко превосходящее луки со стрелами и фитильные ружья среднеазиатцев…»

Все участники совещания в Главном штабе русской императорской армии согласились с Венюковым. В итоговом протоколе указывалось, что господство Цинской империи в Восточном Туркестане «не столь опасно для наших Среднеазиатских владений, как власть Якуб-бека, стремящегося создать подле нашей границы сильное независимое мусульманское государство, могущее всегда поддерживать брожение в подвластном нам мусульманском населении».

«Смуглый Бисмарк» против «Халатника»

Разведка Российской империи работала эффективно: накануне решающей схватки за Синьцзян русские «путешественники» пообщались с лидерами обеих армий, получив представление об их личностях и возможностях.

В 1876 году весь Синьцзян с северо-запада на юго-восток пересекла небольшая экспедиция полковника Николая Пржевальского. Путешественник писал: «По всему видно было, что наше путешествие не по нутру Якуб-беку, но ссориться с русскими для него теперь было нерасчётливо ввиду войны с китайцами». Пржевальский побывал на личном приёме у владыки «Кашгарского царства», как неофициально именовали мятежный Синьцзян русские офицеры. По итогам этого путешествия в Петербург ушло донесение с чётким прогнозом: лоскутное государство Якуб-бека развалится от первого же сильного удара китайцев. В личном разговоре со своими спутниками Пржевальский выразился ещё резче: «Якуб-бек такая же сволочь, как и все азиатские халатники; Кашгарское царство не стоит медного гроша».

Чуть раньше встречи Пржевальского с Якуб-беком, по другую сторону фронта другой русский полковник, Юлиан Сосновский, нанёс визит в ставку «императорского комиссара» Цзо Цзунтана. Если о владыке Синьцзяна в Российской империи собирали сведения давно, то о личности китайского военачальника до этого почти ничего не знали. Любопытные мемуары о первой встрече русской делегации с Цзо Цзунтаном оставил Павел Пясецкий, врач и художник в «учёно-торговой» (официальный термин тех лет) экспедиции полковника Сосновского.

«Генерал Цзо человек небольшого роста, довольно полный, лет около шестидесяти, и своим серьёзным и умным лицом несколько напомнил мне Бисмарка, только в смуглом виде», — описывает русский художник китайского военачальника. Впрочем, если прочитать дальнейшие воспоминания Пясецкого, закрадываются подозрения, что аналогия с Бисмарком носит иронический оттенок, а сам «генерал Цзо» перед встречей с русскими, вероятно, не обошёлся без трубки с опиумом…

«Императорский уполномоченный комиссар по военным делам в Синьцзяне», в отличие от церемонных чиновников, был непосредствен и весел: радовался забавным для китайского уха русским именам, удивлялся европейскому письму буквами, рассказывал о том, как недавно попробовал европейское шампанское и видел в горах летающего дракона, очень красивого, с жёлтой головой, а маленькие драконы, с зелёными головами, по его мнению, не столь красивы… За обедом Цзо не преминул пожаловаться на интриги англичан в Центральной Азии, встретив полное понимание русской аудитории. По воспоминаниям Пясецкого, добродушный старичок Цзо по-детски «загрустил» до слёз, когда на его вопрос, чья армия сильнее, Китая или России, русские твёрдо ответили, что их войска вооружены лучше и всегда победят китайцев. «Мне даже жалко старика стало», — вспоминал те минуты наивный художник.

Впрочем, грустил «старик» недолго и, сытно рыгнув после очередной смены обеденных блюд, спросил у гостей, прекратилось ли в России людоедство. Полковник Юлиан Сосновский, не моргнув глазом, ответил, что людоедство ныне существует лишь в строго отведённых властью местах.

Именно Пясецкий нарисовал первый европейский портрет Цзо Цзунтана, а фотограф экспедиции Адольф Боярский сделал его первое фото. Позируя, генерал Цзо критиковал христианскую Библию, заявив, что мир не мог быть сотворён семь тысяч лет назад, ведь Китай существует куда дольше. Затем генерал повёл своих «русских друзей» на улицу раздавать рисовые пирожки маленьким детям… Одним словом, кровавый средневековый вождь и многоопытный полевой командир, по первым впечатлениям русских путешественников, выглядел добродушным толстячком-«конфуцианцем» с причудами в духе лубочных представлений о Китае.

Пока художник и фотограф удивлялись всей этой фантасмагории, Цзо Цзунтан и Сосновский договорились о главном — поставках российского продовольствия китайским войскам, вошедшим в Синьцзян. Даже Якуб-беку было сложно прокормить в Восточном Туркестане его сорокапятитысячную армию, а снабжать 90 тысяч китайских солдат в условиях войны за счёт местных ресурсов там было просто невозможно. Вести же в Синьцзян через пески пустыни Гоби караваны из Китая было куда сложнее, чем с севера, из российского Туркестана.

Договор о поставках вместе с авансом в серебряной монете отправился из ставки Цзо Цзунтана в город Верный (ныне — Алматы). Ценный груз везли в обход Синьцзяна через Монголию под охраной китайских кавалеристов и казаков из конвоя Сосновского.

Коммерция купца Каменского

К лету 1876 года главные силы Якуб-бека заняли подготовленные позиции и прикрывали основную караванную дорогу, ведшую из «Хамийского оазиса» вглубь Синьцзяна. Однако Цзо Цзунтан не стал атаковать лучшие силы противника в лоб, а двинул свои войска по более длинной караванной тропе, проходившей на 200 вёрст севернее, ближе к новой границе Российской империи. Во-первых, на этом направлении солдатам империи Цин противостояли лишь отряды дунган, отношения которых с Якуб-беком и уйгурами были далеки от прочного союза. Во-вторых, близость к новым русским владениям (юг современного Казахстана) позволяла китайцам рассчитывать на бесперебойные поставки продовольствия.

Поскольку девяностотысячная армия империи Цин преодолевала безводную пустыню Гоби по частям, сосредоточение войск в крепостях «Хамийского оазиса» закончилось только в июне 1876 года. Далее на северо-запад, в обход армии Якуб-бека двинулось 65 передовых батальонов, около 30 тысяч солдат — максимум, способный единовременно перемещаться по караванным «дорогам» Синьцзяна (из-за проблем с логистикой и ограниченного количества колодцев с водой). В связи с этим в войсках генерала Цзо были созданы особые отряды для ремонта дорог и обслуживания источников воды.

К августу китайский авангард находился в ста километрах к северо-востоку от города Урумчи. «Урумчийский оазис» обороняли несколько тысяч дунган под командованием Мухаммеда Биянху (Бо Яньху) — это были остатки сил китайских мусульман, отступивших в Синьцзян после разгрома их восстания отрядами Цзо Цзунтана в провинциях Шэньси и Ганьсу. Дунгане уступали китайцам не только в численности, но и в вооружении, имея минимум современных винтовок. Якуб-бек ограничился тем, что направил на помощь Урумчи три тысячи уйгуров тоже с не самым лучшим оружием.

За несколько лет, предшествовавших «Западному походу», китайские спецслужбы не теряли времени и создали эффективную агентуру из числа повстанцев, недовольных деспотизмом Якуб-бека. Поэтому офицеры Цзо Цзунтана хорошо знали расположение повстанческих отрядов в окрестностях Урумчи. 10 августа 1876 года дунгане Мухаммеда Биянху попали под неожиданный удар цинских войск с трёх направлений.

Через трое суток непрерывных боёв сильно потрёпанные уйгуры и дунгане укрылись в крепости Гумуди в дневном переходе к северо-востоку от Урумчи. Из-за стремительности китайского удара осаждённые оказались без запасов воды, и спустя ещё четыре дня, 18 августа, крепость пала после нескольких кровопролитных штурмов.

О настроениях среди повстанцев свидетельствует такой факт. Один из вождей, оборонявших крепость, «пансайт» (полковник) Азимкула на предложение вырваться из окружения и уйти к основным силам Якуб-бека ответил так: «Лучше сто раз умереть, чем снова лизать пыль с ног Счастливчика». В итоге Азимкула (по мнению современников, один из лучших офицеров Якуб-бека) пал в бою, застреленный из лука кавалеристом-калмыком из гвардии Цзо Цзунтана.

Лишь небольшому количеству всадников удалось вырваться из павшего Гумуди. Во взятой крепости солдаты империи Цин вырезали шесть тысяч дунган. Свидетелем резни стал русский купец Иосиф Каменский:

«Зверству нет предела, в особенности над дунганами; считается за счастье зарезать какого-нибудь дунганина, и за каждую голову платят по два ляна серебром. Надо полагать, что все дунгане весьма скоро будут истреблены до последнего…»

Увиденные ужасы не помешали купцу Каменскому с разрешения русских властей продавать Цзо Цзунтану среднеазиатскую пшеницу. Коммерция была чрезвычайно выгодной: при исходной стоимости 15 копеек за пуд пшеница, доставленная караванами к Урумчи, закупалась интендантами Цзо по цене в 40 раз выше. Китайцы щедро расплачивались с русским купцом британским серебром из займа, полученного от Гонконг-Шанхайского банка. Империя Цин возвращала Синьцзян, не считаясь с ценой.

Продолжение следует: Схватка за Синьцзян достигает апогея: у обеих воюющих сторон главные враги оказываются в тылу.